На Каннском кинофестивале в этом году показали фильм польского документалиста Мачека Хамелы «Туда и обратно» — об эвакуации беженцев из Украины. Это единственный полный метр о российском вторжении на фестивале. В первые месяцы войны режиссер помогал вывозить из зон военных действий тех, кто хотел уехать, а затем понял: их рассказы в автомобиле нельзя не записать.
Мачек Хамела сутками ведет переполненный минивэн, пытаясь найти последние пути без мин и летящих снарядов. В его машине — простые жители, дети, их домашние животные. На его телефон приходят все новые просьбы забрать людей: как объясняет автор кино, большинство мужчин, у которых были водительские права, ушли на войну, и вывозить «гражданских» из-под обстрелов было некому.
В Каннах режиссер дал интервью Русской службе RFI.
Мачек Хамела: Это война c самого начала попала в объективы камер со всего мира. В начале я не думал о фильме, ни о работе над каким-либо проектом. Я решил использовать по максимуму свои водительские права, чтобы помочь украинцам.
Я начал совершать гуманитарные поездки и эвакуировать из зоны военных действий. Тогда у меня не было камеры: впервые она появилась в автомобиле в конце марта. Мне было сложно совершать дальние поездки из Харьковской области, и я привел знакомого оператора, который помогал мне вести машину ночью.
Он взял с собой камеру — и я почувствовал, что в машине, в этом небольшом пространстве, происходит что-то невероятное. Здесь люди выговариваются, хотят рассказывать о том, что происходит. Я почувствовал, что у меня есть привилегия: рассказать их истории всему миру.
Тогда мы еще не знали, будет ли снят этот фильм. Было много трудностей, вопросов, но, наконец, мы здесь, в Каннах, и можем представить фильм мировой аудитории.
RFI: В этом фильме камера все время направлена на беженцев, а тех, кто проводил эвакуацию, в фильме мало. Что вы чувствовали?
Я ощущал страх, как и каждый человек, и я думаю, что это очень по-человечески, нормально.
В тот момент, когда ты перестаешь чувствовать страх, нужно сказать стоп, остановиться на достигнутом.
Действительно, мы не слишком много говорим обо мне в фильме, потому что я хотел сосредоточиться на историях моих персонажей. Это фильм не обо мне и не о волонтерстве, или как создавались сети добровольцев, подобные тем, в которых я участвовал.
Конечно, было много эмоций, и вы можете увидеть это в этих историях, которые есть в фильме. Но чтобы действовать, чтобы продолжать эвакуировать людей, нужно отсекать переживания. Сосредоточиться на других задачах, которые необходимо выполнить в ближайшие дни.
Это помогает держаться, не упасть без сил после поездок, которые временами были очень, очень, очень изматывающими.
Мы знаем, что беженцы часто с трудом рассказывают о своем опыте. Как вы помогали им раскрываться? У вас была какая-то особая техника?
Меня удивило количество людей, которые без просьбы хотели поделиться своим опытом. Часто разговор шел очень естественно, без постановки, которую часто делают для интервью.
Я думаю, что у этих людей, особенно с оккупированных территорий, была потребность, насущная потребность в том, чтобы рассказать миру то, что они видели и пережили. Они сталкивались с российской пропагандой, где информация об их опыте не соответствовала действительности: и они не могли это принять.
Для них фильм оказался возможностью поделиться тем, что с ними произошло. Они не знали, что здесь, в Польше или во Франции, у нас другая точка зрения, чем та, которую мы видим, например, по российскому телевидению. Они хотели, чтобы мир знал, что происходит в Украине.
В фильме большинство персонажей говорят и с вами, и между собой по-русски. Европейского зрителя это, конечно, удивляет.
Очень важно понимать, что Украина — многонациональная, многоязычная страна. Русский был языком Советского Союза, и большинство героев фильма родились в СССР и даже в самой России. Они приехали в Украину со всех уголков Советского Союза и после обретения Украиной независимости.
