Следя за новостями в последние дни и недели – Израиль, Карабах и уже многие месяцы Украина, – я поймал себя на мысли, что вспоминаю один не самый новый (вышел в прокат в 2006 году) фильм – “Апокалипто” Мела Гибсона. В свое время он поразил меня, и наверняка не меня одного, переданной крайне натуралистично атмосферой повсеместного и всепобеждающего насилия. Не буду подробно пересказывать сюжет – не видевшие могут посмотреть фильм или же прочитать краткое изложение по ссылке выше, – остановлюсь лишь на заключительной сцене.
Главный герой, молодой индеец по имени Лапа Ягуара, с разными приключениями уходит от смерти. Вначале он попадает в плен при уничтожении его родной деревни соседним племенем, а затем в последний момент спасается от участи жертвы при человеческом жертвоприношении в некоем городе, принадлежащем к цивилизации майя. Соединившись со своей тоже чудом выжившей семьей, он выходит на морское побережье, где видит ошеломляющее: приставшую к берегу эскадру парусных кораблей неведомых пришельцев. Это приплыли испанские конкистадоры. Лапа Ягуара с женой и ребенком уходит в джунгли – попытаться начать новую жизнь.
Сцену эту, помнится, толковали по-разному. Одни, зная консервативные взгляды и истовый католицизм Гибсона (человека, к слову, скандального, отнюдь не образца христианских добродетелей), упрекали режиссера в том, что он противопоставил жестокий мир майя прибытию “истинно цивилизованных” европейских колонизаторов. Другие – и мне ближе эта версия – видели в финале фильма апогей безнадежности. Обычный человек оказывается между жерновами истории, и спасения нет: увернувшись от смерти от рук таких же, как он, местных жителей, бедный индеец – а не он, так его дети – так или иначе столкнется со столь же безжалостными чужаками. Ведь как обращались колонизаторы, и не только испанские, с коренным населением обеих Америк, хорошо известно.
Как связан мир “Апокалипто” с сегодняшними ужасами? Тем, что сквозь внешний лоск и технические достижения современной цивилизации всё чаще прорываются оба вида насилия – и архаичная племенная резня, и упорядоченная жестокость государства. Первое – в том виде, какой и Мелу Гибсону не снился, – продемонстрировали боевики ХАМАС, вторгшиеся в Израиль. Второе почти 20 месяцев показывает всему миру армия Владимира Путина в Украине. Одно из последних проявлений – бойня в деревне Гроза. Последствия обоих видов насилия одинаково ужасны, но их социально-психологическая природа несколько отличается.
Этническая, а еще раньше племенная ненависть – явление очень древнее. Оно, очевидно, уходит корнями в те времена, когда первобытные стада дрались друг с другом за ресурсы – источники воды, поля со съедобными кореньями, леса, полные животных и плодов. Это была игра с нулевой суммой: чем меньше членов конкурирующего стада или племени оставалось в живых, тем больше ресурсов оказывалось в распоряжении победителей. В случае демографического кризиса можно было оставить в живых женщин противника, взяв их в жены, чтобы нарожали новых воинов, охотников и сборщиц плодов и кореньев. Принадлежность к “тем другим”, какая-нибудь иная боевая раскраска, рост, форма носа или оттенок кожи, не говоря уже о языке, автоматически становились смертным приговором для тех, кому не повезло.
В этом могли убедиться, например, тутси в Руанде в 1994 году. И в новейшие времена в этом случае речь идет о борьбе за ресурсы, просто уже не за родник или поле, а за более существенную собственность и политическую власть. Или же, если конфликт между враждующими этносами затягивается, переходя из поколения в поколение, происходит просто выброс неконтролируемой безграничной жестокости. Именно она двигала хамасовцами, отрезавшими головы израильским младенцам в кибуце Кфар-Аза.
На уровень этноплеменного и расового насилия разной степени свирепости могут скатиться и современные национальные государства, от нацистской Германии до Южно-Африканской Республики времен апартеида. Но обычно у жестокости государств было больше нюансов. Чингисхан и его полководцы, осадив какой-нибудь крупный город, нередко отправляли его правителю послание следующего содержания: “Покоритесь великому хану, а если нет – да свершится воля Неба”. Непокорившихся ждала смерть и разорение, у тех же, кто подчинился и стал вассалом империи, что называется, были варианты. В таких случаях завоевателю важнее не уничтожить противника, завладев его ресурсами, а перераспределить их в свою пользу и обеспечить их бесперебойный приток.
Монголы в обмен на лояльность, как правило, позволяли покоренным народам жить так, как те привыкли, молиться своим богам, подчиняться, помимо великого хана, своим князьям или эмирам. Но иногда завоевателям важно изменить идентичность завоеванных. Те же конкистадоры добивались обращения индейских племен в христианство. А Путин, не раз заявлявший, что “русские и украинцы – один народ”, фактически ведет войну за уничтожение украинской идентичности, считая, что в ее нынешнем виде она якобы автоматически враждебна России. Последнее, кстати, может произойти – но именно как результат нынешней войны, а не ее предпосылка.
Сталин в таких случаях отрывал показавшиеся ему “недружественными” народы от их корней, депортируя латышей и эстонцев в Сибирь, чеченцев и крымских татар – в Казахстан… Впрочем, изначально большевистское насилие имело иную направленность – социальную, а не национальную. Роль “враждебного племени” исполняли классы и социальные группы – дворянство, буржуазия, крестьянство.
В то же время между этническим и государственным насилием есть и общее. Оба основаны на коллективизме, на абсолютном приоритете принадлежности к коллективу (племени, нации, группировке) над интересами, взглядами, самой жизнью индивида. Племя не спрашивает своего члена, хочет ли он перерезать горло жителям соседней деревни, – если он мужчина и воин, это его обязанность. Государство-насильник не имеет граждан, только подданных, готовых выполнить любой его приказ.
Эта медаль, правда, имеет и обратную сторону. Члену племени не придет в голову, что можно повести себя иначе, чем требует традиция. Подданному по-своему уютно в качестве винтика государственно-милитаристского механизма: не надо ни о чем думать, задаваться неудобными вопросами. К тому же иногда можно, как это делают идущие на войну в Украину российские добровольцы, продать свою жизнь за деньги, которые после твоей гибели пойдут семье. Плохо ли?
Индивидуализм, возможность выбора модели социального поведения, гражданские свободы и права человека – всё это очень недавние по историческим меркам изобретения. Племенное сознание куда древнéе и, как видим, очень прочно укоренено в головах миллионов людей. Но если оно возобладает окончательно, вся наша цивилизация переместится в мир “Апокалипто”. И в общем неважно, кем быть в таком мире – индейцем, совершающим набег на соседнее племя, или конкистадором с мечом в одной руке и крестом в другой.
Источник: Ярослав Шимов, «Радио Свобода».
