Год назад, 29 июля 2022 года, в колонии в поселке Оленовка (Еленовка) на оккупированной Россией территории Донецкой области произошел взрыв. В результате погибли не менее 53 и были ранены около 70 украинских пленных, которых держали в этой колонии. В основном это были защитники Мариуполя.
Что именно произошло в колонии, до сих пор неизвестно. Россия попыталась обвинить во взрыве Украину и заявила, что взрыв был следствием обстрела со стороны Киева. Украинские власти считают, что взрыв был организован россиянами: он произошел в промышленной части колонии, отделенной от основной жилой части, и незадолго до взрыва туда перевели некоторое количество пленных. Это же мнение к годовщине трагедии высказал и верховный комиссар ООН по правам человека Фолькер Тюрк: он считает, что взрыв не мог быть вызван обстрелом из РСЗО HIMARS, как утверждали российские власти.
Российская сторона так и не допустила в колонию международных расследователей или правозащитников и не сообщили точное число убитых и их имена.
К годовщине трагедии телеканал Настоящее Время поговорил с Дмитрием Лубинцом, уполномоченным Верховной Рады по правам человека и уроженцем Донбасса. Он назвал взрыв в Еленовке “публичной казнью украинских пленных” и не сомневается в том, что он был организован преднамеренно, вероятно, при помощи термобарического снаряда.
– Год прошел с момента трагедии в Еленовской колонии. Стало ли известно за этот год точное число погибших и раненых украинцев? Возможно, российская сторона передавала какие-то официальные списки, не те, что были сразу выложены в интернет после того, как случился взрыв?
– Точных данных у нас до сих пор нет. Россия никогда официально не передавала нам никаких списков, никаких ведомостей касаемо пострадавших, погибших в результате этой трагедии.
Хотя, откровенно говоря, я считаю, что это не трагедия. Это публичная казнь официально подтвержденных, верифицированных украинских военнопленных, которых взяли в плен. Согласно Женевской конвенции, они были подтверждены через процедуру верификации Международным комитетом Красного Креста. Они содержались на территории Еленовской исправительной колонии. Это были представители одного воинского подразделения Национальной гвардии Украины.
И по всем данным, мы можем утвердительно говорить, что это была заранее спланированная акция казни. Заранее был построен отдельный барак. Туда накануне взрыва были переведены военнослужащие этого воинского формирования. Потом внутри был взорван снаряд, который дает очень большую температуру: это подтверждают как наши эксперты, так и международные эксперты.
Это ни в коем случае не мог быть никакой заряд HIMARS или “Града”, выпущенный с территории Украины, как рассказывала российская пропаганда. Элементарные вещи: вы сами посмотрите фотографии, видео. Там четко видно, что тела погибших (в том же положении, в каком они находились: они сидят, лежат) обуглены. То есть скорее всего это был заряд термобарической бомбы, который дает очень высокую температуру.
Если бы это был HIMARS, были бы осколки, тела были бы посечены, порваны, скажем так.
Поэтому российская сторона делает все, чтобы мы никогда не узнали, что там на самом деле произошло. Хотя я четко уверен, что мы это сделаем, когда вернем эту территорию.
– Есть ли уже точные данные о погибших и известно ли поименно, кто эти люди?
– Касаемо количества, как я и сказал, российская сторона никогда не передавала официальные данные, не передавала списки. Некоторое количество тел было передано, в числе которых есть и тела погибших в Еленовке. Но их точное количество я вам сказать не могу, так как у нас продолжаются следственные действия и проводится опознание тел через процедуру сравнения ДНК с ДНК родственников, сейчас живущих на территории Украины.
– Я знаю, что некоторым семьям только сейчас удалось похоронить своих родных. Почему так долго идет процесс идентификации тел?
– В первую очередь, было затягивание процесса российской стороной. То есть очень долго передавали тела, потом прошла процедура [сравнения] ДНК, потом повторная – некоторые просили, чтобы провели эту процедуру [еще раз]. Уже после того, как было совпадение, тела были переданы для захоронения родственникам, родным и близким.
