В России живет 47 коренных малочисленных народов: некоторые из них насчитывают всего сотни или десятки человек. Всероссийская перепись населения 2021 года показала, что численность большинства из них сократилась в последние десять лет. «Важные истории» рассказывают, какие народы оказались на грани исчезновения и как их положение усугубила война, развязанная под маской «денацификации» Россией в Украине. Трагедией для этих народов оказалась не только мобилизация, но и санкции, сокращение финансирования от государства, которое предпочитает тратить деньги на войну.
«Политические цифры»
По данным Всероссийской переписи населения 2021 года, численность 67% коренных малочисленных народов сократилась по сравнению с 2010 годом, когда проводилась предыдущая перепись. Большая часть из них теряет в численности на протяжении всей истории современной России.
К результатам последней Всероссийской переписи населения стоит относиться с осторожностью, предупреждают демографы. В этом году около 16 миллионов участников переписи не указали свою национальность — в предыдущей переписи таких было только 5 миллионов. По словам старшего научного сотрудника Центра демографических исследований НИУ ВШЭ Юлии Флоринской, эта цифра говорит, что в целом доверять переписи нельзя. «Скорее всего, это [16 миллионов без национальности] переписанные не лично, а административно (те, кого переписывают по административным источникам, например по домовым книгам. — Прим. ред.)».
Анализировать данные переписи по изменению численности коренных малочисленных народов все-таки можно, если смотреть на динамику начиная с переписи 1959 года, отмечает независимый демограф Алексей Ракша. По его словам, динамика не могла сильно поменяться, и любые резкие изменения будут объясняться не демографическими причинами: изменением самосознания (например, многие адыги в этой переписи сами записывались черкесами) или, что чаще бывает в России, административными «накрутками». Следует также учитывать показатели рождаемости среди разных национальностей, но для коренных малочисленных народов такая статистика не разрабатывается уже несколько лет.
«Другой статистики по коренным народам у нас нет, — говорит редактор сайта «Россия коренных народов» Дмитрий Бережков, представитель одного из коренных народов, ительменов, — и мы, вероятно, должны ей доверять». При этом он обращает внимание, что цифры по некоторым коренным народам могут «рисовать», когда это нужно для пропаганды или решения провластных задач. Например, самым малочисленным коренным народом по переписи 2010 года были кереки, живущие на Чукотке, — тогда их насчитывалось всего четыре человека, а в переписи 2021 года их оказалось уже 23.
Другой пример — ненцы, самый крупный из коренных народов. В переписи 2021 года ненцами записали 49 787 человек. «Большое подозрение, что это политическая цифра, которая нарисована. Если ненцы перейдут границу в 50 тысяч, по российскому законодательству они уже не будут считаться коренным малочисленным народом. Мне видится, что их численность уже выросла за 50 тысяч, но власти искусственно ее уменьшили для того, чтобы сохранить им этот статус. Выбросить их из числа коренных малочисленных народов просто так нельзя, так как они наиболее вовлечены в традиционное природопользование, оленеводство и другие виды традиционной хозяйственной деятельности. А если эту границу [в 50 тысяч для статуса коренного малочисленного народа] поднимать, [у государства] сразу встанет вопрос по карелам, хакасам и другим народам, по которым цифра чуть-чуть выше. Во многом статистика по коренным малочисленным народам — это политические цифры», — говорит Бережков.
Увеличение численности происходит у народов, которые больше вовлечены в традиционное природопользование, считает эксперт, но некоторые коренные малочисленные народы в России уже находятся на грани исчезновения.
Отчасти сокращение коренных малочисленных народов происходит по естественным причинам, но в этот процесс вмешивается и государство. «Они ассимилируются и умирают: уходят бабушки, уходят дедушки, а молодежь меньше связывает себя с определенной национальностью, — говорит Дмитрий Бережков. — Никаких выгод, пользы, привилегий от государства, как утверждают в правительстве, это [причисление себя к коренным народам] не несет. Что с этим делать? Нужна другая политика государства, другое законодательство и базовые принципы в стране, чтобы права меньшинств, права уязвимых групп населения уважались. В первую очередь — дать людям доступ к их традиционным ресурсам, к традиционным землям. Ключевой вопрос у коренных народов всегда состоял в доступе к земле и к ресурсам: нужны рыболовные и охотничьи участки. Но коренные народы становятся невольными соперниками всех больших государственных промышленных проектов и бизнеса, которые тоже претендуют на эти территории. Органы власти считают коренные народы неугодным препятствием на пути к этим территориям: неправильным, ненужным, мешающем развитию страны. Поэтому, и приходит такая ситуация, когда негде зарабатывать, негде жить и развиваться: из леса тебя гонят, из реки тебя гонят».
