Через год после начала войны ВЦИОМ и ФОМ провели опросы среди россиян о поддержке “СВО”. Они показали, что основная характеристика, определяющая отношение к войне, – это возраст. Девять из десяти опрошенных старше 70 лет скорее поддерживают военные действия. Среди их детей – россиян в возрасте от 40 до 50 лет – уровень поддержки на порядок меньше. Три четверти людей старше 60 ежедневно смотрят телевизор, а большая часть аудитории российского телевидения за войну. Три истории о том, как дети ищут нестандартные способы спасения отравленных телепропагандой родителей, – в материале Сибирь.Реалии.
“Вот сейчас сбросим ядерную бомбу на Киев – и дело с концом”
– Когда началась война, мы с мужем не сразу поверили, что такое вообще возможно в XXI веке. У нас был просто шок, – признается Евгения из Владивостока, 42 года. – Я, как узнала новости, расплакалась. Позвонила маме, спрашиваю: “Ты уже слышала?” А она ничего сказать не может, тоже плачет. Состояние было такое, словно нас об стенку размазало.
Несколько дней я пыталась смириться с тем, что война идет по-настоящему. Никак до конца не верилось, что это новая реальность, в которой нам теперь предстоит жить. Когда отошла от шока, начала думать, что дальше. У нас сын учится в университете в Германии, и я поняла: если закроют границы, я могу больше никогда его не увидеть. Поэтому мы с мужем быстро собрали самые необходимые вещи и взяли билет на первый же рейс до Ташкента. У нас из Владивостока выбор перелетов, мягко говоря, небольшой, поэтому куда были билеты, туда и полетели. Решили, что главное выбраться, а потом, на месте, подумаем, что дальше.
Свекор со свекровкой живут в Краснодаре, у них там дом, хозяйство, не бросишь. Моя мама с нами тоже лететь не захотела: у нее вся жизнь – это дача. Она уже посадила рассаду, распланировала, где что посеет. Сказала: “Вы летите, а я тут останусь, буду за вашей квартирой присматривать”. Почему мы улетаем, она поняла и решение наше поддержала, поскольку прекрасно помнит со времен СССР, что такое закрытые границы.
Улететь к сыну мы не могли – не было Шенгена. В итоге перебрались во Вьетнам: мы там часто зимовали и знали, что и как устроено. Да и жизнь во Вьетнаме намного дешевле, чем в Германии. А чтобы не скучать по родным, придуман скайп – всегда можно поговорить.
С мамой мы созванивались чуть ли не каждый день. И где-то через месяц после нашего отъезда я вдруг стала замечать, как меняется ее настрой. Тогда как раз случилась Буча, я была в шоке от увиденного и позвонила маме. Говорю: “Ты уже видела этот кошмар?” А она мне в ответ: “А нечего было 8 лет Донбасс бомбить! Они что думали: они наших детей будут убивать, а мы ничем не ответим? Пусть теперь жнут, что посеяли”. Я обомлела просто. Мама – добрейший человек на свете, она мимо брошенного котенка пройти не может – обязательно подберет, и вдруг такая кровожадность. С чего? Говорю: “Мама, ты что, там же невинных людей убивали, женщин, детей”. А она: “Никакие они не невинные. Зачем они снова нацизм восстановили? Зачем русских людей пытали, да еще и биологическое оружие готовили, чтобы всех нас до единого извести?” У меня все вскипело внутри, как я это услышала, но решила не нагнетать. Взяла паузу.
Честно говоря, я надеялась, что мама успокоится, подумает и все поймет. Но дальше стало только хуже. Мама вдруг заявила, что надо внука из Германии спасать. Вьетнам – страна дружественная, социалистическая, нас там не обидят, а на Игорька могут местные нацисты напасть. Я говорю: “Мама, ты в каком веке живешь? В Германии давным-давно никаких нацистов нет”. А она: “А кто тогда Украину на нас натравил? Конечно, Германия – она всем в Евросоюзе заправляет, и Америка еще. Если бы мы их не опередили, они бы первыми напали, и сейчас бы война не на Украине шла, а в России. Но они просчитались: вот сбросим ядерную бомбу на Киев – и дело с концом”.
