Недавно я увидел в дружеской ленте оцифрованную фотографию более чем двадцатилетней давности. Помимо привычно плохого качества пленочных “мыльниц” я отметил, что совершенно не ощущаю ностальгии по прошлому. Я смотрел на знакомые лица, – и свое в том числе, – просто удивляясь, что прошло много лет, и ты уже не похож на себя, а вроде как пока живой и тебе все еще многое интересно.
Фотография сопровождалась текстом о том, что так чудесно, как было тогда, уже никогда не будет. Под постом был длинный шлейф комментариев, убеждавших автора, что все обязательно будет. Среди них попалось несколько отклоняющихся от этой линии и уже потому способных привлечь внимание. Но автор поста реагировал на то, что вписывалось в горизонт его ожиданий. Спасибо тем, кто поддакивает, остальным – в лучшем случае пассивное “не спасибо”.
Не буду называть, где сейчас находится этот человек – в России или за ее пределами. В жестком отборе “своих” по принципу лояльности преуспевают обе группы. Здесь решительно невозможно утверждать, что кто-то прав, а кто-то нет. Этого просто не нужно. Болезненна и драматична сама заострившаяся грань, об которую теперь легко рвутся связи, ранее казавшиеся такими прочными, такими доверительными.
Можно возразить, что все это соцсети, искажающие “нормальную” коммуникацию, что человек в них надувает вокруг себя пузырь психологического комфорта, что в них нет живой интонации, нет контекста, нет соприсутствия, что там не очень знакомые люди наскакивают друг на друга, ничем на самом деле не рискуя и только распаляясь от безнаказанности. Все так, но верно и то, что в так называемой “реальной” жизни многое может так и остаться невысказанным по обратной причине – как бы чего не вышло. Обиды и претензии копятся и ни во что не выливаются. И еще неизвестно, что лучше. Да и нет сейчас для многих другой возможности для общения, кроме как в интернете.
Скоро десять лет, как началась война в Украине, и два года ее активной фазы, поставившей крест на иллюзиях насчет путей, которыми движется Россия. За эти неполные два года, как мне кажется, установился новый порядок отношений между теми, кто уехал из страны, и теми, кто там остался. Этот порядок хорошо знаком тем, кто застал советское время. Только тогда за границу уезжали с долгими проводами и нелишними слезами, потому что исходили из того, что это навсегда. Теперь едут в почти физиологической уверенности, что скоро вернутся, но узы со временем истончаются, делаются все более призрачными.
Упомянутый порядок заключается в обоюдном осознании того, что полный возврат к довоенному прошлому невозможен. Уехавшие понимают, что их места заняты новыми людьми, которые, ясное дело, не собираются никому ничего возвращать. Более того, если кто и попытается вернуться, у оставшихся неминуемо возникнет вопрос, где их черти носили. Уехали, потому что были ресурсы, возможности и отсутствовали обязательства, через которые нельзя переступить? Не все носители оппозиционных взглядов могут похвастаться такими привилегиями. Поэтому нельзя отменять тех, кто остался, одним только фактом их жизни в России, ведущей неправедную войну. Оставшиеся – разные люди, уставшие от оскорбительной уравниловки в исполнении уехавших. У которых все обнулилось, которые несчастны и неприкаянны – как их можно не жалеть… И так далее – один сплошной русский уроборос.
Не так давно меня угораздило публично высказать какие-то наблюдения о пребывании в Москве. Некоторые знакомые из числа оставшихся реагировали с раздражением, говорившим о том, что я могу выражать какие угодно мысли – дело совершенно не в них. Один мудрый человек, живущий в Подмосковье и преподающий русскую литературу, сказал мне, что людей выводит из себя сам факт наблюдения, объективации. И с ним вряд ли нужно спорить, ибо это так и есть.
Уехавшие наблюдают за оставшимися и выносят суждения. Я, к примеру, в настоящий момент уже делаю это и лишь разжигаю ненависть, по крайней мере – презрение оставшихся. Они не платят уехавшим той же монетой – пусть те используют свои привилегии. Они с интересом наблюдают, до чего еще дойдет “коллективный Запад” в своих нелепых отменах и беспочвенных обвинениях.
Как раз во время своего краткого визита в Москву в октябре я говорил с бывшим соседом, который был уверен, что не сделал никому ничего плохого, и не понимает, за что я – он слышал, что я уехал, и видел, что меня нет, – так жесток в адрес его лично и России в целом. Я не растерялся и перевел разговор на то, что раньше в Москве пользовались спросом “молочные продукты из Прибалтики”. Собеседник приободрился и сказал, что скоро “их снова тут будет много”. И добавил, что нас там пора раскулачить. Это балагурство было мне знакомо на телесном уровне. Мы посмеялись, и он простился со мной вполне довольный.
Недовольны в основном, конечно, люди моего круга и близких мне занятий. Я думаю, за этим пульсирует большая боль, и не буду пытаться ее препарировать. За себя могу сказать, что ни для кого никакой опасности не представляю. У меня нет в России заметной собственности (остались никому больше не нужные книги), нет работы, нет гражданства. Есть только более или менее близкие люди, с которыми я жил много лет и в которых остаюсь так же, как они остаются во мне. И вот с ними, судя по их реакциям на мои все более редкие сообщения, нам скоро будет не о чем говорить. И я считаю, что это хорошо – удалось избежать склок и взаимных обвинений.
Чего я наблюдаю пугающе много. Пока что змея просто пожирает себя, символизируя, согласно поп-концепции Карла Густава Юнга, саморазрушение мира, где люди говорили на одном языке по разные стороны границ, да и границы эти уже были готовы исчезнуть. Тот же Юнг писал, что в образе самопожирающей змеи есть не только темное, но и креативное начало. Но пока оно что-то не просматривается.
Возможно, все просто ждут мира или, скажем осторожнее, окончания войны, не сознавая, что оно вряд ли принесет облегчение. Внешние события, рандомные толчки истории приносят только внешнее облегчение, подхватывая человека волной ускорившегося времени. Это избавляет от ответственности, но не означает внутренних изменений. Ада у нас внутри не станет меньше, так как мы уже на автомате твердим: “Больше ада”. Хотя как раз в том, что касается нас самих и тех, с кем мы говорим, в наших силах сделать над собой усилие, чтобы разрыв старых связей не был таким болезненным.
Источник: Ян Левченко, «Радио Свобода»
