Трагическая ситуация с Алексеем Навальным, которого сначала убили в колонии, а затем более недели не отдавали родственникам его тело, показала, что российское государство напрямую считает себя “владельцем тел” своих граждан.
Причем это касается не только мертвых, но и живых. Такая ситуация в мировой политологии уже давно названа “биополитикой” – когда государство напрямую вмешивается в сферы человеческой телесности. Профессор Тартуского университета Андрей Макарычев подчеркивает ее итог: “В России это пришло к своему некрополитическому финалу в виде войны в Украине, когда государство не просто присваивает тела людей – оно определяет, кто будет жить и как жить, а кто не будет жить”.
Российская Конституция, принятая 30 лет назад, сегодня выглядит едва ли не “экстремистским” документом. Она фактически начинается (статья 2) с установления: “Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства”. Но, как можно наблюдать, сегодня это конституционное положение фактически вывернуто наизнанку. “Высшей ценностью” стало само государство, а “права и свободы человека” остались лишь в лексиконе диссидентов.
В этом перевернутом мире принимается множество откровенно античеловеческих законов. Например, “закон подлецов” 2012 года, запретивший иностранцам усыновлять российских детей, хотя те зачастую росли в довольно мрачной детдомовской атмосфере. Таким образом, государство показало, что дети для него – это в первую очередь ресурс, в том числе для будущих мобилизаций.
Судьба мобилизованных 10 лет спустя выявила это наглядно. Конечно, призывная армия существует и во многих других странах, а мобилизация после начала российского вторжения началась и в Украине. Но все же там государственные институты несут юридическую ответственность перед гражданским обществом. А Россия в стремлении тотально подчинить граждан откровенно нарушает собственные обязательства перед ними. Большинству мобилизованных обещали годовой срок службы, но фактически мобилизация оказалась бессрочной, “до конца СВО”, что вызывает массовые протесты их родственников. И эти протесты все же внушают оптимизм – далеко не все российские граждане готовы на безропотное подчинение государству, но иногда громко вспоминают о собственных правах.
Кстати, власти все же предпочитают обходиться с акциями жен мобилизованных не столь жестко, как с другими гражданскими движениями. Вероятно, опасаются того, что их полицейские разгоны могут оказать непредсказуемое влияние на тысячи их мужей, которые все-таки вооружены. И это может сломать имперско-милитаристскую пропаганду, которой они в свое время поддались, отправившись в Украину.
Тем не менее действия российского государства последних лет совершенно наглядно демонстрируют, что оно считает людей своей собственностью. Массовые объявления политических оппонентов “иностранными агентами” и “нежелательными организациями”, запрет “пропаганды нетрадиционных ценностей” с изъятием из продажи литературной классики и т. д. То есть, с точки зрения нынешней власти, не граждане должны определять, каким должно быть государство, а наоборот – оно требует от них, как им “правильно” жить и мыслить, и считает себя “самоценным”.
И пожалуй, здесь можно сделать один историко-филологический экскурс. Может быть, эта проблема коренится в самой этимологии русского слова “государство”? В отличие, например, от английского state, что означает просто политическое “установление” (которое вполне может быть и парламентским), русское “государство” происходит от “государя” и поэтому заведомо несет в себе персоналистский и имперский смысл.
Пока в России продолжают размышлять категориями “государства”, это неизбежно будет нести в себе признание произвола того или иного “государя”. И делегирование ему всех полномочий. Валентина Матвиенко в свое время выразилась символично: “Что региональные деньги, что федеральные – это все государевы деньги”.
Еще с Февраля 1917 года в русский политический лексикон активно вошел термин “республика” (от латинского “общественное дело”). И он на время вытеснил “государство”, пока большевики его не возродили. Каждый генеральный секретарь вновь фактически становился “государем”. Но парадокс в том, что у президентов “свободной России” этот персоналистский произвол даже усилился. Показательно, что ни Ельцин, ни Путин, ни Медведев никогда не принимали участие в предвыборных теледебатах со своими оппонентами. “Не царское это дело – спорить с холопами”. Так власть в постсоветской России стала выстраиваться по принципу “государевых преемников”, что делает все президентские выборы заведомо предсказуемыми и сугубо формальными.
Реальные перемены в России могут начаться лишь с возрождением республиканского сознания. Причем не в единой “Российской республике”, где в силу централистской традиции неизбежно появится очередной “государь”, а в десятках самых разных регионов, где власть по определению окажется ближе к гражданам и им будет проще ее выбирать и контролировать. Потом они смогут договориться о каких-то интеграционных проектах – но уже на совершенно иных принципах, подобно ЕС, который не называет себя “государством”. А то российское государство уже максимально наглядно доказало свое превращение в людоедского Левиафана.
Источник: Вадим Штепа, «Радио Свобода».
