Лаури Ляэнеметс возглавляет МВД Эстонии с 2022 года. Российские власти объявили его в международный розыск, машина министра была повреждена диверсантом. За время пребывания Ляэнеметса в должности было принято решение не продлевать ВНЖ митрополиту Евгению, представляющему в Эстонии РПЦ Московского патриархата, а также потребовать у Эстонской православной церкви разорвать юридические отношения с Москвой.
После закрытия Финляндией границы с Россией в 2023 году большая часть транспортного потока между ЕС и Россией стала проходить через Эстонию. За границу Эстонии с Россией также отвечает его ведомство.
Настоящее Время обсудило с Ляэнеметсом ситуацию на приграничных территориях и миграцию, почему Эстония по примеру соседей не закрывает границу с РФ, защиту от дронов и роль РПЦ в поддержке войны.
– Какова сейчас в целом ситуация на восточной границе, на ее пограничных пунктах?
– Ситуация на восточной границе Эстонии спокойная. Если сравнивать с Финляндией, Латвией, Литвой, Польшей, такого миграционного натиска у нас нет. Россия попыталась провести миграционную атаку в конце прошлого года, когда на финских пограничных пунктах был наплыв большого количества людей. У нас тоже пытались провернуть подобное, но мы уже изменили законодательство, мы это предусмотрели, исходя из опыта других стран, и поэтому такого эффекта не было.
Так что нельзя сказать, что мы сейчас испытываем особые трудности. Мы извлекли урок. Мы помогали другим странам на случай, если что-то подобное произойдет. Мы знаем, что по ту сторону границы, с российской стороны, собрались тысячи людей, которые купили билет в Европу за пять тысяч евро, прилетели в Москву на самолете и теперь ждут, так сказать, прохода. И мы знаем, что Россия до сих пор делает такие попытки, как только появляется возможность. Они тут же пробуют и совершают провокации, которые снимают на свои же видеокамеры.
– Почему Эстония не захотела последовать примеру Финляндии и закрыть контрольно-пропускные пункты с Россией?
– Нам это было не нужно. Такой необходимости как таковой у нас нет, поскольку в Финляндии проблемы возникли из-за их законодательства. Все, кто не являлись беженцами от войны, прибыли как мигранты. На границу их доставили российские спецслужбы. Мигрантов пришлось принимать, начинать процедуру оформления. В итоге тысячи из них попали в Финляндию. В Эстонию они въехать не могли, потому что они – не беженцы от войны. Мы рассматриваем каждый случай индивидуально, в Эстонии этой проблемы не возникло, никто не смог проникнуть.
Если говорить о пунктах пересечения границы вообще, то на восточной границе Европейского союза сегодня только в двух странах еще четыре открытых пограничных перехода, через которые могут проезжать автомобили. Два в Латвии, два в Эстонии, плюс Нарвский пешеходный погранпункт. И мы должны считаться с тем, что у граждан Эстонии и других стран Евросоюза всегда должна быть возможность вернуться в Европу из России. И, например, через пограничные пункты Эстонии происходит значительная часть движения дипломатической службы западного мира – документы, люди… Поэтому каждое принимаемое нами решение влияет на возможность европейцев посещать Россию.
– Что означают возможные ограничения движения при передвижении через российскую границу для жителей приграничного региона?
– Если мы говорим о Нарве, то, действительно, там нельзя пересекать пограничный переход на машинах, потому что сама Россия заявила, что закрывает погранпереход на ремонт. Ну, в это трудно поверить, настоящая причина, вероятно, в чем-то другом. Но люди могут передвигаться, так что для Эстонии это ничего не значит. И то, что нельзя пересечь границу на машине, для местных жителей, по сути, ничего не значит. Не окажет оно влияния и на пограничном пункте Лухамаа, если нам придется его закрыть или ограничить там движение.
Пожалуй, больше всего от режима работы пограничного пункта зависят жители в Койдула. Это территории, которые сегодня являются российскими территориями, но когда-то принадлежали Эстонии, и поэтому по ту сторону границы находятся граждане Эстонии, которые должны иметь возможность приезжать сюда. И, соответственно, наоборот, у людей, которые живут здесь, могилы родственников находятся по ту сторону границы. Наверное, именно поэтому мы стараемся держать погранпункт Койдула открытым.
