Победа на президентских выборах Масуда Пезешкиана стала сюрпризом и создала интересную политическую интригу на несколько последующих лет. И речь здесь не только о соперничестве между консерваторами, представляющими шиитскую религиозную элиту, и светскими политиками, выступающими с умеренных позиций. Здесь речь идет об очень интересном и давно ожидаемом периоде смены верховного лидера, который, вероятнее всего, выпадет на каденцию новоизбранного президента.
Согласно статье 111 иранской Конституции, в случае смерти аятоллы Али Хаменеи его полномочия примет на себя совет, состоящий из глав исполнительной, законодательной, судебной власти и представителя Совета опекунов. Напомню, что после смерти основателя Исламской республики аятоллы Рухоллы Мусави Хомейни, которого с легкой руки его приверженцев называли даже имамом, новым рахбаром стал тогдашний президент Али Хаменеи.
Примечательно, что на момент голосования за нового верховного лидера в тогдашнем совете, образованном после смерти Хомейни, были даже идеи по созданию коллективного органа вместо избрания нового руководителя страны. Тогда эта идея была отвергнута, поскольку противоречила фундаментальному принципу «велаят-е факих» – доминированию шиитского руководства в государственном управлении. Конечно, Пезешкиан, согласно этому принципу, не сможет претендовать на должность рахбара, но его влияние при определенных раскладах может изменить сам ее характер.
Эта немного запутанная и довольно нелогичная политическая система Исламской республики, которая предусматривает существование двух институтов, призванных осуществлять верховную власть в стране, сама по себе порождает политическое напряжение. В принципе, определенное напряжение в системе – явление позитивное, но оно же время от времени приводит к кризисам и перенапряжению.
Причина существования этих двух институций – в самой природе революции 1979 года, когда, кроме консервативного шиитского духовенства, на стороне Хомейни была целая когорта так называемых светских исламистов. Среди последних идея строительства в Иране клерикальной республики, средневековой теократии была непопулярна. По сути противостояние между этими крыльями широкой хомейнистской партии и определило появление феномена иранских реформаторов, которые время от времени даже занимали должность президента.
Победа реформатора в это довольно сложное для Ирана время геополитической турбулентности ставит ребром вопрос об иранском будущем и дальнейшей судьбе страны.
Но сначала поговорим о самом феномене Пезешкиана.
Начнем с того, что его пропустил Совет опекунов – орган из 12 священнослужителей и юристов, придирчиво проверяющий каждого кандидата. Он стал первым за много лет умеренным политиком, прошедшим через это сито. Поговаривают, такое решение не в последнюю очередь зависело от самого верховного лидера, а соображения были банальные – создание политической интриги и увеличение процента избирателей, пришедших на участки: предыдущие выборы президента были безальтернативными с наименьшей в истории Ирана явкой.
Если в Тегеране действительно руководствовались этими мотивами, то они оправдались. Во втором туре явка была почти 50%. Хотя в первом туре, когда боролись шесть кандидатов, явка была еще ниже, чем на прошлых выборах, когда президентом избрали Ибрахима Раиси, – 40%. Откуда взялись эти 10%? Кто они? Это как раз избиратели, которые были разочарованы правлением консерватора Раиси и бойкотом выборов демонстрировали свое неудовольствие. Это серьезный сигнал для консервативной руководящей группы.
Масуд Пезешкиан – не новичок в политике. Он был заместителем, а потом и министром здравоохранения в правительстве реформатора Мохаммада Хатами, неоднократно избирался депутатом парламента, а в 2016–2020 годах был первым вице-спикером. Вместе с тем нельзя сказать, что в начале своей политической кампании он был очень раскрученным политиком. У него азербайджано-курдское происхождение, и именно в азербайджанских провинциях Ирана его избрание вызвало целую волну положительных эмоций.
В этом контексте вспомнили даже о предыдущей шахской династии тюркского происхождение Каджаров, дескать, через сотню лет после ее свержения азербайджанец снова пришел к власти. Характерно, что за Пезешкиана уверенно голосовали провинции, где большинство или значительную часть представляют этнические меньшинства. Это, конечно, не означает, что за него не голосовали персы, таких было много, но его соперник ультраконсерватор Саид Джалили получил большинство голосов в перских провинциях.
Что касается Саида Джалили, то его политическая карьера не выглядит блестящей. Все выборы, в которых Джалили принимал участие, он проиграл. Его влияние и вес связаны с продолжительным пребыванием в офисе рахбара. Если ориентироваться на дебаты, состоявшиеся между двумя кандидатами, то он продвигал идею стабильности и консерватизма.