– Но, как я понимаю, помимо ДНК еще и баллистические какие-то экспертизы проводят?
– Все экспертизы, которые необходимо было сделать, были сделаны.
– Есть у вас информация о том, что происходит с выжившими пленными, которые были в том бараке? Где они сейчас содержатся, в каком они состоянии?
– Есть частичная информация. Примерно у нас есть понимание, где они находятся. Точное местонахождение всех их мы стараемся установить, потому что российская сторона постоянно их перевозит с одного места в другое, чтобы максимально нас запутать, не давать нам возможность получить точную верифицированную информацию о наших ребятах.
Касаемо раненых, по нашей информации, сразу [после взрыва] они находились в одной из больниц Донецка, где, по нашим данным, какая-то помощь им предоставлялась. Но насколько она была полной, достаточной – опять же, мы сказать не можем по одной простой причине: российская сторона не допускает туда не то что представителей Украины (и это понятно), они даже не допускают представителей МККК (Международного комитета Красного Креста).
То есть посмотреть, в каком реально состоянии находятся наши герои и героини, просто нет элементарной возможности. Поэтому сейчас мы основываемся, в первую очередь, на тех данных, которые мы получаем, скажем так, неофициальным путем. Плюс нам удалось вернуть через процедуру обмена нескольких военнопленных, которые были ранены.
– Сколько их?
– Количество мы не называем.
– Правда ли, что погибших могло быть намного меньше, если бы некоторым вовремя оказали медицинскую помощь? Есть некоторые свидетельства, что они там 5–7 часов лежали на земле, пока их забрали в больницу.
– Скажем так: у нас такие данные тоже есть.
– Вы уже упоминали Красный Крест. Вы неоднократно в своих интервью их критиковали и говорили, что они не выполняют полностью условия своего мандата. Что с этим делать, как на это повлиять?
– Надо, в первую очередь, на мой взгляд, понять самой организации Международный комитет Красного Креста, что им необходимо меняться.
Понятно, что, критикуя Красный Крест, я всегда публично добавляю, что мы понимаем, что МККК не выполняет в полной мере свой мандат из-за действий РФ. То есть именно Российская Федерация их не допускает, им не дает информацию, не позволяет провести процедуру верификации, обмена, репатриации тяжело раненных военнопленных. Это большой спектр выполнения Женевских конвенций, и необходимо, чтобы единственная в мире организация, МККК, его контролировала. Поэтому мы четко понимаем, что основная проблема – это РФ и ее действия. Это первое.
Второе, почему я критикую Красный Крест. С 2014 года мы фактически находимся в состоянии российско-украинского международного военного конфликта. Я сейчас использовал дефиницию на основании Международного гуманитарного права. Мы называем это войной. Но Международный комитет Красного Креста до предыдущего года называл то, что у нас происходит между Россией и Украиной, “ситуацией” или использовал, что еще хуже, термин “кризис в Украине”.
Это была первая проблема, которая показывает всю сущность проблематики отношения Международного комитета Красного Креста к своему мандату. Они использовали неправильные дефиниции, они использовали неправильные подходы. И на мой взгляд, проблема в том числе лежит и в их осознании того, что скрывается под маской нейтральности.
Они постоянно мне говорят: мы не можем ничего сказать про российскую сторону, потому что мы нейтральны. Я говорю: нет вопросов, мы же не заставляем вас выйти и сказать, что в этом международном военном конфликте российская сторона виновата, украинская сторона не виновата? Это были бы, скажем так, уже оценочные суждения, которые могли бы повлиять на вашу работу. Мы этого от вас не требуем.
Но мы требуем, чтобы вы вышли и сказали: у вас на территории Украины есть какие-то проблемы с выполнением вашего мандата? Вы в любое время можете посетить российских военнопленных, вы можете с ними пообщаться наедине, вы можете проконтролировать их право на получение медицинской помощи, их общение с родственниками, которые живут на территории РФ. По каждому пункту Женевской конвенции я абсолютно публично могу подтвердить, что Украина выполняет весь спектр своих обязательств, и российские военнопленные, как бы дико это сейчас ни прозвучало для граждан Украины, защищены. И я как украинский уполномоченный по правам человека Верховной рады Украины смотрю за тем, чтобы их права как официальных лиц, военнопленных, которые находятся в специально созданном лагере для военнопленных российской армии, соблюдались.