– А почему вам не верится, что за этим ограничением работы российского КПП в Ивангороде действительно стоит ремонт?
– Потому что в ситуации, когда россияне не могут попасть в Европу, когда их передвижения санкционированы, в ситуации, когда у России нет денег на ведение войны, когда их экономика очень хрупкая, весьма трудно поверить, что в отношении этого погранпункта предпринимается ремонт. Мы также получали неофициальные сообщения о ремонтах других пограничных пунктов, но пока они не начинались. Но если вам сообщают, что все погранпункты, граничащие с вашей страной, в следующем году закроются на ремонт, трудно поверить, что за этим стоит желание ремонта – это значит, что все сообщение, например с Эстонией, будет прервано. Скорее, за этим стоит политическая подоплека.
– Откуда сейчас исходят угрозы миграционной безопасности, как их можно выявить и как им противодействовать?
– Основная миграционная атака – либо из Беларуси в Европу, либо через Финляндию – заключается в том, что туда приезжают люди из Африки, Афганистана и других стран. Большинство из них – не беженцы от войны, а люди, которые купили билет в Европу за €5 тысяч, а это значит, что они въехали в Россию по паспорту, они прибывают в Россию на самолете и имеют возможность ездить туда и обратно.
Мигрантские кризисы на границах ЕС с РФ и Беларусью
В октябре 2023 года РФ прекратила пограничное сотрудничество с Финляндией, после чего в Финляндию через Россию увеличился поток мигрантов – туда приезжали люди из Сирии, Сомали и Ирака без документов, необходимых для въезда в ЕС. Власти Финляндии считают, что ситуация "не могла возникнуть сама по себе", Россия говорит о нарушении прав десятков тысяч граждан двух стран и называет заявления финской стороны "провокационными".
В сентябре 2021 года в странах ЕС, которые граничат с Беларусью, возник аналогичный кризис, связанный с тем, что на территорию Евросоюза из Беларуси массово проникали незаконные мигранты из Ирака, Афганистана, Ирана, Сирии, Турции, Египта, Сомали, Шри-Ланки,Таджикистана и других стран. Это происходило при прямой поддержке белорусских властей, которые, как признавали сами мигранты, брали деньги с желающих попасть в ЕС, ввозили их в Беларусь, а затем довозили до границы.
Целей у миграционной атаки две: во-первых – нагрузить системы принимающей страны, то есть полицию, спасательный департамент, всевозможные другие структуры, суды и в конечном счете правительство, обременив их работой.
Во-вторых – создать напряжение в обществе, потому что всегда найдутся люди, которым покажется, что там царит несправедливость. Конечно, всегда очень тяжело, когда на границе появляются дети и женщины. Когда все это происходит зимой, ситуация очень хрупкая. Эти ситуации действительно сложные, если исходить из опыта других стран. Конечно, есть люди с очень плохим здоровьем или дети, и тогда этих людей не отправляют обратно. Их принимают, им оказывают помощь, дают возможность. Но мы должны понимать, что они приехали сюда не как беженцы, а просто хотят попасть в Европу.
А в случае с Россией, например, мы должны понимать, что, в принципе, ни один человек не может добраться до эстонской границы без ведома российских спецслужб. Потому что у России есть такая вещь, как “пограничные зоны” – то, чего нет больше нигде в мире. Пограничная зона означает, что в десятках километров от границы территории закрыты, и доступ к ним возможен только при наличии специальных разрешений. Они охраняются на внутригосударственном уровне, чтобы люди не могли туда попасть, так что, если большое количество людей находится в пограничных зонах, попасть туда они могли только с помощью и с разрешения российских спецслужб.
– Теперь об укреплении восточной границы. Ранее вы говорили, что завершить ее к 2025 году не удастся. Почему?
– Напротив, цель правительства – завершить строительство восточной границы к концу 2025 года. Это значит, что к концу 2025-го наше пограничное ограждение будет готово. Там действительно есть один пункт управления, строительство которого, наверное, продлится до начала 2026 года.
Теперь, что касается новых вызовов на границе, то это не пограничный забор, а дроны. И действительно, в этой части сегодня у нас нет той готовности, которая нам нужна. Мы только что познакомили балтийских коллег и других министров внутренних дел восточных приграничных стран с концепцией строительства воздушной стены от беспилотников на границе.
