По данным руководителя Харьковской областной прокуратуры Александра Фильчакова, во время оккупации из Харьковской области в Россию был вывезен 561 ребенок. 37 из них, вывезенных россиянами в августе 2022-го якобы на оздоровление в лагерь «Медвежонок» (село Кабардинка в 10 километрах от Геленджика), удалось вернуть 10 октября прошлого года. Сейчас это самая большая группа детей, путь домой которой проходил одномоментно. О том, как это было, ZN.UA впервые рассказали мама одного из подростков Ксения М. и начальник отдела по делам депортированных департамента кризисного реагирования Минреинтеграции Наталия Емец.
Ксения — семейный доктор из Волчанска, города в Чугуевском районе Харьковщины. До Харькова отсюда — 70 километров, до границы с Российской Федерацией — не больше десяти. Волчанск был оккупирован в первый же день полномасштабной войны.
«24 февраля мы проснулись от взрывов в половине пятого утра, — вспоминает Ксения. — Вышли на улицу и увидели, что над нами в небе что-то летит, взрывается. Быстро собрались с мужем и отвезли детей (двухлетнюю Веронику и 15-летнего Валерия. — А.К.) к родителям. Они живут в селе за Волчанском — в 30 километрах от границы.
Потом все будто бы стихло. Так нам показалось. Поэтому в восемь часов утра я попросила, чтобы муж отвез меня на работу в Волчанск. Как раз накануне полномасштабной войны, 15 февраля, я прошла конкурс и была назначена на должность директора первичной медико-санитарной помощи Волчанской городской рады.
Муж сказал, что пойдет добровольцем в Вооруженные силы Украины, что началась полномасштабная война и нам надо выезжать. Но я ответила, что медики должны оставаться на рабочих местах и выполнять свои обязанности, я не могу оставить коллектив. Надо сказать, что на работу тогда пришли все, хотя были напуганы и растеряны.
Итак, мы договорились с мужем, что я остаюсь в Волчанске, а дети — у моих родителей. Он сказал: «Я тебе стопроцентно гарантирую: здесь будет Украина, все будет хорошо. Просто жди». И сразу поехал в Харьков, пошел в военкомат. Он — штурмовик, и до сих пор выполняет эту работу, несмотря на контузию и два ранения.
Дальше я ездила сама на машине — проведывала детей и родителей. У нас еще не было понимания, что такое оккупация. Мы думали, что это быстро закончится, пытались держать связь.
Вскоре пропала электроэнергия и мобильная связь. И, чтобы позвонить, надо было выезжать за город, на гору. Там, под обстрелами, можно было поймать российских операторов и уже через роуминг позвонить своим. Так продолжалось два месяца.
Перед 1 мая наши войска освободили Старый Салтов и почти вплотную подошли к Волчанску. Там был и мой муж. Мы ждали, что ВСУ вот-вот зайдут в город, но ребята не заходили, чтобы не навредить местным жителям, потому что в городе были бы ожесточенные бои.
В разные организации, в частности и к нам, начала приходить оккупационная власть. Убеждали брать российские паспорта и переходить на их стандарты работы: дескать, будете трудиться за рубли.
Я на это согласиться не могла. НСЗУ перечисляла нам деньги вовремя, и мы платили людям зарплату. Пытались работать в штатном режиме. Кстати, хорошо сработали фельдшеры. В маленьких селах они реформой не предусмотрены, но так получилось, что мы их сохранили. И во время войны поняли, насколько эти люди важны для села. Именно они оказывали медпомощь людям в отрезанных населенных пунктах, с которыми не было ни транспортной, ни мобильной связи. Даже сейчас, когда там ведутся активные боевые действия, многие медицинские работники остались на своих местах.
Но аптеки не работали. Никаких поставок из Харькова у нас не было. Спасало то, что в начале года мы провели закупку и были какие-то лекарства. Но их было очень мало. Я договорилась, что объездными путями из Харькова нам передадут вакцины для детей. Об этом и о том, что мой муж — военный, как-то узнали россияне. Начались угрозы. Я поняла: надо выезжать.
Собрала вещи, сказала сотрудникам, чтобы не думали, что я их бросила, и не беспокоились: договор с НСЗУ — до конца года, зарплата им будет начисляться на карточки. Но кто-то донес. Ко мне пришли просто в кабинет и арестовали на глазах у сотрудников, отобрали паспорт и телефон. Сначала угрожали тюрьмой, но потом отпустили: «Работай, но фамилия твоя — на всех блокпостах. Ты отсюда никуда не выедешь. Мы знаем, что у тебя — маленькая дочь и взрослый сын. Знаем, что они — у твоих родителей, и адрес тоже знаем».