Бережков приводит в пример поселок Казас в Кемеровской области, который раньше был национальным поселком, в нем жили шорцы. Большинство его жителей занимались традиционными промыслами — охотой и рыболовством. В 2012 году угольная компания «Южная» ввела в эксплуатацию разрез «Береговой». Из-за этого сильно пострадала экология, была уничтожена священная для шорцев гора Лысая, дух которой считался хранителем поселка и поддерживающим связь с миром предков. В этом же году компания потребовала у жителей поселка продать ей свои дома, чтобы проводить на территории Казаса разработку угольных месторождений, под давлением жители были вынуждены переселиться. «Поселок разрушили, дома сожгли, эти семьи были вынуждены выехать. Они переехали в города, и их дети в городской среде ассимилировались, они забывают язык и не считают себя представителями коренных народов», — рассказывает Бережков.
Идут на войну в большом количестве
Война в Украине сильно ударит по коренным малочисленным народам России, считают этнические активисты. На войну мобилизуют и мужчин из числа коренных народов. Хотя по российским законам коренные народы могут воспользоваться правом на альтернативную гражданскую службу, на период мобилизации эта возможность не распространяется. Коренные народы идут на войну в большом количестве, говорит Дмитрий Бережков. В списке погибших на войне с Украиной представителей коренных народов России, который своими силами ведет редакция «России коренных народов», насчитывается уже более 100 человек. По словам Бережкова, в реальности погибших в разы больше.
Мобилизация — трагедия для этнических меньшинств России, особенно для коренных малочисленных народов, многие из которых насчитывают лишь несколько тысяч, а иногда и сотен человек, считает Бережков. «Если потери в войне влияют на крупные этносы в течение десятков поколений и на протяжении огромных сроков, то для малочисленных народов даже гибель нескольких человек — это уже большая трагедия. Если в народе всего 200 человек, и два молодых представителя погибло на войне, значит, две семьи уже не будет», — говорит он.
По словам Бережкова, именно мужское население, которое больше всего страдает в войне, имеет особое влияние на сохранение коренных народов. «Мужчины [среди представителей коренных народов] больше вовлечены именно в традиционное природопользование: их деятельность позволяет сохранять статус народа, который ведет традиционную охоту, рыболовство — лесные виды деятельности, — объясняет эксперт. — Женщины гораздо более мобильны, они во многих случаях выбирают больший комфорт для своих детей: переезжают в более крупные поселки, а из более крупных поселков в города, где им легче завести семью. Они выходят замуж за представителей других народов и в большей степени [чем мужчины] ассимилируются».
Мобилизация проходит непропорционально в больших городах и этнических окраинах страны, говорит Бережков. Эксперт приводит в пример Гвасюги в Хабаровском крае — это национальное удэгейское село. В репортаже местного телевидения было сказано, что оттуда мобилизовали 14 представителей народа удэге, и исходя из численности мужского населения села, которое потенциально подпадает под мобилизацию, получается, что оттуда на войну увезли 30% мобилизационного резерва села. «Это гигантская цифра, которая, конечно, не бьется с теми данными, которые дает Шойгу и Путин [про 1% мобилизационного резерва страны]», — говорит Бережков.
«Этнические активисты говорят о том, что власти целенаправленно уничтожают эти народы, призывая на войну как можно большее количество людей из их числа, — продолжает Бережков. — С другой стороны, это может быть связано с тем, что коренные народы живут на бедных окраинах, где у людей нищета и кредиты, и они верят властям, что смогут заработать денег на войне». Он объясняет, что коренные народы лишены возможности сопротивляться и имеют меньше источников информации, чем остальное население. «Обычно у нас происходит так: прилетает начальство, говорит, что нужно. И если в городе молодой человек еще может спрятаться в другой квартире или позвать адвоката, то в деревне нет: „Раз начальство сказало, значит, так оно и должно быть“. Они не имеют доступа к альтернативной информации, меньше читают и рассуждают об этом: один пропагандистский канал смотрят и верят государству. И это естественно, потому что [там] основная забота — это охотиться, ловить рыбу и меньше задумываться о политике», — говорит Бережков.
Этот тезис подтверждают и данные других исследователей. Доцент факультета социологии Университета Эксетера (Англия) Алексей Бессуднов выявил этническое неравенство в смертности российских военнослужащих в Украине: он выяснил, что, например, для мужчины из Бурятии риск умереть на войне в Украине в 100 раз выше, чем для мужчины из Москвы. Однако, как отмечает исследователь, эта диспропорция связана не столько с этнической составляющей, сколько с тем, что из сельской местности, из отдаленных регионов, поселков, малонаселенных территорий России призывают больше, чем из региональных центров и больших городов. Именно на таких территориях и проживает большая часть этнических меньшинств и коренных народов.
«Я скептически отношусь к мнению, что государство специально проводит этнические чистки, — говорит Бережков. — Государству по большому счету плевать на малочисленные коренные народы. Главное — как можно быстрее решить свои дела: мобилизовать армию, собрать людей, отправить на войну. Государственные чиновники, начиная от Министерства обороны и заканчивая военными комиссарами на местах, идут по самому простому пути. Они знают, что в Москве они встретят сопротивление, поэтому они идут и берут безропотных: тех, кого можно быстрее всего собрать, выполнить свой план и отчитаться перед начальством. И поэтому они идут в эти поселки, в эти деревни, где живут коренные народы».
