Я держался только за то, что вернусь: защитник Змеиного о почти 14 месяцах в российском плену

35-летний Антон Реу – оператор радиолокационной станции в войсках противовоздушной обороны. В день, когда Россия начала полномасштабную вооруженную агрессию против Украины, Антон на острове Змеиный следил за воздушным пространством Черного моря. Еще 24 февраля он вместе с 79 побратимами попал в плен, где находился тринадцать с половиной месяцев. 47 защитников Змеиного уже дома, но их 33 побратима прозябают в русской неволе почти полтора года.

Жизнь до острова

— Я до сих пор жду всех этих 33 ребят и каждый день думаю. Я понимаю, как им плохо. Я знаю, что время берет свое и оно сильно давит, – говорит защитник острова Змеиный.

В мирной жизни 35-летний днепрянин Антон Реу работал в банке. В 2014 году парень, за плечами которого была срочная служба, получил повестку. Антона мобилизовали в воинскую часть в Кривом Роге. Тринадцать месяцев он работал оператором радиолокационной станции в подразделении противовоздушной обороны.

Антон рассказывает, что планировал вернуться к работе в банковской сфере, но помешал финансовый кризис 2015 года. Он продолжил службу, контролируя воздушное пространство украинских городов, а в конце декабря 2021 года попал на остров Змеиный:

— Мы находились в войсках противовоздушной обороны. И так как на острове была одна из радиолокационных станций, которая следила за воздушным пространством в Черном море, нас отправили туда на три месяца.

Остались только автоматы

24 февраля у Антона был выходной. В половине четвертого утра его разбудили побратимы и сказали, что началась война:

— Мы включили станцию и вообще наблюдали происходящее в радиусе 400 километров. Выдавали воздушные цели, которые могли, потому что их было очень много. И потом где-то до семи утра мы работали, потом начали уже к нам подлетать. Поскольку эта станция на острове, у нее очень легко было попасть с самолетов. Мы по команде ее выключили и потом уже вместе с морпехами заняли оборону. Нам сначала, в десять часов где-то, сказали, что за нами пришлют два вертолета, что нас будут эвакуировать с острова. А потом, через час, что они не смогут долететь до нас.

Антон вспоминает, что к острову подошли корабли, на которых эвакуировали гражданских:

— И буквально через десять минут, когда они уплыли, уже на нас летели две «сушки» и один МиГ. И они начали обстрел острова. Мы кто куда успели скрыться… Потом уже подключился крейсер “Москва”.

По Змеиному били непрерывно четыре часа одновременно с воздуха и кораблей. Россияне разбили зенитные установки, которые на скалистом острове были видны как на ладони. У защитников острова остались только автоматы и патроны.

Антон рассказывает, что корабли были от них где-то в десяти километрах:

— У нас не было такого оружия, чтобы достать до них… У нас корабельной поддержки не было. Все происходило очень быстро. И мы понимали, что другая часть Украины, они тоже там заняты тем, что отбиваются. И у них нет времени, чтобы плыть на остров и отбиваться еще и здесь. Если бы была какая-то поддержка, мы там, может, несколько дней продержались, три-четыре… У нас очень быстро происходили события, очень быстро взяли в кольцо… И у нас нет таких кораблей, чтобы справится с крейсером (ракетный крейсер «Москва» 13 апреля 2022 г. был потоплен украинскими противокорабельными ракетами «Нептун» (Ред.).

Вскоре российский десант высадился на остров, а защитников Змеиного судном «Шахтер» доставили в оккупированный Севастополь. Антон вспоминает, как всех пленных связали и сбросили в трюм:

— А потом, когда нас уже доставили в Севастополь, нам развязали руки. Мы попали в объективы камер. Там же видели, что нам дают воду, сухпай русской армии… Нам сказали, что мы будем ехать в Одессу, все так хорошо. Но мы понимали, что ни в какую Одессу мы не едем. Это так просто не делается, если уж попал в плен.