Я поняла, насколько все плохо. Муж говорит: “А что ты хотела? Бросили тещу наедине с телевизором, вот она и повторяет, что ей из ящика пропагондоны твердят”. У мамы действительно с утра до вечера телевизор включен. Даже когда мы в гости приходили, она его не выключала, только громкость немного убавляла. Вот и наслушалась.
Я решила, раз маме нечем заняться и она весь день торчит перед телевизором, значит, нужно сделать так, чтобы у нее не оставалось на это времени. Позвонила маминой подруге. Она – дама деятельная, увлекается ЗОЖ, травы целебные, скандинавская ходьба…. Попросила ее брать маму с собой на ежедневные прогулки. Сказала, что она в последнее время неважно выглядит, надо больше бывать на свежем воздухе и двигаться. Та пообещала, что не даст маме пропустить ни одной прогулки. Она такая, что ей не откажешь, а это два-три часа в день.
Мама как-то давно говорила, что очень хотела научиться рисовать, но не сложилось. Я про это вспомнила, нашла уроки рисования и маму записала. Сказала, что это ей подарок от нас на день рождения. Мы хотим, чтобы она наконец-то реализовала свою мечту, и ждем с нетерпением, когда пришлет нам свои картины – распечатаем и повесим на стену. И внук тоже ждет картину от бабушки с видом Владивостока, потому что очень скучает по родному городу. Мама растрогалась и пообещала, что будет ходить и рисовать.
Когда она стала чаще выбираться из дома и меньше торчать перед зомбоящиком, ей прям заметно полегчало. Она перестала все разговоры сводить к пропагандистским лозунгам, вместо этого начала показывать свои рисунки, рассказывать, что видела на прогулке.
Потом я стала постоянно рассказывать ей, как мы соскучились и как здорово было бы собраться летом всем вместе во Вьетнаме. Но мы прилететь за ней не можем – опасно, мобилизация не закончилось. Поэтому если мама хочет увидеть нас и внука, нужно, чтобы она сама добралась до Вьетнама. Прямых рейсов нет, но можно долететь с пересадками в других странах.
Мама приняла мои слова в штыки. Она бывала за границей, но всегда с нами, одна никогда не летала. Сказала, что сама долететь не сможет, потеряется, потому что английского не знает и не разберется. Я на это и рассчитывала – чтобы убедить ее начать учить язык. Говорю: “Мама, так в чем проблема? Выучи. Ты же знаешь, как полезно изучать иностранные языки в пожилом возрасте (а я ей про это все уши прожужжала). Давай я договорюсь со своей знакомой, которая английский преподает, и будешь заниматься с нею по часу каждый день”. Мама сперва возражала, что уже старая, не надо ей этого, но потом мы ее втроем уболтали. Она ведь тоже по нам соскучилась и повидаться очень хочет.
Сейчас свободного времени у нее остается, только чтобы сделать домашние дела и приготовить поесть. Дача, рассада, скандинавская ходьба, уроки рисования, английского… Жалуется, что очень устает. Но я считаю, что ничего страшного, справится. Зато на телевизор времени почти не остается. И настрой поменялся. Мама больше не пересказывает мне, что ей там в уши влили на Первом канале или “России 24”, не поливает дерьмом украинцев-“нацистов”, а строит планы, куда мы все вместе съездим во Вьетнаме, как отдохнем. Я вижу, что ей стало намного лучше: когда разбомбили дом в Днепре, она даже заплакала, вместо того чтобы снова обвинять во всем самих украинцев и НАТО. Ну, и я возлагаю большие надежды на нашу встречу, когда мы сможем поговорить не по скайпу, а с глазу на глаз.