Другими словами, на восточной границе от Польши и Норвегии могла бы появиться воздушная стена, через которую не смогут пройти дроны. Мы видим, как хорошо развивается использование дронов в Украине. Сфер применения становится больше, дроны становятся умнее, в них используется искусственный интеллект, вам больше не нужен сигнал, чтобы поддерживать связь с дроном. Они стартуют, сами выполняют свою операцию, могут сами идентифицировать и выбирать объекты.
Скорее всего, в ближайшие годы мы увидим ситуацию, когда России больше не придется отправлять своих агентов в Эстонию, а можно будет проводить определенные операции с помощью дронов, то есть разрушение мачт связи или инфраструктуры электроснабжения, сбои в работе, взлом систем.
Мы также увидели, что в Южной Америке произошло покушение на убийство с помощью дрона. Можно осуществлять разведывательную деятельность с помощью дрона. Если сегодня дроны пересекают границу и переправляют значительное количество контрабанды, то значит, можно очень легко перевезти дроном взрывчатку и оружие на территорию Эстонии и устроить тут взрыв или вооружить здесь людей. То есть мы видим, что нам нужна стена против дронов.
Это означает две вещи. Одна из них – разместить на границе оборудование наблюдения, которое будет обнаруживать эти дроны еще до того, как они приблизятся к границе, чтобы мы знали, куда и что движется. А во-вторых, системы, которые будут сбивать эти дроны, то есть либо какое-то вооружение, либо другие дроны, которые находятся где-то в глубине страны, и когда мы обнаруживаем чье-то приближение, они вылетают навстречу и сбивают этот дрон. И это не только на восточной границе, фактически на всей территории.
Когда мы говорили с нашими балтийскими коллегами, то подтвердилось, что и в Эстонии, и в других странах дроны летают вокруг важных объектов и в запрещенных зонах. Отчасти их используют люди, которые не знают, что там нельзя управлять дроном, или им все равно. Но, безусловно, есть и те, кто отправляет съемку наших стратегических объектов в Россию или какую-то другую страну. Это тоже проблема, а значит, в конечном итоге, кроме восточной границы, нам нужна такая же система противодронного наблюдения и в крупных городах, вокруг аэродромов и военных объектов.
– Ваш латвийский коллега уже сказал, что это очень амбициозная идея.
– Это может стоить пятьдесят и более миллионов евро. В случае с Эстонией – 13 миллионов, по нашим оценкам, стоили бы радары систем наблюдения и тому подобное, а остальное касается необходимости сбивать дроны, которые прилетают из-за границы. Так что да, идея амбициозная, но в конечном счете выполнимая.
Большинство стран восточной границы в новом периоде финансирования Евросоюза тоже представили безопасность и восточную границу в качестве своего приоритета. Мы видим, что развитие этих систем Евросоюза, в том числе пограничной инфраструктуры, должно произойти, потому что сегодня мы охраняем и гарантируем безопасность Европы с востока.
– Эти ситуации на границе, указывают ли они на то, что Россия ведет гибридную войну? Кто это выявляет? Как с таким бороться? Что указывает на то, что это не единичный случай, а организованная деятельность?
– Во-первых, у нас есть доказательства того, что за этим стоят российские агентурные сети. Как я уже сказал, если на границу прибывает множество мигрантов, желающих эту границу пересечь, это называется миграционная атака. Это уже само по себе знак.
И, конечно, есть еще много действий, по которым мы просто это понимаем. Россия действует все смелее.
– Какие еще есть примеры гибридных атак с российской стороны?
– В качестве примеров, помимо миграционных атак, можно привести массовую рассылку сообщений об угрозе взрывов в школах, аэропортах и других учреждениях. Такое происходило в странах Балтии волнами уже несколько раз, с целью запугать, повлиять на привычный режим и перегрузить работой полицию и спасателей.
Разумеется, кибератаки, которые становятся все сильнее и мощнее.
Далее можно говорить и о сети людей, нанятых российскими спецслужбами. У них был список известных эстонских общественных деятелей или политиков, чье имущество они должны были повредить. В двух случаях им это удалось, одним из пострадавших был я, а вторым – главный редактор одного из СМИ. Им удалось разгромить автомобили, позднее их задержали. Так что таких действий много.