Что происходит на территории РФ? Отдельных лагерей нет. Вас, представителей МККК, туда не допускают. Наших военнопленных, по многочисленным сведениям, пытают. Им не дают элементарно воды и еды. Вы можете все посмотреть на фотографиях наших возвращенных ребят и девчат домой: каждый из них потерял десятки килограммов. Десятки!
Самая большая зафиксированная потеря веса – 77 килограммов, человек был около пяти месяцев в плену. Что ему такого должны были делать, чтобы он потерял более 50 процентов массы своего тела? Это все следствие, в том числе, невыполнения мандата МККК.
Они, с одной стороны, коммуницируют с российской стороной. Мы видим по фотографиям, что они спокойно общаются, проводят публичные мероприятия, привозят помощь, передают, например, компьютерное оборудование в Мариуполь “военной администрации”, как они ее называют. На самом деле это гражданская администрация, которая в том числе используется для негражданских целей. У нас есть такие данные, мы о них говорим. Публично об этом заявляют представители местного самоуправления, которые получают информацию прямо из оккупированного Мариуполя. Это всего один пример, но я могу привести десятки.
Поэтому проблема в том, что, когда им выгодно, они показывают, что у них с русскими есть прямая коммуникация. А когда им выгодно показать, что якобы такой коммуникации нет, им легче всего сказать: мы не можем их критиковать, они никуда нас не пускают, поэтому мы делаем то, что можем. А если вы как государство будете на нас давить, то знайте, что это приведет только к ухудшению ситуации!
А я говорю: а куда еще хуже, ну куда? Вы своими действиями абсолютно одинаково показываете отношение Украины и РФ к Женевским конвенциям, к защите прав военнопленных. Но это же не так, это же понимает весь мир. Но вы своими действиями защищаете российскую сторону. В этом есть проблема.
– То есть за год они к раненым, которые были в бараке, так и не попали ни разу?
– По нашей информации, нет.
– Есть вероятность, шанс того, что возобновится расследование, которое ООН прекратило в январе?
– Этот вопрос, наверное, необходимо задавать представителям ООН. Я такие вопросы задаю.
– Что они говорят?
– У меня была несколько дней назад встреча с Дениз Браун, она является координатором всех программ ООН в Украине. Причем надо отдать ей должное, на мой взгляд, она профессионально выполняет свою работу. То есть она очень быстро дает оценку действиям, которые происходят у нас в Украине. Даже сегодня утром я читал ее отчет по поводу очередного обстрела Одессы, где очень четко было заявлено, что обстрел гражданской инфраструктуры есть нарушение международного гуманитарного права и это сделала РФ. И посмотрите, Российская Федерация никого не выгнала с территории РФ – то, чего так боятся в МККК. Просто называйте вещи своими именами.
Почему было принято господином Гутерришем, генеральным секретарем ООН, решение об образовании отдельной миссии по расследованию фактов в Еленовке, мне понятно. Потому что был резонанс. Кстати, он об этом публично заявил, когда был с официальным визитом в Украине, во Львове. Эта миссия работала пять месяцев. За все это время я неоднократно пытался с ними связаться, чтобы донести позицию украинской стороны. А вот почему им же было принято решение закрыть эту миссию, мне непонятно. Причем это было сделано настолько странным способом, когда об этом решении на пресс-конференции заявил его советник. Журналист задал прямой вопрос: это решение принял генеральный секретарь из-за того, что российская сторона не допустила представителей этой миссии в Еленовку? Ответ был: “Без комментариев”.
– Как теперь Украина будет, со своей стороны, собирать доказательства и передавать их, например, в Международный суд, в Международный трибунал? Как это будет?