“Какие все сякие, нас, русских, не любят и обижают”
– Когда началась война, я работала в маленьком отеле. Как только объявили “СВО”, мы быстренько напечатали объявление примерно такого содержания: “У нас не пьют, не разговаривают о политике и о религии. Мы не разделяем людей по цвету кожи, религии и национальности”, – рассказывает Ольга из Сочи, 45 лет. – Многие люди приходили и задавали вопрос: “Вы что, и украинцев селите?” После утвердительного ответа некоторые разворачивались и уходили. Но в основном все решали остаться и не поднимать “запретные” темы. В отеле царили мир и благодать.
Однажды в одном номере жили два возрастных мужчины: один – свободномыслящий питерский профессор, другой постоянно слушал пропаганду по радио. Оба очень хорошие люди: две недели жили вместе и у них хватило мудрости не перегрызть друг другу глотки. Для меня это очень показательный пример, что все-таки можно и нужно оставаться людьми в любой ситуации.
Но в наших с мужем отношениях с родителями все куда сложнее. Мой папа – чистокровный украинец, с 18 лет живет в России, на Севере. Ситуация с ним, к сожалению, очень печальная. Однажды он зарядил мне по телефону, что они, “хохлы”, те еще выдумщики и всё они врут в интернете. Обратите внимание: он, 100-процентный украинец, называет людей из своей родной страны “хохлами”! Я спрашиваю, это же твоя родина, как ты можешь такое говорить?!
Больше мы в разговорах с ним войны не касались. Я знаю, что поругаемся, а этого никто из нас не хочет. Переубеждать отца я не стану. А что думаю о войне, мне кажется, он и сам понял.
Я его берегу от лишних волнений, он один у нас остался. Мама покинула нас много лет назад, и это большая утрата для семьи. Она была очень умная и горячая, я знаю, чтобы она бы не стала молчать и знаю, что сказала бы о войне. Тогда у отца был бы совсем другой взгляд на происходящее. Но мамы больше нет, и поднимать тему, которая может навсегда нас рассорить, я не хочу.
С родителями мужа тоже беда. Они пенсионеры, делать им нечего, и почти все время они смотрят телевизор. К сожалению, когда началась война, мы не догадались провести им кабельное телевидение, и они довольствовались центральным.
Год назад свекор и свекровь тоже были в ужасе от происходящего, особенно от россиян, их покорности, дремучести, черствости. Но потом, приезжая к родителям, муж вдруг начал слышать разговоры о том, какие все сякие, нас, русских, не любят и обижают, Америка хочет нас захватить, если бы мы не напали, то напали бы на нас, – и дальше прямо по пропагандистской методичке. Муж был в шоке даже не от того, что они всему верят и, не думая, повторяют, что им говорят из телевизора. Больше всего его шокировало то, насколько бессердечно они все это воспринимали. Им что, безразличны убийства людей?!
Мы на собственном опыте убедились, как это страшно – когда зомбированы твои самые близкие. А главное, переубеждать их бесполезно. Там с советских времен, во-первых, слепая вера в телевизор и все, что по нему говорят. Во-вторых, вбитый десятилетиями пропаганды “патриотизм” в худшем смысле этого слова. И в-третьих, вера в “русских дух” – уникальный, ни на кого не похожий, лучший в мире и непобедимый. Родителям уже за семьдесят, и эти три вещи из них не выбьешь. Нам самим с мужем уже по 45, мы взрослые люди, понимаем, как сложно меняться с возрастом.
Муж мой пытался с ними по-всякому. Показывал фотографии убитых женщин и детей, спрашивал, как они собираются все это оправдать. Разоблачал слова путинских пропагандистов. И спокойно пробовал разговаривать, и по-хорошему убеждал, и криком однажды кричал… Бесполезно. Ты разговариваешь с зомби. Ну, и не будешь же ругаться с пожилыми родителями…
В итоге муж дошел до того, что накупил черных пакетов для мусора, приехал к дому родителей – а они живут в частном секторе, упаковался в эти пакеты, как мог, и лег на пороге. Так и лежал, пока они домой не вернулись.