В июне россияне предложили местным оздоровление в Геленджике: в лагерях — для подростков и в санаториях — для матерей с маленькими детьми. Просили сообщать об этом пациентам. Я спросила, могу ли тоже этим воспользоваться. Ответили утвердительно, даже вернули мне паспорт. Я подумала, что так мы смогли бы выехать: лагерь и санаторий были расположены рядом. И по заявлению я могла бы забрать сына из лагеря «на прогулку»…
Но сроки выезда постоянно переносили. Планировали на июнь, потом — на июль… Наконец старшие дети выехали в конце августа. Но группу мам с маленькими детьми, которая должна была ехать на несколько дней раньше, так и не собрали…
А 10 сентября Харьковскую область деоккупировали. Произошло это мгновенно. Никто не ожидал столь молниеносной деоккупации. Когда наши начали подходить, россияне просто сбежали. Мы радовались. Но мой сын остался в Геленджике. Я стала звонить учителям, которые работали на российскую школу и сопровождали группу детей. Просила: «Вывезите Валерия к границе, хотя бы с Беларусью. Я вышлю вам деньги, сколько скажете». Но учительница не согласилась. Сначала родителям говорили, что, несмотря на военные действия, в отношении детей между странами есть взаимопонимание и договоренность. Дескать, не волнуйтесь, мы вернем детей. Потом перестали отвечать.
Я обратилась в Международный Красный Крест. Безрезультатно.
Некоторые родители из Волчанска поехали забирать детей самостоятельно. Но им их не отдавали. Дескать, в вашей стране — война, там опасно, берите временное предписание, шесть месяцев живите здесь, потом отдадим. И родители, поехавшие туда, жили в России шесть месяцев, лишь бы только забрать своих детей. Сейчас они в Европе.
Тогда я связалась с Минреинтеграции, они как раз занимались решением этого вопроса — таких детей из разных населенных пунктов Харьковщины было много. Собралась группа родителей из Купянска — 28 человек, все женщины».
Родительские истории, по словам Ксении, были разными. Была, например бабушка, сама воспитывающая внуков — брата и сестру. В лагерь она отдала детей ради их безопасности — обстрелы становились все интенсивнее. А выехать на территорию Украины, рассказывает доктор, можно было только двумя путями — или через Россию (на что соглашались далеко не все), или через разбитую дамбу. Пересечь ее можно было в течение часа по понедельникам, когда открывали так называемый зеленый коридор для гражданских. Через разбитый мост: балка шириной 30 сантиметром, внизу — вода. Очень часто во время этого «зеленого коридора» были обстрелы. «Моя коллега, доктор-инфекционист, мама двух мальчиков-близнецов, получила ранение — прикрыла собой детей, — рассказывает Ксения. — Хорошо, что была уже близко к украинской стороне — все же добежала, и ее отвезли в больницу. Но случалось по-всякому…»
В том, что родительская поездка за детьми будет успешной, стопроцентной уверенности не было. Но Минреинтеграции и «СОС Дитячі містечка Україна», помогавшие с организацией, по словам Ксении, провели колоссальную работу. У некоторых родителей не было загранпаспортов, у кого-то — вообще никаких документов, потому что жилье было разрушено. Буквально в течение суток все документы им сделали.
Собравшись в Харькове, группа приехала в Киев за документами. «Оттуда мы отправились поездом в Перемышль. А дальше нашли автобусного перевозчика, который согласился отвезти нас в Беларусь, — продолжает рассказ Ксения. — Ехали двумя автобусами: туда — 28 человек, обратно — уже с детьми…
В Геленджик приехали ближе к вечеру. Встретили нас враждебно. Сначала даже не хотели пускать на территорию. Потом приехали российские репортеры, и нашу группу стали запускать по трое. Проводили «медицинский осмотр»: адекватные ли мы, не нарко- ли и алкозависимые. Все это снимали на камеру. Уже потом мы узнали, что отснятое видео «крутили» по местным каналам. Тогда и поняли, зачем все это было. Видео сопровождалось журналистскими комментариями, дескать, неадекватные матери приехали забирать детей под обстрелы к фашистам, нацистам. Но, поскольку юридически это родители, у руководства лагеря просто не было иного выхода, чем отдать им детей.
Как рассказывают дети, в лагере их вроде бы не обижали и особенно агитацию не проводили. Но они очень беспокоились. Я пыталась спокойно объяснять сыну, что происходит. Уверяла, что вскоре он будет дома. Но некоторые родители свою тревожность передавали детям. И те боялись, что уже никогда не увидят родителей. Поэтому, наконец встретившись с ними, плакали. Журналисты же в видеоролике комментировали это так, что, мол, дети плачут, потому что не хотят выезжать из лагеря и возвращаться в Украину. Вот такой цирк и маразм, как и все в России. Сплошное вранье и шантаж детьми — для них это нормальная практика.