И мы знаем, какая здесь логика. Россия проводит невоенную работу по влиянию. Помимо запугивания, типа осквернения памятников, обливая их краской, она провоцирует конфликты в обществе.
Такая деятельность также включает снижение доверия к государственным институтам, снижение доверия к полиции, спасательной службе, силам обороны. В этом списке есть организация массовых беспорядков, а также нанесение ущерба репутации государственных чиновников, премьер-министров, министров. Такого было пока не очень много, но в некоторых странах мы это видим.
Также, например, уличные акции протеста – конечно, Россия стоит за ними в очень многих странах, чтобы раздуть конфликт в обществе, все это делается целенаправленно. Мол, если у тебя самого много проблем, которые приходится решать, то ты не можешь заниматься вопросам внешней политики, не успеваешь реагировать, и тогда Европа не сможет быть единой в поддержке Украины.
– Каковы самые большие угрозы, которые Россия в настоящее время представляет для стран Балтии?
– Самое большое пожелание России заключается в том, что страны Балтии не должны оставаться независимыми. Об этом они говорили в самых различных формах. И мы должны понимать, что цель гибридных атак – подготовить ситуации, сформировать предвоенные или иные сценарии, и мы должны все это учитывать. Мы не знаем точно, что и когда планирует Россия, но к каждому действию России мы относимся крайне серьезно, потому что перед полномасштабной войной в Украине точно так же говорилось, что Украина не должна быть независимой, что она исторически была частью России.
И все остальные угрозы и формирующие действия действительно имели место в Украине – от беспорядков до всего остального. То есть мы должны понимать, что самым трудным или самым жестким так сказать шагам, которые может предпринять Россия, предшествуют формирующие действия, которые с виду вроде крошечные, но вместе они составляют цельную картину. Вот над предотвращением этого мы и работаем. И я осмелюсь сказать, что, по крайней мере на сегодня, Россия не смогла посеять в Эстонии тот страх, который хотела.
– Вы встречаетесь со своими коллегами в Евросоюзе. Понимают ли они российские угрозы так же, как это видят в странах Балтии?
– Надо сказать, что они все больше разделяют эту обеспокоенность. Когда сейчас мы говорим о гибридных атаках, о поджогах в Европе, в том числе в различных странах Центральной Европы, это заставляет их больше думать и прислушиваться к тому факту, что это не какая-то там выдумка стран Балтии или какие-то злонамеренные слова – повсюду в Европе появляется все больше доказательств этому.
Конечно, если мы говорим, например, о миграционных атаках, то восприятия стран сильно различаются. Если тысяча, две тысячи, три тысячи человек являются для нас большой проблемой, то в Италии, где сотни тысяч, а то даже и миллион человек пересекают границу в течение года, им трудно понять нашу проблему.
Но разница в том, что там люди приезжают добровольно, хотя они тоже покупают билет в Европу, то у нас это делает правительство одной страны, конкретно правительство России, действующее с целью дестабилизировать ситуацию. И если мы теперь посмотрим на общую картину, то нужно понять, что миграция из Африки тоже отчасти так велика потому, что Россия и ее спецслужбы, специальные подразделения помогли организовать там перевороты, которые привели к беспорядкам, войнам, конфликтам. Из-за этого люди переселяются и едут в Европу. Так что это нападение на Европу не только с востока, но в каком-то смысле со всех сторон.
– Кроме Нарвского погранперехода у нас еще есть Лухамаа и Койдула и проблемы южного региона, ну и одна из них – сапог Саатсе. Что там будет происходить со стороны государства?
– Да, действительно, у нас есть Саатсеский сапог, это такая историческая ситуация, когда один полуостров, сухопутный полуостров, простирается в Эстонию, и дорога проходит через Россию на протяжении почти километра. Согласно соглашению между двумя странами, там право передвижения на машине или велосипеде – ваша нога не должна касаться земли, вы не можете там останавливаться.
Учитывая текущую ситуацию, улучшения там не видно, скорее, все может ухудшиться. Мы будем строить новую дорогу вокруг этого сапога, чтобы нашим людям не приходилось рисковать своей безопасностью и в будущем проходить через него. Появится альтернатива.