Увидели, сначала ничего не поняли, очень испугались. Муж вылез из пакетов и говорит: вот в таком виде вам могут привезти и обоих сыновей, и троих внуков. Родители после этого сникли, притихли. Совершенно перестали разговаривать с нами на тему войны, мы тоже ее не поднимаем. И все же потом, как мне кажется, все вернулось на свои места. Только теперь они при нас стали сразу телевизор переключать, чтобы мы не видели, что они продолжают слушать пропагандистов.
Пришлось отрубить им центральное телевидение, провести кабельное и оставить только каналы с кино. Мы решили: пусть лучше смотрят сериалы. И лучше не про войну. Это пошло на пользу. Теперь всем могу посоветовать: отключайте родителям федеральные каналы.
Правда, отец все равно хранит где-то радио и слушает его тайком от сына. Но все же пока в семье относительный мир. Что-то родители начинают понимать: все-таки страх утраты мужчин – а их пять человек – делает свое дело. Но, к сожалению, это не боль за людей в Украине.
А вот с семьей брата у меня общение сошло на нет. У нас с ним и его женой всегда были интересные отношения: когда они собирались к нам погостить, мы шутили, что ватники едут в гости к пятой колонне. Мы южане, они северяне, и когда они приезжали, мы всегда спорили, но никогда не ссорились из-за этих разногласий. Никогда. Наш семейный девиз был, что каждый имеет право на свое мнение. И после прошлого февраля мы еще долго держались, но в итоге не удержались.
Жена брата журналист и очень рьяная сторонница власти. И теперь мы почти не общаемся, хоть и скучаем. Я не могу. Не могу понять людей, которые все это поддерживают. Брат тоже был за войну, но, к счастью, сменил работу, начал общаться с новыми людьми и его взгляды поменялись. Как они теперь уживаются с женой, я не знаю и не представляю.
“Скоро терпение у Путина лопнет, и начнем воевать по-настоящему”
– Когда не стало моей мамы – онкология, я забрал отца к нам. Жить один он бы просто не смог: всем по хозяйству всегда занималась мама, а отец даже не знал, в каком ящике носки лежат, – говорит Павел из Красноярска, 50 лет. – Конечно, ему было непросто привыкнуть к нашим порядкам, но особых проблем не возникало, пока не началась война.
Отец и раньше все время проводил у телевизора, но до войны в основном старые фильмы смотрел, а теперь просто залип на новости. Как ни зайдешь к нему в комнату – все время Соловьев с экрана разоряется или Симоньян. Меньше всего мне хотелось слушать весь этот бред, поэтому я купил отцу беспроводные наушники, чтобы телевизор хоть не орал на всю квартиру.
Потом мы с женой начали замечать, что, насмотревшись Первого канала, отец становился очень раздраженным, было видно, что любая мелочь его выводит из себя, слова не скажи.
Мне это надоело, и я сказал: все, хватит все время эту ерунду слушать. И тут полилось… “Да ты не понимаешь, что происходит! Идет война за само существование России, за наши ценности. Я хоть и старый, но хочу оставаться мужиком и отцом, а не родителем под номером два или пять”. А я, идиот, не поддерживаю войну, потому что не вижу правду. Что я забыл, сколько бед принесли нам либерально-демократические ценности, какую страну мы из-за них потеряли. Демократии наелись по полной, хватит, пора порядок наводить. А такие, как я, этому мешают и победить не дают. Если бы я был нормальным мужиком, то перестал бы заниматься ерундой, а взял бы в руки оружие и пошел сражаться за Родину.