В то же время процедура с «медосмотром» затянулась почти до полуночи. День для детей был эмоционально выматывающий, и им нужно было отдохнуть перед дорогой. Мы обратились к руководству лагеря с просьбой позволить детям переночевать и уехать рано утром. Но нам отказали, сказав, что это уже наши проблемы. Местные таксисты, с которыми общались водители наших автобусов, помогли нам найти частный дом отдыха, где мы смогли переночевать с детьми. Конечно, за деньги.
Утром отправились в дорогу. Доехали до Брянской области, а через пункт пропуска нас не выпускают. Мы к следующему — и там не выпускают. Думали уже, что придется выезжать через страны Балтии, как вдруг водитель вспомнил о маленьком пункте пропуска на границе с Беларусью. И нам повезло. На тот момент там не было Интернета, все компьютеры висели, таможенники нас не ждали и ничего о нас не знали. Мы назвались туристами. И буквально через два часа все прошли контроль и выехали. Дальше — через Польшу. Но из соображений безопасности в Украину заезжали через Словакию, в Ужгород. Как раз той ночью была первая атака на Крымский мост, территория Украины подверглась массированным обстрелам.
Приехали поздно ночью. Минреинтеграции создало условия для расселения и предложило нам остаться в Закарпатье. Продумали все до мелочей — нам предложили посуду, одежду и прочее. Нас лично встречала Наталия Емец. Мы очень благодарны за все».
Но, по словам Наталии Емец, в Закарпатье остались только четыре семьи. Все остальные, несмотря на интенсивные обстрелы, вскоре разъехались по домам.
Ксения объясняет это тем, что в селе Волчанского района, где было относительно тихо, остались младшая дочь и родители. С октября до января доктор продолжала ежедневно ездить в Волчанск на работу. И только потом переехала с детьми в Харьков. «На протяжении этих четырех месяцев россияне разрушали Волчанск. Амбулатория была повреждена, больница разбита. Ездить на работу стало слишком опасно, — вспоминает она. — В Харьков я раньше каждую неделю ездила по работе. Видела, что жизнь там восстанавливается, магазины работают, улицы — чистые, и люди возвращаются. К сожалению, мои родители пока остались в селе. Хоть и крыша уже латанная, и выбитые окна вставлены после вражеских обстрелов, они не хотят оставлять дом, который сами построили».
Сыну Ксении, Валерию, в этом году уже исполнилось 17. Он учится на втором курсе медицинского колледжа в Харькове. Волонтерит в больнице в сердечно-сосудистой хирургии как санитар. И учится, и помогает, рассказывает Ксения.
«О том, что в российском лагере «Медвежонок» находятся 37 детей с Харьковщины, которых разлучили с родителями, мне написала польская журналистка. Спросила, знаю ли я о них. Передала несколько контактов. Мы стали искать информацию», — рассказала глава правления Украинской сети за права ребенка Дарья Касьянова.
«Возвращение детей пришлось на 10 октября, когда произошел первый массированный обстрел Киева, — вспоминает «операцию» Наталия Емец. — В Киеве осталась моя семья, а я в это время ехала в поезде Киев—Ужгород (было задание расселить группу в Закарпатской области) и очень нервничала, потому что связь была нестабильной. Поэтому все для меня было как в тумане.
Началось все с того, что нам позвонила женщина. Сообщила, что двое ее детей находятся в лагере в Геленджике. Просила помочь их забрать. Уже потом мы узнали, что таких детей много, и в сотрудничестве с «СОС Дитячі містечка Україна» решили собирать группу.
Но почти ни у кого из родителей не было загранпаспортов. А у некоторых — вообще каких-либо документов. Мы обратились в Государственную миграционную службу, и они включились на полную. Руководство сказало: «Без вопросов. Для наших детей сделаем все, что от нас зависит». Группа подала документы на загранпаспорта в территориальное отделение в Харькове, а уже на следующий день получила готовые в Киеве. Через несколько часов родители должны были сесть в поезд на Польшу.
Впрочем, без казусов не обошлось. Часть родителей паспорта получила, а части еще должны были подвезти их в универмаг «Украина». До поезда оставалось два часа — времени впритык. И тут начинается воздушная тревога. Универмаг закрывается, всех посетителей выгоняют на улицу. Была целая история, как мы звонили руководству универмага, как нас заводили через черный ход, чтобы родители могли забрать свои паспорта. Мы справились. Хотя различные казусы на протяжении этой поездки случались не раз. Подчас было очень тяжело. Иногда казалось почти нереальным, что все это закончится успешно. Но мы сделали все, что могли. И дальше будем делать, пока все украинские дети не вернутся домой».
Источник: Алла Котляр, «Зеркало недели»