Некоторым было сложно преодолеть себя и выучить новый украинский язык, но это не мешало им чувствовать себя украинцами. И эту разницу нужно понимать.
Я забирал людей из-под Черниша в Черниговской области Украины, которая находится на границе. И первый язык для всех, кому за 30, там русский, и только для их детей — украинский.
В Харьковской и Запорожской областях ситуация та же. Для многих русский был родным языком.
Часто говорят, что военные фотографы, которые возвращаются из зоны боевых действий, с трудом могут вернуться к мирной жизни. Вы находитесь в Каннах недалеко от красной дорожки, где собрались самые богатые люди мира на яхтах, вдалеке от атмосферы, царящей в Украине. И как вы справляетесь с такими ситуациями?
Я здесь по яхтам стараюсь не ходить, а концентрируюсь на работе над фильмом.
У нас есть очень конкретная миссия, и мы используем крупные кинофестивали для продвижения проекта во всем мире. Каннский фестиваль — важная платформа, хотя настроение здесь, действительно, может показаться далеким от сюжета фильма.
Важно оставаться сосредоточенным на послании, которое мы несем в фильме. Поэтому мы приехали в Канны, например, с собственной красной дорожкой из маленького поселка Черниговской области. Это ковер после бомбардировок. Он в клочьях. Его нам подарила женщина, которая до сих пор живет в том разбомбленном доме, которая абсолютно не хочет уезжать из своей страны.
Это наша единственная ковровая дорожке здесь, в Каннах.
В вашем фильме — десятки беженцев. Есть ли истории, которые вас поразили больше всего во время съемок, которые, возможно, не вошли в финальный монтаж?
Я был очень удивлен людьми, которые категорически не хотели уезжать из сел вокруг города Соледар. Они были вынуждены спать в своих подвалах без электричества, газа, без воды и гуманитарной помощи. И все же для них было проще остаться, чем прыгнуть в неизвестность и оказаться беженцем где-нибудь на Западной Украине или в Европе.
Сейчас эвакуация беженцев из Украины почти закончилась: все, кто хотели, кажется, уехали. Для тебя это конец истории? Или ты будешь продолжать проекты, связанные с Украиной?
Не думаю, что для меня работа с Украиной закончится раньше, чем война. Я до сих пор занимаюсь сбором средств для гуманитарных организаций в Запорожской области, до сих пор поддерживаю эту эвакуацию, которую организовывают другие украинские волонтеры.
До сих пор есть люди, которые решают уехать, чьи дома разрушают постоянные атаки России на Украину. Я буду помогать до конца, пока российская армия не уйдет с украинской территории.
Вы говорили об информационной войне, которая ведется со стороны российской пропаганды. Чувствуете ли вы, что участвуете в ней, но с другой стороны?
Я думаю, что информационную войну ведут с двух сторон, ведь общество хотят мобилизовать все. Но я не могу говорить об этом, что именно говорят в Украине в СМИ: я в основном был за рулем и толком не успел посмотреть ни украинское, ни российское телевидение.
Вчера на премьеру фильма в Канны пришли в том числе беженцы из Украины. Многие их них плакали, благодарили вас за работу. Как вы думаете, для них ваш фильм — поддержка или очередное напоминание об их тяжелом опыте?
Мне кажется, что по многим причинам этот фильм трудно смотреть украинцам. Может быть, этот фильм станет свидетельством войны в ближайшие годы, но сейчас он открывает раны.
Связано это, прежде всего, с опытом более 10 миллионов украинских беженцев, покинувших страну. Но этим фильмом мы хотим прежде всего обратиться к публике вне Украины, чтобы она могла понять, что пережили эти люди. И, конечно, смотреть фильм будет тяжелее тем, кто с Украиной связан.
И все же восприятие фильма для меня было совершенно неожиданным. Я готовился к тому, что Канны примут ленту холодом, и поэтому был очень удивлен. Посмотрим, что из этого получится, когда фильм выйдет в прокат во Франции.
Источник: Денис Стрелков, RFI