Во временно аннексированном Крыму пленники пробыли две недели, после чего их увезли в Курск, а оттуда — в Белгородскую область. Сначала украинских пленных, в том числе защитников Змеиного и Херсонщины, расселили по палаткам. Через два дня ребят партиями стали перевозить в один из областных СИЗО. Там Антон провел полтора месяца:

— Там тоже, как в Севастополе, проводились допросы. Те же службы приезжали. Спецназ выводил нас, когда на прогулку, когда помытся. Они кричали, но никто нас не трогал.

Однако это длилось недолго. После захвата россиянами Мариуполя отношение к украинским пленным ухудшилось в разы:

— Я помню 20 апреля, к нам в СИЗО стали попадать ребята с завода Ильича (защитники Мариуполя — Ред.). И после этого даже в СИЗО начались побои. И оно уже пошло по всем колониям.

Мы слышали, как бьют наших

В двадцатых числах апреля Антона вместе с другими пленными отправили в исправительную колонию:

— И там уже с первого дня, как только мы вышли из автозаков, нас встречал спецназ. Мы вышли со своими вещами в мешках. Они начали кричать нам: «Добро пожаловать в ад!» и тому подобное. И они придумали такую процедуру «приветствия». Мы должны были пройти через такой длинный коридор, где расположены спецназовцы в шахматном порядке. Их там человек пятнадцать. Тебе дают команду: «Беги!». И ты бежишь сквозь этот строй, и там в тебя все подряд… Ты получаешь и ногами, и руками, дубинкой, шокером. Хорошо так прибивали. Я потом только полтора месяца отходил от этого.

Физическим пыткам украинских военнопленных подвергали почти каждый день, делится Антон:

— До августа вообще били каждый день. Они били постоянно. Мы слышали, как наших ребят избивают. Ты слышишь это и знаешь, что скоро придет и твоя очередь. И ты пойдешь туда. И все это будет идти по кругу… Были такие бешеные, что им просто ключи давали, они когда хотели, тогда и залетали к нам и просто выборочно (били. — Ред.).

Российский спецназ искал любой повод, чтобы избить пленных:

— Давали где-то пять станков, чтобы побриться нам. На это давали буквально пять минут. Одним станком должно было где-то десять человек успеть побриться. Если ты не успел побриться, ты уже попадаешь под раздачу. Они специально давали три – пять минут, чтобы был повод потом выводить кого-нибудь.

Столько же времени пленникам давали поесть:

– Приносили еду. Там вода, капуста плавает, каждому кусок хлеба… Давали пять минут. На пятьдесят человек через пять минут даже рассыпать никто не успевал. А кто очень хотел есть (оно было очень горячее), просто успевал черпать и залить кипятком себе. Хотя бы что-нибудь поесть. Вообще хлеб, чай в течение двух месяцев — это была основная наша еда.

Бараки почти не отапливались, из восьми батарей работали только две:

— Спали мы полностью одетые. Купаться нас тоже водили раз в неделю, бывало, раз в две недели.

Поиски автора выражения

Антон рассказывает, что в бараке постоянно работал телевизор, который транслировал канал «Россия-24». Что происходит в Украине, ребята, находясь в плену с первого дня войны, не знали. Россияне же изо всех сил пытались узнать, кто же тогда на острове указал их кораблю правильное направление:

— Это было еще в СИЗО, они «брали» у нас голоса, искали… Мы читали тексты, их записывали. Потом в колониях это тоже было. Когда уже допросы официальных представителей прекратились, то там уж очень интересно стало спецназу. И они каждого по отдельности вызывали. Три минуты тебя сначала бьют, а потом с тобой десять минут общаются.

Пленник со Змеиного рассказывает, большую роль для российского спецназа играла должность пленника:

— Если ты стрелок, если ты служил до этого… Им любой повод был в радость… Они там были герои в колонии. Они прямо там свою войну вели против нас.

