В сентябре исполнился год украинской государственной инициативе «Хочу жить», помогающей российским солдатам добровольно сдаваться в плен. За год на этом сайте было зафиксировано более 48 миллионов посещений из РФ и с оккупированных территорий Украины. 256 доменов сайта заблокированы Роскомнадзором. Получено более 25 тысяч заявок от желающих сдаться. В плен сдались 216 человек. Еще 1072 человека в контакте с проектом ожидают перевода через линию фронта.
Киевлянин Владимир Золкин, журналист и блогер, с начала войны интервьюирует под видеозапись пленных российских солдат. Так были созданы уже около тысячи видео. Золкин также дает им возможность связаться с родными в рамках проекта «Ищи своих», созданного по инициативе МВД Украины и идентифицирующего российских пленных и погибших военных, чтобы граждане РФ имели возможность найти родственников, воюющих в Украине.
Важная составляющая работы Золкина и его коллеги Дмитро Карпенко – содействовать обмену военнопленными. Каждое интервью начинается вопросом журналиста, добровольно ли с ним говорит респондент. Об этом же спрашивают родственников пленных. В противном случае беседы не происходит.
«Зачем ваш муж (сын, брат) пришел убивать украинцев?» – этот вопрос всегда звучит в разговоре с родными пленных. Ответ не получен ни разу. Максимум, что говорили жены и матери: «Мой Саша (Коля, Митя) никого не может убить». «Вы – рабы?» – продолжает журналист. «На все воля Божья», – не спорят они…
– Вам хоть в чем-то удается убедить ваших собеседников?
– Не только мне. Они тоже не слепые. Они видят прежде всего то, что происходит вокруг них. Их пробивает тот факт, что они просто подставили шею, нахлебавшись российской пропаганды. Кому-то вообще все равно. Но есть разница между тем, что им говорили и что творится на самом деле, – рассказывает Золкин «Деталям» о своих ежедневных диалогах с врагами.
Из интервью пленных:
- «Кинули нас просто на произвол судьбы…»
- «Я-то все видел, кого и как мы «защищаем». Просто геноцид».
– С первого дня вторжения ко мне попали номера телефонов родственников россиян, пошедших в Украину, – через проект «Хочу жить», – продолжает Золкин. – Мой коллега Дима Карпенко создал бот, куда россияне обращались, оставляя свои номера. И я стал выходить в эфиры на своем YouTube-канале. Я просто открывал ресурс «Ищи своих» и звонил на номера оттуда. Соответственно, там оставались личные данные, и нам пришлось эти эфиры скрыть от всеобщего обозрения, чтобы канал не получил бан. Таковы правила YouTube.
Я был шокирован общением с ними уже в первые дни. Они понимают, что их родственник в Украине, что он туда поехал, так сказать, с военной миссией, что идет война. В интернет уже просачиваются видео гибели российских солдат в Украине. Половина из них еще вели себя как люди – эмоции проявляли, спорили, пытались понять, что происходит. А половина уже тогда не проявляли вообще никакого интереса.
– Ваш сын в Украине?
– Да, мой сын в Украине.
– Вы понимаете, что здесь началась война?
– Я не знаю, везде по-разному говорят. У нас такого не говорят по телевизору.
– Он же поехал сюда, вы же понимаете, на танке!!! Я довожу до вашего ведома, что здесь началась война. Возможно, его убили…
– Да, значит, так надо.
Вот такая реакция. Сначала я думал, что они воспринимают звонок какого-то журналиста из Украины как [вражескую] пропагандистскую работу или «разводку». Спрашиваем: «Вы хотите поговорить со своим сыном?» В ответ: «А кто вам сказал, что у меня есть сын?» – «Да вот он рядом со мной!» И отбой…
Тогда я начал эту тему очень сильно лоббировать. Киев в тот момент находился в осаде. По Киеву и окрестностям со всех сторон летело все, что только можно. На нас шли танки, БМП, было несколько прорывов. Многие не верили, что мы сможем сдержать напор. И тут я начинаю бегать по знакомым и по инстанциям с просьбой дать мне возможность поговорить с пленными… Но в результате через неделю кто-то из чиновников уже просто махнул рукой и сказал: «Тебе сильно надо? Так иди поговори!»
И в первый же день я записал пять видео, примерно по 15-20 минут, и начал заливать их в интернет прямо с телефона в Лукьяновской тюрьме.
Российские мамы со мной с таким безразличием разговаривали не потому, что думали, будто я пропагандист, а потому что они и со своими детьми могут так разговаривать. В голове реально – телевизор. И да, я удивлялся этому неделю, две, но сколько можно удивляться, если это у них – норма? Мать, которая не хочет говорить и бросает трубку, – норма… Я, напротив, удивляюсь сейчас, когда слышу российскую маму или жену, которая ведет себя как мама или жена.
Из диалога военнопленного с женой в выпуске программы журналиста Дмитро Карпенко:
«Как я увидела твое видео, я обратилась во все инстанции. В твоем… штабе мне сказали, что на видео это не ты, это фейковое видео… Я прихожу в военкомат [и говорю], это мой муж, а мне говорят, ты пропал без вести, о тебе никакой информации».
