Шансон возвращает свою популярность в России, сериал «Слово пацана» вырывается в тренды, защитники прав ЛГБТ-сообщества сталкиваются с серьезнейшими законодательными ограничениями. Каждое из этих событий заслуживает внимания.
Однако это лишь эпифеномены более важной характеристики российского общества, имя которой — криминальная ментальность.
Действительно, криминальная ментальность неприкрыто пестуется в современной России.
И дело не только и не столько в пресловутых «питерских подворотнях» — как путинском детстве, отрочестве и юности. Причины намного глубже, нежели биографические особенности одного конкретного человек, пусть он и руководит страной.
Криминальная ментальность выводится на социетальный уровень очень системно. Для этого романтизируется криминальная система ценностей, как на уровне официального дискурса, так и сфер развлечений и культуры в целом. Можно было бы сказать, что криминальная ментальность это отголосок времен, когда «половина страны сидела, а половина охраняла», а также 1990-х годов, когда принадлежность к организованной преступности давала шанс воплощения «постсоветской мечты».
Однако блатной жаргон, система «воровских» жизненных ориентиров полувшутку, полувсерьез циркулирует даже среди молодежи крупных российских городов, которая ни дня не жила не то, что в советские времена, а даже родилась после 2000 года. Что уже говорить о молодежи малых городов и весей, которая глубоко интернализировала «понятия» и «пацанский» этос и еще шире приняла для себя значительная часть среднего поколения россиян, как поколения 1990-х.
Речь конечно же не идет о том, что граждан подталкивают стать преступниками в уголовном понимании этого термина. На ценностном уровне обществу вместе с криминальной романтикой предлагается базовая установка – законы являются формальными документами, которые во имя правды можно скорректировать де-факто или же вовсе проигнорировать. Те, кто их нарушают, не всегда плохие люди. И наоборот, те, кто требуют формального выполнения закона, не всегда хорошие.
Основное мерило, за правду ли человек, а остальное это уже второстепенное. Культ насилия, гомофобия — это лишь спутники данной базовой установки, которая красной нитью проходит через криминальную ментальность. Это, если угодно, один из столпов негласного общественного договора в России — суров наш закон, но им можно в некоторых (многих) случаях пренебречь.
И это одно из главных различий, на котором современная (и не только современная) российская пропаганда делает акцент: зацикленность Запада на законе и его соблюдении высмеивается и одновременно противопоставляется российскому подходу — если необходимо пренебречь законами в угоду правде, то именно в России это возможно. Поэтому, когда россиян спрашивают в стиле Данила Багрова: что важнее, правда или закон, большинство не колеблясь выбирает первое.
Преемственность поколений Советского Союза, эры перестройки с 1990 годами и «путинской России» ярко проявляется в практически идентичных ответах их представителей на этот фундаментальный вопрос. Это не какой-то, пользуясь западной терминологией, «тренд». Это самая что ни на есть российская «скрепа», даже глубинная черта народа, который не такой уж и глубинный.
Но что же это за правда, ради которой можно проигнорировать или прямо нарушить свои же законы?
Существует несколько уровней:
- индивидуальная правда;
- групповая правда;
- и конечно же, государственная правда.
Принцип, между тем, един для всех видов и в свою очередь имеет моральную надстройку. Последняя состоит в обосновании примата именно этой правды над законом. В зависимости от уровня и адресатов, на которых направлено это обоснование, используются разные понятия. Это может быть отсылка к нравственным постулатам, «пацанским» или «воровским» понятиям, религиозным ценностям или государственным, социетальным интересам и т. д. Сам принцип состоит в превалировании именно прагматического мотива индивида, группы или всего государства.
Российский дискурс и вплетенная в него пропаганда расставляет приоритет от государственных интересов ко всем остальным. Негласное разрешение или теоретическая возможность нарушать или игнорировать закон во имя групповых, а, в некоторых случаях, индивидуальных интересов также играет важную роль. Ведь государственная система России оставляет гражданам некоторую свободу нарушать закон в угоду эгоистическим мотивам, а не пытается полностью поглотить все аспекты общественной жизни и поставить их сугубо во служение интересам Родины.
Таким образом, опыт инструментального восприятия закона россияне могут получить с младых ногтей и постоянно подкреплять его в своей повседневной жизни с большой частотой. В силу этого необходимое отношение закрепляется как само собой разумеющееся и не вызывает у граждан вопросов. Наоборот, отличное от своего отношение к закону вызывает у них по меньшей мере подозрение оппонента в лицемерии: мы, дескать, знаем как это на самом деле работает; не прикидывайтесь, все нарушают, и вы тоже.
Конечно, свобода нарушать или обходить закон, руководствуясь индивидуальными или групповыми мотивами также имеет свои четкие границы. Наиболее красноречивый тому пример — война России против Украины и последовавшая за ней массовая мобилизация. Ради победы страны над соседней страной, которая выгодна РФ, индивидуальные мотивы (остаться живым и здоровым) граждан отступают на второй план — попытаться обойти мобилизацию можно, но это не будет считаться социально и тем более государственно приемлемым.
И эта же война — яркий пример силы и влияния криминальной ментальности в российском обществе и целей, для которых она выпестовывается властными элитами. Более полутора лет Россия осуществляет неприкрытое вторжение и еще почти десять лет в целом военную агрессию против Украины.
Как в 2014 году, так и сейчас то, что это является нарушением законов (как международных, так и внутрироссийских), вполне очевидно российским обывателям. Однако описанное выше отношение россиян к законам и превалирование над ними понятия «правды», которая имеет разные моральные надстройки, но всегда один и тот же базис государственного интереса, приводят к тому, что за все это время среди российского общества не возникло восприятия незаконности и аморальности этой войны.
Зафиксированное негативное отношение к войне продиктовано, в первую очередь, индивидуальными мотивами, как нежелание погибнуть самому или чтобы это случилось с близкими. Отсутствие массового антивоенного движения в РФ также объясняется этим феноменом, а не лишь одним страхом репрессий или аномией.
Российские власти предлагают населению быть сообщниками и принимать правила игры: наш президент на голубом глазу говорит мировым СМИ, что «нас там нет» и мы ему аплодируем, как ловко он всех провел. Потом он говорит, что это Украина первая напала в феврале 2022 года, а мы лишь защищались. Мы то, конечно, все понимаем, но это же на благо Отчизны сказано.
В этом случае «слово пац(х)ана» может быть лживым, потому что ради общего дела.
Эта базовая установка толерантности относительно нарушения закона в угоду прагматическим интересам является одной из главных опасностей начала новых агрессивных войн со стороны России, как против Украины, так и против других стран.
Кроме того, она является одной из базовых препон на пути нормализации отношений между странами в довольно далеком и гипотетическом будущем, когда даже российские политики с искренним желанием наладить отношение с окружающим миром столкнуться с общественным вопросом в ответ: а что такого было то?
И вообще: «Пацаны не извиняются».
Источник: Александр Шульга, The Moscow Times