В августе украинских пленников заставили работать в колонии:

— Они уже поняли, что нас можно использовать в других целях… Они пришли с материалом, бросили его нам, говорят: «Ребята теперь будем работать. Кто будет работать, тот будет меньше получать». Работа была нетрудная, но мы работали с самого утра, как проснулись, и до самого отбоя. Это была сборка папок. Обычные папки для документации, бумажные. Мы их собирали, упаковывали и сортировали. И когда мы уже месяц проработали, единственное, что изменилось, нам давали больше времени поесть. Они давали десять минут где-то, бывало пятнадцать. Давали уже хотя бы наесться, потому что похудели все уже до неузнаваемости за два месяца на нервах и на одном хлебе с чаем.

Из-за плохого питания, стрессов и неблагоприятных условий проживания у пленных обострились хронические заболевания и появились новые недуги:

— Доктор всегда приходил, смотрел и говорил: «Я вас что, лечить еще буду? Сами как-нибудь лечитесь». Если спецназ приходил с врачом и спрашивал: “У кого к врачу есть вопросы?”, я уже понимал, что не надо вставать и говорить. Потому что если у тебя есть какие-то вопросы, стоишь и у тебя нога опухшая, тебя просто выведут – и по той ноге надают ещё.

Одна конфета в неделю

15 сентября Антона с побратимами перевезли в другую колонию. Он рассказывает, что, к удивлению, их там разместили спокойно, без «приветственных избиений». Однако спецназ все равно искал любой повод для пыток:

— В этой колонии к нам приходил врач, иногда давал зеленку. И вообще акцент у них был лечить кого-то, у кого проблемы с давлением или с сердцем… Когда перестарались с электрошокером, у многих появились проблемы с сердцем, потому что они били в одну мышцу, пожалуй, специально. Они потом научились этим шокерам пользоваться. Да, они у них горели. Они новые покупали, когда приезжали к нам уже во следующи раз. И они уже научились или насмотрелись где-нибудь, как можно, в какую точку его вставить, ударить так, чтобы тебя вывернуло просто, ты сам ломался.

При этой колонии был швейный цех, за работу в котором пленникам обещали нормальное отношение:

– Все согласились и пошли учиться. И там нам поставили план выполнения работ. Мы сначала шили одноразовые халаты – строительные, защитные. Мы знали, что у зэков план стоит в день пятьдесят халатов сшить, а нам поставили план — восемьдесят. Если ты выполняешь план, ты получаешь одну сигарету. Если ты перевыполняешь его, ты получаешь две сигареты. Несколько раз в неделю получалось покурить… Нам стали давать конфету раз в неделю, даже кофе один раз делали… Это было что-то несравненное… Через восемь месяцев закурить раз и съесть конфету. Там такой срыв эмоций был. У нас ничего не было: ни игр, ни книг, ни телевизора в этой колонии.

Антон вспоминает, как они работали в цехе с восьми утра до пяти вечера. Тогда их не трогали, однако вечером спецназ все же приходил:

– Нас выводили по очереди в туалет. И там продолжали и руками, и ногами, и шокерами, и дубинками. Даже было такое, что и перцовыми баллонами пшикали и в глаза, и в рот.

Несмотря на пытки спецназа, условия пребывания в этой колонии были лучше: здесь давали чуть больше еды и времени поесть. Принимать душ можно было пять минут, а не две, как в предыдущей. На Новый год ребятам впервые включили телевизор, и они могли два часа смотреть музыкальный канал. Однако продолжалось это недолго:

— Когда 3 января мы вышли на работу, здесь уже все кардинально изменилось. Здесь уже никаких конфет не давали, никакого чая. Была зима. Мы хотя бы чай делали, потому что люди болели все. И если ты заболел, тебя только время вылечит, никто ничего не даст… Уже сказали, если ты не выполняешь норму, ты будешь получать. А кто не выполнял нормы две недели, получал, получал, получал. Потом уже не мог руками работать… Где-то в половине седьмого мы сразу выходили в цех работать. Нас нагибали, руки за спину. Нас уводили в цех. Нас там и кормили, там устроили уголок для еды, приносили все. У нас там был выделен парень, который все это рассыпал нам. И приводили нас где-то в полдесятого в барак, чтобы мы успели хотя бы умыться и лечь спать.