Обменом военнопленных занимаются эфэсбэшники, но они не хотят возвращать своих в последнее время. И вы думаете, какая-то мама может пойти в ФСБ и спросить: почему вы не проводите обмены? Ее запакуют в наручники, засунут в подвал, где побьют, изнасилуют и потом выкинут на мусорку, и всем будет наплевать. Все будут проходить мимо, смотреть и думать: наверное, враг народа.
– Если равнодушные родственники пленных уже не удивляют, то что удивило?
– Когда я впервые услышал, что у них существуют заградотряды, которые в случае отступления будут расстреливать. И что есть подразделения, собранные из заключенных, которых могут послать вообще без оружия брать позицию. Один рассказывает: «В пятерке у четверых было оружие, а мне сказали – просто иди». Изначально было понятно, что этих пятерых зэков, которых они отправили брать окоп, уничтожит минометный расчет. Прорваться в этот окоп – один шанс из ста. Но туда кидают одну пятерку, вторую, третью. Они лезут по собственным трупам. Расчет на то, что у нас просто не хватит рук, не хватит БПЛА, не хватит снарядов… Если по одному направлению лезут эти пятерки одна за другой – это одно. Когда одновременно по десяти направлениям – это другое. И, как ни странно, именно тот, который без оружия, остается в живых, остальных разрывает минометный снаряд.
Российская армия – армия бездарей и тупиц, но их при этом очень много. Хоть автоматы и минометы ржавые, но они у них есть, и они стреляют. Мы постоянно акцентируем внимание на «своих не бросаем», потому что у них в России на всех плакатах это написано. Но в каждой второй истории я слышу, как они «своего» бросили. Могли забрать, но просто взяли и бросили! Не захотели нести.
По информации коллеги Золкина Дмитро Карпенко, после обмена бывших пленных не отпускают домой, а вновь отправляют воевать. Мобилизованным дают две недели отпуска, после чего опять возвращают в строй. Но в связи с «утратой доверия» оружия им уже не дают. Лекарства и лечение – тоже, за собственный счет.
– Вы довольно часто говорите своим собеседникам: «Сейчас ты вернешься, так тебя через три месяца назад пошлют». У вас есть данные об этом?
– Зэка обмануть – это золотой стандарт. Ну, честное слово, ведь мужики матерые, по пять ходок за грабежи, убийства, кражи… У них должно быть понимание, что системе доверять нельзя? Так нет же! Ему сказали: «Ты выйдешь из тюрьмы, поедешь на полгода цветочки собирать, и все – свободен, биография твоя очищена, нигде, ни в каких реестрах тебя нет». Только это уже не работает, в нескольких российских группах жалобы, что пообещали, он вернулся, а биографию никто не очистил.
Да, есть счастливчики, успевшие целый год всего этого пройти и вернуться живыми. Их мало, но есть. А большинство ехавших с зоны на второй-третий день попадали в плен, потом их меняли.
Впрочем, этого сейчас не происходит. По моим оценкам, уже месяца два вообще никаких обменов. Мы чего только не делали. Недавно Дима проехал по местам, где держат тех, кого брали в плен группами. Никого не хотят забирать. Не нужны они все. Ведь если группу в 200-300 человек обменять, это же потом каждого нужно обработать, с каждым нужно поговорить, потом кого-то расстрелять… Это же сколько работы! Я не утрирую, они реально своих крутят после возвращения из плена, если что-то не понравится. Человек в плен попал, а после обмена – исчез.
– Украинские военные возвращаются из российского плена в чудовищном состоянии. Российских пленных вы всегда спрашиваете: нормально ли обращаются с вами, не обижают ли, не бьют, не пытают. Отвечают – все в порядке. Но это действительно так?
– Давайте вместе подумаем, как мы можем это подтвердить. Например, человек, попав в плен, весил около 70 килограммов, а у меня на интервью он уже сидит в весе 80 килограммов примерно (это видно по лицу) и возвращается из плена под 90 килограммов – как еще можно подтвердить, например, нормальное питание?
– Много информации о том, что и женщины-заключенные пошли воевать. Вам попадались?
– Нет. Не попадались, и не факт, что попадутся, потому что женщины у них – это «боевые жены», которых используют в тылу.
– Ваш новый проект называется «Коллаборанты». Я видела интервью 17-летнего Владимира Маркина, подростка родом из Бахмута, ставшего наводчиком для российских войск. Его осудили на девять лет…
– Это моя боль. Это еще на порядок хуже, чем пленные. Плененный пришел на чужую землю со всей своей дуростью, пустотой в голове, но он – очевидный враг. А эти жили с нами в одном информационном поле, в одной стране все эти годы. Если с чем-то не согласны, то, казалось бы, можно уехать или можно с этим жить, но никак не наводить на наши дома и на нашу технику российские ракеты. Во-первых, просто потому что это бесчеловечно в принципе. Во-вторых, потому что в России не лучше, только они этого не понимают. Они обитали в каком-то другом мире.