– Мы продолжаем. Вы очень правильно сказали: у нас открыто уголовное производство, мы продолжаем по нему собирать доказательства. Фактически они у нас собраны, но мы ждем того момента, когда Вооруженные силы Украины освободят этот населенный пункт и туда смогут приехать следователи и какие-то эксперты. Понятно, что российская сторона уже там все давно убрала, но тем не менее, какие-то определенные процессуальные вещи нам все равно, наверное, необходимо доделать после освобождения.
Что дальше мы будем делать с этими материалами – в первую очередь, будет принимать решение Генпрокурор Украины, он несет за это ответственность. Насколько я знаю его позицию, они работают максимально быстро, эффективно, профессионально. Как мы видим, как раз результатом, в том числе работы украинских правоохранителей, явилось то, что Международный криминальный суд выдал два ордера на арест – Путина и Львовой-Беловой. Вполне вероятно, что по казни в Еленовке тоже будут выданы ордеры на арест военных руководителей РФ.
Военные преступления не имеют срока давности. Это небыстрый процесс, он сложный. Россия будет делать все, чтобы никогда мир не узнал правды, официальной правды. Но мы как государство будем делать все, чтобы мир никогда не забыл публичную казнь украинских военнослужащих, которую организовала РФ в Еленовке.
– Вы рассказывали, что у вас был контакт с Татьяной Москальковой, российской уполномоченной по правам человека. У вас было предложение вместе с ней и международными экспертами приехать на место преступления. После того, как фактически был отказ с той стороны, выходила ли она еще как-то на вас, была ли у вас какая-то связь после этого?
– Да, у нас была коммуникация, и я достаточно часто продолжаю поднимать вопрос Еленовки.
– Что она говорит?
– Ее позиция, что мы как омбудсмены двух стран не должны вмешиваться в следственные действия наших правоохранителей. На что у меня всегда аргумент: ну послушайте, вы заявляете, что Еленовку обстреляла Украина! А Украина заявляет, что вы совершили публичный акт казни! И если вы заинтересованы в прозрачном расследовании, то мы так точно заинтересованы. Давайте мы вдвоем туда приедем, вместе с нами приедут эксперты, и вы возьмете несколько экспертов, которым вы доверяете. Мы возьмем несколько экспертов, они возьмут одинаковые материалы для экспертизы. И тут мы публично покажем выводы этих экспертов и их сравним. Мне кажется, что это максимально открытая позиция для страны, которая заинтересована в публичном прозрачном расследовании. А вы только на словах говорите, что вы заинтересованы, а по факту вы все заблокировали, закрыли, доступ вы никому не даете.
При этом я почему-то был уверен (я об этом тоже публично говорил), что они все-таки кого-то туда допустят. Потому что у нас появилась информация, что они начали делать там какие-то ремонты, красить, убирать этот барак. Я был уверен, что они кого-то туда допустят, и они туда допустили. Там был отдельный приезд, там были депутаты Госдумы, они привезли туда каких-то экспертов из африканских стран, из Европы. Для картинки они все показали. Но мы же понимаем, что это все ширма, что на самом деле они ничего не делают. Они лишь пытаются показать, что они что-то делают, так сказать, процесс ради процесса.
– Вообще кто-то из украинских военнопленных остался в Еленовке?
– Да.
– Какая-то часть еще там есть?
– Да, по нашим данным, есть. Тех, кто были в этом бараке, они небольшими группами сразу начали переводить в разные места, причем частично вывозили на территорию РФ, а потом снова возвращали на временно оккупированную территорию Украины. Постоянно старались перемещать, чтобы мы потеряли ниточки, где находятся наши ребята. Но им это не удалось, мы все равно знаем, где они есть, что примерно с ними происходит.
И как бы РФ нам ни препятствовала, мы все равно знаем, что на самом деле там произошло. Проблема в том, что нам надо это доказать официально и показать всему миру. Одних наших доказательств мало, но тем не менее мы продолжаем это делать.
Источник: Юлия Жукова, «Настоящее время»