Сегодня этой дорогой не пользуются полицейские, спасатели, машины скорой помощи – никто, обладающий какой-либо информацией, которая могла бы заинтересовать Россию. Потому что создавать ситуации, когда на дороге “упало дерево” или возникла какая-то другая проблема и человека арестовывают, потому что он остановился – мы не можем себе этого позволить. Мы знаем, что Россия на это способна, сейчас их мирные жители не интересуют, потому что у них нет никакой важной информации, но в том регионе есть и полицейские, и пограничники, и конечно, Россию очень интересует информация, которой они обладают. Это тоже причина, по которой они сегодня ездят в объезд.
По нератифицированному пограничному договору предполагалось, что Эстония получила бы этот Саатсеский сапог, а мы бы отдали в обмен участок леса. Этому не бывать. Мы видим, что это невозможно, мы даже построим пограничный забор на этом участке.
– К теме православной церкви. Инициатива в отношении возможного запрета в Эстонии Московского патриархата была вашей. Почему вы вообще взялись за это? Что именно заставило вас действовать?
– Мы годами указывали, обращали внимание церкви на проблемы, которые несет с собой связь с Кремлем и Москвой, потому что нельзя забывать, что патриархат, то есть руководство Православной церкви, находится в Москве и имеет прямое отношение к кремлевскому режиму – они этого не скрывали, об этом говорили везде. Эти заявления делались и ранее, мы приглашали представителей церкви в министерство, объясняли им, какая это проблема для безопасности.
Но последней каплей стало заявление патриарха московского Кирилла о том, что Эстония не должна оставаться независимым государством. Он сказал, что мы должны быть частью Российской империи и что духовенство ведет “священную войну” против западной культуры. Это была точно такая же угроза, как та, что Россия высказывала в адрес Украины, – и мы видим, что сегодня в Украине идет война.
Правительство Эстонской Республики очень серьезно относится к каждому такому сообщению Кремля и любого связанного с Кремлем человека. Это угроза для Эстонии. Невозможно, чтобы организация, подчиненная Кремлю и Москве, действовала в Эстонии. Это так. Мы сказали, что хотим завершения этих отношений, реального прерывания связей здешних церквей с Москвой и Кремлем.
Мы сказали, что приходы останутся открытыми, государство их не закроет. Церковные здания останутся открытыми, их никто закрывать не будет. Но связь с Москвой и прямое подчинение – у нас ведь эта церковь подчиняется непосредственно Москве, церковь не может сама решать, кто ее руководители, если это не одобрено Москвой, здесь есть приходы, которые непосредственно подчиняются патриарху Кириллу – они не могут сами принимать здесь на месте важные решения. И еще мы сказали, что нас устроит, если церковь сама произведет все эти необходимые изменения, и государству здесь делать ничего не придется.
Если церковь этого не сделает, правительство Эстонии должно будет предпринять собственные шаги. Самым крайним шагом является то, что мы обратимся в суд и по соображениям безопасности попросим прекращения деятельности головной организации здешних приходов, то есть московской организации. А это означает, что юридически эти отношения также исчезли бы, но мы предпочитаем, чтобы церковь сама предприняла эти шаги. На сегодня церковь ясно дала понять, что они готовы это сделать. Посмотрим, как пойдет дело в ближайшие месяцы.
– Означает ли это, что в течение лета эта ситуация как-то окончательно разрешится?
– Я предполагаю, что к осени станет ясно. Я не знаю, что именно будет сделано, не знаю, обеспечит ли это окончательно независимость от Москвы. Я не могу этого сказать, но нам дали понять, что в церкви сегодня идут подготовительные мероприятия, поэтому мы скоро все увидим и услышим. Мы со своей стороны сказали, что если нужна, так сказать, юридическая консультация и помощь, то мы можем также помочь в этих вопросах, как изменить устав, чтобы прекратить эти связи.
– Известно, что для представителей Московского патриархата в Эстонии уже наняты два топ-адвоката, может ли это означать, что вся эта юридическая борьба затянется?
– Пока что я надеюсь, что это не означает этого, поскольку нанять адвоката может любой.
Юридическая консультация может потребоваться и для внесения поправок к юридическим документам. Так что пока мы сказать не можем, время покажет, но до определенного момента или определенного предела мы можем проявлять гибкость. Конечно, в какой-то момент мы можем констатировать, что существенных изменений нет и они просто тянут время. Тогда правительство придаст делу юридический ход, и мы запустим этот процесс, все это тоже может случиться. Но, как я уже сказал, цель по-прежнему состоит в том, чтобы держать приходы открытыми, держать церковные здания открытыми и не предпринимать никаких шагов, чтобы церковь могла сама предпринять их.