Нам нужно будет начинать контрпропагандистскую работу. На протяжении восьми лет с момента аннексии Крыма и вплоть до полномасштабного вторжения такая работа не велась. Россия нас переиграла вчистую в пропаганде. И я говорю не про российский телевизор, а про блогеров, которые вроде как украинцы, правда, в Украине не живут. Они как бы Украине сочувствуют, на власть здешнюю по чуть-чуть гадят. Да, действительно, есть проблемы, только они акцентируют внимание на том, что плохо в Украине. А про Россию – или хорошо, или ничего. Это на тонком уровне работало, работало, работало… В результате, собственно, и появились коллаборанты.
– А как вы относитесь к деятельности Русского добровольческого корпуса и Русского легиона?
– Среди них есть отличные ребята, которые не хотят быть пособниками фашистского режима, не хотят убивать людей. Они понимают, что путинский режим – он как меч обоюдоострый. Он не только украинцев убивает, он и россиян убивает. У них нет такой риторики: «Мы хотим, чтобы России не стало». Нет. Они хотят поменять там режим.
Я вот в Киеве, в Украине, живу всю сознательную жизнь. И ни разу не видел ни одного шествия так называемых нацистов. Бывало, мне человек из Питера пишет: «Ты знаешь, какая у вас проблема? У вас, говорят, бандеровцы, пособники нацистов повылазили, в Киеве ходят с факелами и всех несогласных убивают». Серьезно? Я, живя в Киеве, этого не замечал просто потому, что люди могут выйти с этими факелами на день рождения того же Бандеры, пройтись строем. Действо занимает полтора часа. Но блогеры покажут это с такого количества ракурсов, будто там сто тысяч человек на Крещатик вышло. И еще по дороге кого-то съели. Это сносит крышу пророссийской аудитории.
– Не только российской. Многие израильтяне говорят, что именно это – причина достаточно пассивного отношения Израиля к возможности помочь Украине.
– Еще раз повторю: это проигрыш нашей информационной политики, причем глобальный. Я лично делаю все что могу, но я не представитель государства, способный на это повлиять. Я говорю в каждом интервью, что у нас позиция неправильная. Нам надо начинать работать с общественностью и своей, и внешней. То, что мы делаем, слабенько. Я вообще считаю свой проект первым серьезным и пропагандистским, благодаря которому вообще можно хоть как-то что-то показать.
– Недавно пошли разговоры о возможном обмене российских военнопленных на оппозиционеров, выступающих против войны и арестованных в России.
– По моему мнению, как раз коллаборантов, которых мы будем показывать, можно обменивать на тех самых оппозиционеров. Но, с другой стороны, как минимум двадцать тысяч украинцев насильственно удерживают в России. Не военных. Вы могли видеть репортажи про Мариуполь, жителям которого давали «зеленый коридор», но – в одном направлении. Можно было выйти, но только в Россию. А там, если семьи согласны принять паспорт и участвовать в пропагандистских постановках, то о’кей. А если не согласны, то родителей отделяли от детей. Лагеря были. Все как когда-то… Так, возможно, этих коллаборантов скорее надо бы обменивать на украинцев, которые не хотят жить в России?
Россия тогда получит тех, кого Путин якобы обещал защищать. Коллаборанты – именно эти люди. Они прямо сотрудничали с Российской Федерацией. И если Путин говорил о каких-то украинцах, над которыми издевается киевский режим, то коллаборанты получают сроки от пяти до 15 лет. Это же, наверное, с российской точки зрения издевательство? Но оказалось, что и они там нафиг никому не нужны и забирать их никто не хочет.
17-летний парень – почему мы с него начали? Потому что про него очень много говорили на той стороне. Это серьезный агент, очень много локаций детально сдал, и они очень много писали, что заберут его, что он их человек, что тут над ними издеваются бесчеловечные нацисты и все такое. Но мы его готовы отдать! Мы же «рассудили» его по ходатайству Координационного штаба, который как раз занимается военнопленными и обменами его по суду! (Адвокат Илья Новиков пояснил «Деталям»: это процедура, по которой осужденного могут по заявке спецслужб официально отправить на обмен. – Прим. «Деталей»).
По законам Украины больше к нему никто претензий не имеет. Но уже месяц, как мы его «рассудили», а его так и не захотели забрать на ту сторону, В результате его снова пришлось осудить по ходатайству прокурора, поскольку обмен не состоялся.
Маркин такой не один. Ни одному из них не стыдно. Они ментально – россияне. Если даже я завтра опубликую сообщения о десяти или ста коллаборантах (а я таки опубликую), кому-то может показаться, что это много. Но на самом деле на тридцатимиллионную Украину их мало, и каждый из них осознает, что они в меньшинстве. Они в меньшинстве жили, они в меньшинстве на зоне. Их там приходится от других арестантов огораживать, потому что зэки, хоть и совершали преступления, никак не приемлют того, что делали коллаборанты, государственные изменники, шпионы или наводчики.
Источник: Нателла Болтянская, «Детали».
