Можно ли считать Игоря Гиркина-Стрелкова политическим заключенным?

Арест уже осужденного заочно судом в Гааге по делу о гибели рейса MH-17 одного из боевиков «Русской весны» на Донбассе, бывшего полковника ФСБ Гиркина-Стрелкова прокомментировали несколько либеральных политиков и блогеров — в том духе, что он, дескать, является политическим заключенным. С такими заявлениями выступил Виктор Шендерович (позже скорректировал свою позицию), Михаил Ходорковский, а также Алексей Навальный.

Все они посчитали причину преследования — высказывания по поводу войны — достаточным для того, чтобы считать Стрелкова «политическим заключенным». В общем, логика их понятна: действительно, причина преследования для настоящего либерала важнее персоны, которая преследуется. Как гласит фраза, которую неверно приписывают Вольтеру: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать». Надо сказать, что для правозащитников такой подход не всегда верен, поскольку тут важно не только «за что», но и конкретный обвиняемый с его послужным списком — от отрядов смерти в Чечне до сбитого «Боинга».

Довольно быстро российский правозащитник Александр Черкасов отреагировал в том духе, что хорошо бы лучше разбираться в используемых терминах: существует критерий исключения, собственно, состоящий в том, что «применявших насилие или призывавших к нему», не включают в категорию ПЗК (политические заключенные).

Действительно, вопрос о том, насколько политически мотивированное преследование (например, обвинение в адрес того или иного политика) или использование обвинения политического характера (в частности, очевидно неправовые законы вроде закона «О дискредитации армии») могут сделать из обвиняемого «политического заключенного» — спорный.

Прежде всего, необходимо разобраться с терминами. Amnesty International в свое время предложила определение для людей, которые преследуются по мотивам их политических или религиозных убеждений — «узник совести» (англ. «prisoner of conscience»). Это определение предложил основатель Amnesty Петер Бененсон еще в 1961 году. Согласно предложенному определению, узники совести — люди, либо преследуемые за свои убеждения (включая религиозные), либо за то, кем они являются (в случаях преследований за такие признаки, как раса, пол, сексуальная ориентация, гендерная идентичность, этническое, национальное или социальное происхождение).

Принципиально, что узником совести нельзя назвать человека, чьи убеждения включают в себя оправдание насилия или иные призывы к ненависти и вражде по национальному, религиозному, или иным возможным признакам, на что, собственно, и обратил внимание в своей реплике Александр Черкасов.

Спорные ситуации

Важно тут еще и то, что с самого начала термин «политический заключенный» в правозащитной деятельности не использовался по вполне понятным причинам: определение «политический заключенный» может включать в себя прежде всего политиков, ведущих вооруженную борьбу и, следовательно, призывающих к насилию. В то же время сама статья, по которой преследуют инакомыслящих, например, может быть вполне неполитической. Этот факт активно использовался советской властью в защитной риторике по поводу нарушений прав человека в СССР: мол, «в СССР нет политических заключенных», поскольку все «сидят по уголовным делам» и «осуждены в рамках социалистической законности».

Неясно, к чему в таком случае относится термин «политический» — если не к правовому основанию преследований, то тогда, очевидно, к мотиву преследовать того или иного диссидента или политического оппонента. Однако этот мотив довольно трудно доказать, в отличие от самих убеждений «узника совести». Однако сами убеждения и политические методы, по убеждению правозащитников, должны быть последовательно ненасильственными и недискриминационными.

Пример последовательного применения такого исключения — история с Нельсоном Манделой. Будущий лауреат Нобелевской премии, лидер антиколониального движения ЮАР Нельсон Мандела после своего заключения режимом апартеида был сперва признан Amnesty International узником совести, а потом, после его знаменитой речи «Я готов умереть», где он допустил насильственные методы в борьбе с апартеидом, этот статус потерял, поскольку любое оправдание насилия или его проповедь, согласно общему принципу, несовместимы с этим статусом.

Похожая спорная ситуация возникла затем и с Алексеем Навальным, которого сперва внесли, а затем исключили из списка узников совести, прежде всего на основании его ксенофобных заявлений, сделанных в прошлом. Amnesty International утверждала, что политик «в прошлом (речь идет о событиях 2007−2008 годов) делал комментарии, которые можно посчитать пропагандой ненависти, которая подстрекает к дискриминации, насилию или вражде».