Без лекарств и снегоходов
На положение коренных народов влияет и экономическая ситуация, сложившаяся в стране из-за развязанной в Украине войны. «В отдаленных поселках, где живут коренные народы, это проявляется в том, что туда реже стали летать самолеты: бизнесменам стало невыгодно везти продукты в магазины, людям приходится самим добираться до более крупных поселков за едой. Возникла проблема с медицинским оборудованием и современными лекарствами», — говорит Бережков. Он добавляет, что коренные народы теперь испытывают трудности и с техникой, которая необходима им для ведения своей традиционной деятельности, — например, им недоступны снегоходы, которые раньше закупались за рубежом.
Санкции, введенные западными странами в ответ на российскую агрессию, затронули и ее собственных граждан из числа коренных малочисленных народов. «Самый простой пример — коренные народы, которые охотятся на пушного зверя, — говорит Бережков. — Самый крупный аукцион в Европе по меху проходил в Копенгагене, с продаж на нем коренные народы и получали основные деньги. Сейчас из-за санкций это запрещено: цена на шкурку падает и некому ее продать, коренные народы не могут провести нормальный охотничий сезон. Они также не могут продавать оленину за рубеж из-за санкций».
По коренным народам ударил и уход с российского рынка западных компаний, которые работали в местах расселения коренных народов. «Западный бизнес — это западные стандарты. Мы, общины коренных народов, могли обращаться к этим западным компаниям с требованиями соблюдать стандарты международного права в отношении экологии, в отношении прав коренных народов. Сейчас они уходят, и стандарты стремительно падают. Коренные народы уже не могут апеллировать к международному праву. А российские компании не учитывают их интересы, проводят слушания [по проектам, которые затрагивают земли расселения коренных народов] формально. „Вот вам документ на несколько сотен страниц и три дня на рассмотрение. Слушания пройдут в электронном режиме, вот вам пять минут выступить со своим мнением“, — говорят они оленеводам, которые кочуют в минус 45», — рассказывает Бережков.
«Еще одна проблема для коренных народов, связанная с войной, — резко ограничились международные контакты. Если раньше коренные народы могли поехать в Женеву и представить там доклад о своем положении, и потом ООН могла бы перенаправить рекомендации обратно властям России, которые должны были бы на это отреагировать, то сейчас все это не работает. Россия больше не обращает внимания на международные требования, письма, обращения», — добавляет эксперт.
Без денег и языков
В 2023 году власти сократили и суммы субсидий на поддержку коренных малочисленных народов. По словам Бережкова, урезание расходов на коренные малочисленные народы тоже происходит из-за войны, которая дорого обходится бюджету страны.
«Финансовая поддержка от государства всегда была недостаточна, этих денег всегда не хватало. Мы еще в 2010 году, когда обсуждалась сумма в 500 миллионов, говорили [властям], что это копейки. И эти 12 лет коренные народы продержались в рамках этого бюджета», — говорит Дмитрий Бережков. По его словам, в России деньги на поддержку коренных народов региональные власти используют для своих нужд. Например, в Мурманской области по программе для коренных народов построили многоквартирный дом, в который заселили всего одну семью саамов, а остальные отдали очередникам не из числа коренных народов. «Это всегда была просто дополнительная строчка бюджета: строили школы, мосты, которыми, с одной стороны, коренные народы тоже пользуются, но с другой мы всегда считали это нецелевым использованием. Коренным народам нужны деньги на социальные программы, медицинское обслуживание, сохранение языков и культуры, покупку промыслового оборудования. Но на все это из бюджета поддержки уходит 5%, а 90% пойдет на какой-нибудь мост», — объясняет Бережков.
Поддержки от государства не хватает и на сохранение языков. «У нас, коренных народов, язык в первую очередь связан с традиционной природной деятельностью. То есть у ненцев, у эвенков, которые занимаются оленеводством, он сохранился в превосходной степени, они в основном разговаривают на этом языке. У народов, которые более ассимилированы, язык практически не сохранился», — говорит Бережков.
Он рассказывает, что сохранение таких языков сильно зависит от государственных программ, в зарубежных странах в отличие от России уделяется внимание умирающим языкам. Например, в Скандинавии сейчас возрождается саамский язык — в России его используют только 10% саамов, следует из данных переписи. «Я живу в Норвегии, — говорит Бережков (он эмигрировал в 2013 году, когда власти начали противодействовать работе Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, в которой он был вице-президентом). — Здесь государство создает социально-экономические стимулы для изучения языков народов».
Даже Владимир Путин признавал, что в России уделяется мало внимания сохранению языков коренных народов. На просьбу жительницы удэгейского села Красного Яра Приморского края ввести обучение удэгейскому языку Путин ответил: «Это [языки малочисленных народов России] самое наше большое культурное богатство, но, к сожалению, мы его утрачиваем».
Источник: Соня Савина, «Важные истории»