Единственной «свежей» мыслью, по моему мнению, было утверждение Джалили, что США, вышедшие из ядерного соглашения, должны быть за это наказаны. Ну и, конечно, он по крайней мере раз вспомнил Россию, предложив воспользоваться моментом санкций и обеспечить РФ овощами и фруктами. Джалили постоянно делал отсылки к правительствам реформаторов, намекая на их неуспех, особенно в контексте подписанного в 2015 году правительством Хасана Рухани ядерного соглашения и пытаясь привязать своего оппонента к последствиям выхода США из настоящего соглашения в 2018 году.
Пезешкиан ничего не говорил о России. Но известно, что он выступает за тщательную проверку подготовленного с этой страной соглашения. Слухи о том, что такое соглашение готовится, распространяются на протяжении последних двух лет. Это неплохой для нас сигнал.
Также Пезешкиан много говорил о необходимости восстановления переговоров с Западом, снятии санкций, уважении к культурным правам национальных меньшинств, уважении к женщинам, особенно в контексте антихиджабных протестов 2022 года. Соответственно, ревизии может быть подвергнута полиция морали. В целом он много говорил о невыполненных обещаниях консерваторов, о высокой инфляции, ренте и фальши, которой пронизано иранское общество.
Время от времени, читая стенограмму дебатов, я ловил себя на мысли, что перечитываю учебник по истории Ирана, где похожие заявления уже звучали во второй половине 70-х годов. Только участники поменялись местами. Теперь бывшие исламские революционеры критикуют нынешнее исламское правительство за рост цен и попытку власти перевести ответственность за это на мелких торговцев. Как тогда, так и сейчас фиксируется разительная дистанция между богатым городом и бедным селом.
Кстати, оппозиционно настроенные женские движения слова Пезешкиана о возможном ослаблении правил ношения хиджабов восприняли с большим недоверием. Вспомнили ему и требование сурово соблюдать исламский дресс-код в медицинском университете, где он преподавал в годы бурной революционной юности, будучи ортодоксальным исламистом. Но люди могут меняться, не так ли?
Иранская политическая система – все еще довольно крепкая конструкция и имеет люфт для маневров. То, что удалось за такое короткое время организовать и провести выборы, свидетельствует о действенных государственных институтах. Кризис легитимности преодолеть не удастся, но и утверждение, что исламский режим доживает последние годы, сейчас выглядят преувеличенным. Это серьезный удар по оппозиционным группам за границей.
В ближайшие месяцы Пезешкиан, очевидно, получит кредит доверия как внутри Ирана, так и за границей. По крайней мере к нему будут присматриваться. Наивных людей в мире политики мало, и если предположить, что Али Хаменеи рассматривает нового президента как инструмент возобновления диалога с Западом, то шансы на начало конструктивных переговоров будут расти.
Бессмысленно ждать быстрых изменений. Если говорить о выполнении обещаний, которые дадут четкий сигнал наружу, то надо провести перемены в органах власти. А это непросто. Можно начать со снятия ограничений с Интернета и решения проблем с ношением хиджаба. Для этого должны быть приняты соответствующие решения Высшего совета национальной безопасности (ВСНБ), где президент будет председательствовать. Ну и, конечно, нужно убедить в целесообразности этого самого рахбара. По крайней мере слухи о будущих изменениях в составе ВСНБ уже циркулируют.
Говорят о возможности назначения на должность вице-президента женщины – главы реформистского фронта Азар Мансури. Бывший оппонент Пезешкиана на выборах – Мустафа Пур Мохаммади – может занять должность министра внутренних дел. Он уже заявил, что отменит распоряжение бывшего министра Ахмада Вахиди о хиджабах.
Будет это так или нет, но нужно понимать, что все возможные кандидаты на должности – выходцы из исламистской политической среды и не хотят радикальных перемен в обществе. Хотя это было справедливо и для СССР, где только внутри партии могли вызреть необходимые силы, способные сломать систему, несмотря на начальное желание ее улучшить.
В международной политике, особенно в отношениях со США, очевидно, будет взята пауза до выборов в ноябре, но дипломатические каналы с Вашингтоном останутся открытыми.
Мало что изменится в отношениях с Израилем. Точнее, ничего не изменится, а в случае начала войны с Ливаном ситуация может только ухудшиться. Как поведет себя новый президент, сказать сложно. Слишком много желающих обвинить его в измене шиитским братьям, следовательно, он может быть даже воинственным. На дебатах Пезешкиан много говорил о важности сотрудничества с Китаем, поэтому это направление, вероятнее всего, активно будет развиваться. Также приоритетом нового президента станет присоединение к конвенции FATF, которая в 2020 году занесла Иран в «черный список» стран международной группы по противодействию отмыванию денег.
И окончательное слово в утверждении кандидатур будущих министров – иностранных дел, обороны, разведки, внутренних дел и даже культуры – принадлежит верховному лидеру. Это и будет главным основанием для дальнейших соображений.
Источник: Игорь Семиволос, «Зеркало недели».