Все это отец говорил прямо с пеной у рта. Я посмотрел на него и понял, что спорить бесполезно. Решил, что попробую переубедить с фактами в руках. Собрал фотографии и видео преступлений наших военных в Украине и позвал отца на серьезный разговор. Но он даже смотреть не стал. Возмутился, зачем я ему сую “фейки”, которые изготовили враги России. И вообще, украинцы, мол, сами виноваты, что захотели вступить в НАТО, чтобы западные страны смогли подобраться к самым нашим границам. Теперь пусть расплачиваются за то, что хотели на нас напасть. Конечно, люди будут гибнуть, но это война, а на любой войне люди погибают. А жалеть этих… нечего, потому что они сами все устроили, никто их не заставлял русских людей на Донбассе и в Луганске убивать. Они думали, что мы все стерпим, а мы ответили – и, конечно, теперь они жалуются и плачут. То ли еще будет. Скоро терпение у Путина лопнет, и мы начнем воевать по-настоящему – вот тогда им небо с овчинку покажется. Да и не люди они, а бандеровцы, всегда такими были и сейчас снова свою истинную натуру показали. А бандеровцев надо уничтожать безо всякой пощады, выжигать с корнем, чтобы на этот раз навсегда с ними покончить.
Он мне даже слова вставить не дал, не слышал никаких аргументов и только еще больше злился, когда я пытался ему возразить. Я впервые понял, что такое зомбирование и что слова тут не помогут. Если не разбудить эмпатию, ничего не выйдет.
Я распечатал фото всех наших родных, друзей, знакомых, их детей – в общем всех, кого отец хорошо знает. Развесил снимки на доске, которая со школьных лет сына осталась. Отец спросил, что это такое. Я ответил, что идет война, мы в любой момент можем потерять людей, которыми дорожим, поэтому я хочу знать, что с ними все нормально. Вот и собрал все фотографии, чтобы не забывать всех обзванивать. Отец удивился, сказал, что не замечал раньше за мной такой заботы, но что возразить, не нашел. Мы постояли у этой “Доски почета”, как он ее обозвал, повспоминали забавные истории.
Через несколько дней я прочитал, что во время бомбардировки Сергеевки погиб мальчик-семиклассник. У меня двоюродный племянник как раз такого возраста. Вот я его фотографию с доски и снял. Отец заметил, спросил зачем. Я ответил, что теперь не могу спокойно на фото Кирюши смотреть, все время думаю, что он тоже мог вот так, под бомбами погибнуть. Не хочется расстраиваться, вот и убрал. Очень уж Кирюша на того мальчика погибшего похож…
Через пару дней под обстрелом в Славянске, если не путаю, погибла женщина примерно такого же возраста, как моя тетя Лида. Я и ее фотографию с доски убрал. Сказал, что тоже не могу смотреть. Отец заявил, что нечего сравнивать: там бандеровка погибла, а наша тетя Лида – русская женщина, была в полной безопасности и будет. На это я ответил, что все равно у меня ассоциации нехорошие, лучше убрать.
Что было дальше, думаю, уже понятно. Когда появлялись новости, что в Украине погиб кто-то подходящего возраста, я снимал очередную фотографию. Отец вопросов больше не задавал. Однажды смотрю, стоит у этой доски, рассматривает оставшиеся фото… Я решил, что это хороший знак, и не ошибся. Он пришел и сказал: “Все, убирай свою доску. Я понял”. Я не стал расспрашивать, что он понял, чтобы все не испортить, молча все снимки снял.
Недавно случайно подслушал разговор отца с соседом. Тот рассказывал, довольно злорадно, про то, как в Киеве все сидят без света. А отец ему говорит: “Знаешь, ты вот о чем подумай: а тебе бы самому понравилось без света сидеть под бомбами? Думаю, нет”.
Еще один хороший признак – отец стал чаще вместо Первого канала свои любимые фильмы включать – я ему целую коллекцию записал. Недавно “Самогонщиков” пересматривал. Давно я не слышал, чтобы он так смеялся. Значит, выздоравливает.
Источник: Марина Аронов, «Сибирь.Реалии»
