На прошлой неделе исполнился год с того момента, как семья белорусской политзаключенной Марии Колесниковой не получает от нее писем из колонии. Об этом американскому новостному агентству Associated Press рассказал отец оппозиционерки Александр Колесников: “Я могу только молиться, чтобы моя дочь была жива, потому что администрация колонии в Гомеле не разрешает свидания и не отвечает на мои письма и просьбы. Больше года Мария находится в строгой изоляции, без писем. Визиты адвокатов запрещены, а ее родственники сходят с ума и потеряли сон”.
Мария Колесникова, одна из лидеров белорусских протестов 2020 года, находится в заключении больше трех лет. Ее приговорили к 11 годам колонии, обвинив в заговоре с целью захвата власти. В ноябре 2022 года стало известно, что Колесникову госпитализировали в реанимацию в тяжелом состоянии. Ее соратники и правозащитники тогда связывали это с условиями содержания в тюрьме. Белорусские политзаключенные регулярно жалуются на отсутствие медицинской помощи и антисанитарию.
Меньше года белоруска Анастасия Булыбенко живет в Вильнюсе. Девушка была одной из фигуранток “дела студентов”: 12 студентов из Минска осудили за участие в мирных протестах. Анастасия провела за решеткой больше двух лет: в центре изоляции на Окрестина, в двух СИЗО и в колонии в Гомеле.
“Условия в Окрестина несравнимы с СИЗО или колонией. Там мы спали на полу. Не было никаких передач, никаких вещей. В двухместной камере нас находилось до 18 человек: минимум восемь и максимум 18. Свет не выключается, то есть это своеобразная пытка сном. На какие-то сутки ты просто перестаешь понимать, где день, где ночь”, – вспоминает Анастасия Булыбенко.
Условия содержания для политзаключенных в белорусских тюрьмах и колониях всегда были тяжелыми, но после 2020 года правила существенно ужесточили. Блогер и бывший политзаключенный Александр Кабанов рассказал Настоящему Времени о медицинском обслуживании в колонии № 1 в Новополоцке, где сидят экс-кандидат в президенты Виктор Бабарико, консультант белорусской службы Радио Свобода Игорь Лосик и десятки других политзаключенных: “Обращаться к медикам – это бесполезно. Там предупреждают еще на карантине, что к той дамочке, если она будет на приеме, лучше не идите. Если будете надоедать, то просто поедете в ШИЗО по ее заказу”.
Александр Бобко, как и тысячи белорусских политзаключенных, также прошел через жодинский изолятор и могилевскую тюрьму. Мужчина вместе со знакомыми осенью 2021 года разрисовал в бело-красно-белые цвета более 80 тюков с сенажом. Сначала задержанных избили прямо на поле, а потом и в изоляторе. “Сказали снимать для следственного действия штаны, обувь и куртку. Естественно, я снял, и меня повели в пресс-хату. Когда меня в пресс-хате били, текла кровь, и я снова поворачивался и понимал, что надо как-то выдержать это все”, – вспоминает Александр Бобко.
Дальше снова были избиения и переполненные камеры. По решению суда Александр получил один год лишения свободы. Про изолятор в Жодино мужчина рассказывает так: “На приемке стояла медсестра, измеряла температуру. У меня была 34 температура, меня трясло, холодно было. Я находился без куртки, до этого был без штанов. Она несколько раз перемеряла температуру. Я просил что-то из одежды. А она говорит: “Ну сдохнешь, одним больше, одним меньше. Такие, как вы, суки, ничего страшного не произойдет”.
Крайне сложно получить квалифицированную медицинскую помощь и в женской колонии № 4 в Гомеле, где сейчас находятся большинство политзаключенных белорусок, среди которых оппозиционерка Мария Колесникова, журналистка Екатерина Андреева, политолог Валерия Костюгова и многие другие.
“Зимой я тягала мешки со снегом, потянула спину. У меня болела спина, я записалась к травматологу. Проходит полгода, меня летом вызывают к травматологу. Я еще отказывалась идти, потому что забыла. О чем можно говорить? А если что-то острое у человека? Он просто не дождется этого врача”, – рассказывает бывшая политзаключенная Анастасия Булыбенко. В то же время, посещая ИК-4, замглавы администрации Лукашенко Ольга Чуприс назвала условия в гомельской колонии “домашними”: “Полноценное питание, залы для занятия спортом, творчеством, рукоделием. Понятно, что нет свободы, но внутри создано все, чтобы осужденные могли быть здоровыми, развиваться, чтобы могли почувствовать себя личностью”.
“Я бы хотела, чтобы такие люди, чтобы эта чиновница побыла в таких домашних условиях хотя бы пару месяцев. И посмотреть, что она потом скажет! Это даже имитацией жизни не назовешь, то, что там происходит”, – возмущается Анастасия Булыбенко. Помимо бытовых и медицинских проблем, политзаключенных лишают писем, свиданий, передач, не пускают адвокатов. Кроме этого, о многих политзаключенных уже больше года нет вообще никакой информации.
“Самая страшная часть этой ситуации – это то, что к политзаключенным применяют дополнительные наказания: их помещают в ШИЗО в пыточные условия, в помещения камерного типа в пыточные условия, их помещают в тюрьмы – это наиболее строгий вид уголовного наказания. Часть их них уже осудили, а некоторых дважды к дополнительным срокам лишения свободы”, – объясняет Павел Сапенко из правозащитного центра “Вясна”.
После освобождения многие бывшие политзаключенные сталкиваются с новыми проблемами: в первую очередь это подорванное физическое и психологическое здоровье. “Часто снятся моменты, когда попал в тюрьму, когда задерживали. Когда я к родителям хочу, попадаю в квартиру, и меня там задерживают. Проблемы после тюрьмы с зубами, усугубились проблемы с коленями, со спиной, потому что приходилось лежать на голом железе или сидеть на бетоне”, – говорит Александр Бобко.
“Когда я освободилась и приехала в Вильнюс, мне казалось, что я все еще сижу в тюрьме. Мне буквально казалось, что я все себе придумала и до сих пор нахожусь в камере. Через месяц я совершила попытку суицида. Мне диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство. Уже полгода я в терапии”, – рассказывает Анастасия Булыбенко.
В начале января 2024 года власти Беларуси анонсировали амнистию, но сразу же отметили, что на осужденных по “экстремистским и террористическим” статьям, то есть на политзаключенных, она распространятся не будет.
Источник: Роман Васюкович, «Настоящее время».