– Что будет дальше, если духовенство московской патриархии в Эстонии не признает слова патриарха Кирилла о священной войне в Украине ересью. Государство может потребовать этого?
– Государству не нужно требовать, чтобы они признали это ересью, это уже и так сделал православный мир. Великое собрание православных верующих в 2022 году назвало слова патриарха Кирилла ересью, то есть лжеучением, недопустимым в религиозном мире. Это означает, что даже если они давали какой-то обет патриарху Кириллу, они свободны от него. Поскольку христианство не включает в себя войну, благословение убийства других, благословение изнасилований, депортаций, это не является чем-то христианским. Христианство – это любовь, забота, помощь друг другу. Государство не собирается говорить, следует ли и как это интерпретировать. Это собственный выбор церкви, и это уже сделал православный мир два-три года назад.
Мы говорим, что отношения должны быть разорваны, правовые отношения, религиозные отношения, вот чего мы ожидаем. И важно понимать, что деятельность по влиянию не обязательно должна заключаться в том, что говорится. Влияние может быть таким, когда что-то остается невысказанным или умалчивается.
Если нужны примеры: в других наших церквях в Эстонии, неважно какой веры, молятся, чтобы война в Украине закончилась. Там говорится, кто начал эту войну, что начала ее Россия, и они просят прекращения войны и прекращения российской агрессии.
В православных церквях об этом прямо не говорится: вот письмо, например, которое прислал один монастырь. В письме главе Совета Церквей Эстонии использовалось такое выражение – “в Украине разгорелась война”. Война в Украине не разгорелась, война не возникла сама по себе, одна страна напала на другую. Это и есть обработка умов со стороны “русского мира” – когда роль России в этой войне нивелируется, оставляя без внимания вину России в развязывании этой войны.
И это и есть “русский мир”, через него формируется понимание и мышление людей. Да, где-то там война. Мы, мол, хотим мира и так далее, но Россия не обязательно здесь главный виновник. Это мягкое влияние “русского мира”. И если патриарх Кирилл что-то говорит в Москве – в Эстонии, безусловно, очень много тех, кто это услышит. А если осуждают, говорят, что мы не за войну, нам, мол, не нравятся эти вещи, но они конкретно не говорят: стоп, патриарх Кирилл не договаривает, по нашему мнению, он не упоминает, что Россия является инициатором этой войны, и в итоге вся эта информация доходит до народа, и никто в этом религиозном мире ее не опровергает.
Несогласие с патриархом Кириллом означало бы, что эти сообщения будут опровергнуты в церквях на богослужениях. До тех пор, пока замалчивается, пока не опровергается напрямую, этому влиянию позволено сохраняться. А часть “русского мира” – это и есть мягкое, тихое, скромное формирование мировоззрения людей.
– У Эстонии сейчас большие планы по обороне, но есть и внутренняя оборона, в какой ситуации сейчас находится полиция и спасатели?
– Их зарплаты мы не заморозили, но понятно, что если госбюджет не привести в порядок, платить зарплаты будет очень сложно, а значит, однозначно впереди сокращения и повышения налогов, причем довольно большие. Сейчас в дополнительном бюджете, составленном на этот год, мы пришли к соглашению о том, что безопасность важна, не имеет значения, находится ли она в ведении министерства обороны или министерства внутренних дел, потому что гибридные атаки на Эстонию происходят уже сейчас.
Если Минобороны готовится к тому, чтобы война никогда не наступила, или если она наступит, чтобы мы могли противостоять, то в зоне ответственности МВД в каком-то смысле уже идут бои – мы постоянно отражаем различные попытки России перекроить Эстонию, изменить настроения эстонского народа, создать конфликты в Эстонии, снизить чувство безопасности. Эти бои ведут сотрудники внутренней безопасности, и это не менее важно для правительства, потому что безопасность – это целостный и широкий взгляд, у нас широкий подход к безопасности, и мы понимаем, что военному нападению всегда предшествует подрыв внутренней безопасности.
Источник: Борис Тимофеев, «Настоящее время».