Показательно, что речь шла, действительно, о дискриминационных высказываниях, которые противоречат статусу узника совести — потому организация была достаточно последовательна в такого рода позиции. Затем, впрочем, после очевидно долгих и горячих обсуждений, статус был возвращен с комментарием, что организация решила «не отзывать этот статус только на основании поступков человека в прошлом».

Жертва политического преследования

В современной Европе термин «политический заключенный» появился только в конце 1980-х годов и был связан сперва с событиями в Намибии, а затем с обсуждением положения людей, преследуемых за свои убеждения в Армении и Азербайджане. В результате появился ряд решений, последнее из которых — резолюция ПАСЕ № 1900 (2012 г.), в котором этот авторитетный орган суммировал критерии признания политическим заключенным:

• если лишение свободы было применено в нарушение одного из основных прав, гарантированных Европейской конвенцией по правам человека;
• если лишение свободы было применено по явно политическим причинам без связи с каким-то правонарушением;
• если по политическим мотивам налицо несоразмерность между вменяемым деянием, в котором лицо обвиняется или подозревается, и наказанием;
• если по политическим мотивам лицо лишено свободы на дискриминационной по сравнению с другими основе;
• если лишение свободы было результатом заведомо несправедливого разбирательства, связанного с политическим давлением властей.

Этот документ также содержит прямую оговорку, что люди, лишенные свободы за террористические преступления, не являются политическими заключенными — при условии, что судебное разбирательство было справедливым.

Этот документ неоднократно обсуждался и в России применительно к случаям, в которых обвиняемый по очевидно политическим мотивам, тем не менее, не подпадал под уже российское определение «политического заключенного». Так, журналист Борис Стомахин был неоднократно судим по статье, которая часто используется против российской оппозиции — «разжигание вражды и розни», однако в этом случае в ЕСПЧ, куда радикальный публицист обратился после одного из приговоров, сочли его высказывания призывом к насилию. Соответственно, и в список ПЗК российского «Мемориала» он не вошел: его дело значится на сайте правозащитного центра «Мемориал» как дело «жертвы политических преследований», однако с комментарием, что «включение конкретного человека в список вероятных жертв не означает его признания политзаключенным».

В 2013 году Правозащитный центр «Мемориал» после серии публичных обсуждений предложил свои критерии для того, что называть «политическим заключенным». В основном, следуя принципам, заложенным документом ПАСЕ, правозащитники особенно оговаривают, что «политическим заключенным не признается лицо, которое:

a) совершило насильственное правонарушение против личности за исключением случаев необходимой обороны или крайней необходимости;

b) совершило преступление против личности или имущества на почве ненависти либо призывало к насильственным действиям по национальному, этническому, расовому, религиозному или другим признакам».

Вместе с тем в документе говорится, что «мотив действий лиц, подвергшихся преследованию, сам по себе, как правило, не влияет на отнесение их к политическим заключенным», что означает, что задержание лиц, занимающихся оппозиционной или иной публичной деятельностью, само по себе не делает задержанных жертвой политических преследований. Важно то, — полагают авторы документа — какое деяние ему инкриминируют, и каким образом мы оцениваем реальные мотивы власти в данном конкретном случае.

Предлагаемое определение вместе с предлагаемым же исключением не позволяет считать Гиркина-Стрелкова политическим заключенным. Он действительно задержан по очевидно политическим мотивам, а вменяемое ему «преступление» состоит в реализации им конституционных принципов свободы слова. В то же время к нему необходимо применить как раз имеющиеся критерии исключения, построенные на логике отрицания насилия и насильственных преступлений. Учитывая то, что судом в Гааге он уже осужден как преступник, причастный к смерти всех пассажиров «Боинга», он не может быть признан ни узником совести, ни политическим заключенным. Он, следуя логике правозащитного «Мемориала», может быть признан жертвой политического преследования, учитывая вменяемое ему правонарушение и лишение его свободы.

Источник: Дмитрий Дубровский, «ВотТак».