Волонтер Владимир Татаренко из Мариуполя был одним из “ангелов Тайры” – добровольческого подразделения известного украинского парамедика Юлии Паевской. Во время полномасштабного вторжения российской армии Владимир доставлял медикам раненых военных и гражданских. На заводе “Азовсталь” мужчина отвечал за обеспечение госпиталя в бункере. Потом попал в плен. Сначала в колонию в поселке Оленовка (Еленовка) под оккупированным Донецком, а потом – в российскую тюрьму. В конце октября 2022 года Татаренко благодаря обмену пленными вернулся в Украину.
“Это глоток свободы. Это ком, который прошел через какое-то время, потом начались звонки родственникам, друзьям. Рассматривать облака, радоваться полету птиц. Ты начинаешь по-другому мир видеть”, – вспоминает Владимир. До полномасштабной войны мужчина занимался бизнесом. В родной Мариуполь Татаренко с семьей приехал 22 февраля, за два дня до вторжения российской армии: “В первые дни я пытался попасть в военкомат, но безрезультатно. Потому что была и паника, и авиаудары постоянно. Позвонил друзьям в “ангелы Тайры” и спросил, чем могу помочь. Так все началось”.
Владимир с “ангелами Тайры” помогал гражданским и украинским военным в городе. Эвакуировал раненых. А потом попал на “Азовсталь”, где до конца оставался с украинскими военными: “Очень было похоже на “Божественную комедию” Данте. Когда ты на первые три ступеньки в ад спускаешься и каждая ступенька – это какой-то период. Ты думаешь: “Вот он ад”. А проходит какое-то время, ты спускаешься еще на ступеньку ниже”.
На заводе “Азовсталь” Татаренко отвечал за обеспечение госпиталя в бункере. Помещение, которое находилось на глубине трех этажей под землей, называли “Железякой”: “Очень страшное место было. По своей воле никто не хотел туда попадать. Четыре прилета в наш госпиталь было авиабомбами. Отсутствие еды, воды питьевой. Но это не сломило наш дух, не было упаднических настроений, ребята держались на высоте”.
Владимир заботился на “Азовстале” не только о раненых военных, но и о погибших: “Писали бирки, клали в пакеты черные. Что-то типа морга сделал. Сухое помещение без солнца закрытое. И мы туда относили ребят, это у нас был такой импровизированный морг. Выкладывали пакеты ровно. Все уходили, а я оставался. Клал на побратимов крест последний”.
В день сдачи в плен защитников Мариуполя 20 мая 2022 года Владимир выходил с “Азовстали” последним. Сначала помогал выносить тела погибших, потом раненых: “Грубо говоря, я там был проводником еще, знал маршруты завода, выводил группы, сначала тяжелых на носилках. Потом тех, кто полегче уже, и потом уже всех остальных. С тяжелым мыслями я выходил, понимал, куда мы идем”.
Сначала была колония в Оленовке в оккупированной части Донецкой области, где украинских пленных морили голодом.
– Порций не хватало по калорийности. И надо баланду кипятка за две минуты в себя закинуть. Это невозможно сделать чисто технически, потому что это вызывает спазмы. А если не успел, то ты встал и пошел, миску забрать нельзя. Обжигали и гортани, и пищеводы. У людей потом были проблемы с желудочно-кишечным трактом. Воду привозила пожарная машина, из болота накачанная. Пытались ее кипятить.
– На сколько вы похудели?
– На 20 килограммов.
– А сейчас вы уже в своем весе?
– Да.
– А вернулись с какой цифрой?
– 60 килограммов где-то.
Некоторые украинские военные смогли с “Азовстали” в Оленовку пронести мобильные телефоны, рассказывает Владимир. Поэтому первое время была возможность связаться с родными: “Можно было передать записку, ее SMS отправляли человеку. И тот человек уже звонил родственникам. У меня получилось два раза. Честно говоря, пользоваться этой услугой все боялись, так рисковать. Она стоила один кусок хлеба, и не факт, что передадут, что она дойдет. Хлеб – это было все. Хлеб и сигареты были валютой номер один”, – вспоминает Татаренко.
Таким же образом получалось даже узнавать украинские новости: “Это нас спасало, потому что русские постоянно в уши заливали, что все пропало. Но мы на это так уже смотрели, просто улыбались тихонечко”. Самый страшный период плена для Владимира был не в Оленовке, а когда этапировали в российскую колонию.
“Скотчем завязаны глаза, руки туго связаны. Тебя сутки уже везли и били постоянно, то есть состояние уже обморочное. Часов 4-5 били страшно. Хоть скарабей, хоть бультерьер у тебя на татуировке. Это был в чистом виде садизм. И самое страшное, что на фоне всего этого чей-то женский хохот стоял”, – рассказывает украинец. В камерах военнопленных заставляли либо стоять по 16 часов на одном месте, либо приседать по три тысячи раз в день. Все это сопровождалось регулярными пытками, рассказывает Владимир. Петь российский гимн принуждали дубинками. Но это еще не все: “В душ ходить все боялись, потому что, когда ты мокрый весь после холодной воды, в комнате с кафелем тебя начинают шокером бить и дубинками. Ноги у тебя поскальзываются постоянно, ты встать не можешь, а тебя при этом еще и бьют. Это первое у них развлечение. У меня были сломанные ребра, и они били в одно и то же место, поэтому они не заживали. Дальше провода на пальцы, либо мужские достоинства привязывают к проводам. Со мной сидел парень, 21 год, срочник. Какие тайны он может знать? Он сутки не мог разговаривать после пыток”.
Не падать духом помогало общение с другими военнопленными. Все пытались друг друга поддерживать: “Мы старались шепотом общаться с ребятами, отвлекать друг друга, старались не говорить о кухне, потому что все голодные были. Старались говорить о бизнесе, о жизни, о фильмах, о театре, вот так отвлекались. Я засыпал с одной единственной мыслью: то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее. Если ты сегодня не умер, значит, ты стал на шаг сильнее, на шаг ближе к победе, ты еще идешь, ты еще в пути”.
В российском плену Владимир пробыл пять месяцев. За день до обмена его особо жестко допрашивали. Угрожали расстрелом: “Сказали, что я морской какой-то разведчик или пехотинец, что я не раскалываюсь. Поэтому утром меня поведут на расстрел. Они увидели, что даты рождения и расстрела совпадают, и их это очень радовало, что на табличке будут ровные числа”.
Но на следующий день Владимира повели не на расстрел, а на обмен. Это был как раз его 47-й день рождения: “Мы не знали, куда нас ведут, на расстрел или куда. Потому что нас сразу переодели в вещи, в которых мы были. А когда дали сухпай, начал уже ребят успокаивать, что это точно обмен, на расстрел сухпай не дают”.
После обмена была длительная реабилитация, лечение. Только спустя год после освобождения Владимир начал приходить в себя и возвращаться к нормальной жизни. Сейчас живет с семьей в Киеве. Восстанавливает бизнес. Но воспоминания из памяти не сотрешь: “Я и дня никому не пожелаю такое выдержать. Но то, что ребята и сейчас там… Просто мольба, чтобы держались”.
Источник: Юлия Жукова, «Настоящее время».