Чтобы не обозлиться на Россию

Так прошел январь. В начале февраля в колонию приехал неизвестный военный чинуша. Он общался с украинскими пленными, расспрашивал, как к ним относятся:

— Он выдал нам следующее: «Моя цель, чтобы вы вернулись в Украину и не таили злобу на Россию». Мы уже чего только не слушали, что они нам только не говорили, а это уже вызывало смех просто. Он пробыл около месяца. И когда он уехал, у нас там все кардинально поменялось.

Спецназ был в ярости, но ему не разрешали трогать украинцев. Даже если они выводили пленников из-под камер в так называемые слепые углы, то их потом меняли. Украинские пленные снова стали работать с восьми утра и до пяти вечера, после чего имели свободное время. Ребятам выдали книги, в основном советские, но и иностранные, а также шахматы и домино. Они получили письма от близких, а кто-то даже сразу по два-три, потому что написаны они были еще летом прошлого года. Все это время письма хранились в колонии:

— Через две недели нам дали доступ к телевизору, мы могли с пяти до десяти смотреть телевизор. Они сами выбирали, какие каналы мы будем смотреть. В основном это фильмы были. Если в рекламу попадали какие-нибудь новости, то они сразу переключали. Все равно не давали узнать, что происходит. Потом стал приходить врач к нам каждый день, стали как-то лечить…, какие-то лекарства от простуды давать. Со злобой, с оскалом, не хотел он нас лечить, но у него, должно быть, был приказ… У ребят даже были случаи туберкулеза и подозрения на туберкулез. Мы спали в казарме, она была уже полностью покрыта грибком. Когда какая-нибудь проверка приезжала, нам приносили краску и мы ее красили, чтобы замылить глаза.

Возвращение домой

10 апреля Антону Реу и 99 защитников Украины удалось вернуть домой. Как он вспоминает, это был обычный день:

— В обычное утро нам принесли еду. И пока мы ели, пришел инспектор и назвал две фамилии. Все поняли, что речь идет об обмене, но до последнего не мог поверить. Хотя в душе очень на это надеялся. Нам дали два мешка. И я когда увидел там пиксельную форму, я просто потерял дар речи. Там вещи год лежали, они были в плесени, зелени, но все равно нас переодели, вывели, посадили в автозак. Ехали где-то часа два. 

Затем ребят посадили в автобусы, надели им мешки на голову и замотали скотчем. Антон отмечает, что был ошеломлен:

— Меня меняли, я понимаю, но не могу эмоционально что-то выдавить из себя. И когда я уже вышел и тебе кричат: «Слава Украине!» – ты поплыл. Я хватаю то яблоко, хватаю ту пачку сигарет, курю, ем, пью воду (улыбается. — Ред.). Это было бесподобно, я скажу.

Через 13,5 месяца в плену Антон похудел на 18 килограммов. Такая потеря веса у украинских военных, переживших российскую неволю — распространенное явление.

Наш собеседник говорит, что выжить в плену помогает поддержка друг друга, а еще ощущение, что тебя ждут дома:

– Ты в этом живешь, ты к этому привыкаешь и мозгами, и телом. Ты в этом крутишься, ты пытаешься как-то выжить. И когда ты попадаешь на свободу, ты еще долго остаешься одной ногой там. И пока ты ее достанешь, я скажу, это очень нелегко.

Источник: Татьяна Цуркану, RFI