В наши дни это нехорошее слово, а ровно 400 лет назад оно было очень даже хорошим; в СССР век и полвека назад считалось одним из лучших. 400 лет назад папа римский Григорий ХV создал в своём офисе первый в истории отдел пропаганды. Назывался он Конгрегацией распространения веры (Congregatio de Propaganda Fide) – веры, понятно, Христовой. В 1967 году папа Павел VI заменил “пропаганду” – от греха подальше – “евангелизацией”. Правда, новое слово тоже не избегает снижения. К нему ведь прибавлены “народы”. Не просто “евангелизация”, а “евангелизация народов” – ни много ни мало. Такой охват не может нравиться всем.
Можно услышать, что папа Григорий в своё слово не закладывал того смысла, который придаётся ему теперь и, видимо, закрепится навечно. Тогда оно, дескать, значило только донесение до людей речей Христовых, распространение веры в Него. Разумеется, Христовы проповеди сами по себе были такими искусными и самодостаточными, что, кажется, и впрямь не нуждались в особых ухищрениях для придания им дополнительной убедительности. Но природа человека своё берет. Человек всегда старался сообщать окружающим что-то, на его взгляд, важное не просто так, а с определённой целью, и первейшая из них – чтобы они верили в то, что слышат.
Ваш голос, взгляд, расстановка слов, выбор источников, на которые опираетесь, очерёдность пассажей и отсылок – всё это имеет значение, и всё это вы бессознательно учитываете. Вы – бессознательно, а кто-то обдуманно, с учётом своего и чужого опыта. Этот кто-то и есть пропагандист. Распространять, не внушая, можно разве что таблицу умножения, да и то…
С появлением папской Конгрегации пропаганда становилась делом специального учреждения. Пресекалась, если не отменялась, самодеятельность. Она, вернее сказать, упорядочивалась. Проповедник теперь не просто мог, а должен был оглядываться на спускаемые сверху правила общения с аудиторией, принимать к исполнению указания и пожелания, как говорить о том, а как о сём, на что упирать, а о чём помалкивать, как отвечать на вопросы, а какие из них, по возможности, упреждать или вовсе не допускать.
Так пропаганда становилась не просто занятием, а работой, специализацией и профессией, а в известном смысле и осознающим себя искусством.
Когда-то меня зацепило слово “пропаганда” у Фёдора Достоевского. Против ожидания, попалось оно не в его дневнике или статье, а в прозе, в устах персонажа из романа “Преступление и наказание”. Сластолюбец Свидригайлов склоняет к греху некую девицу. Она упрямится. Это не первое их свидание. Он напоминает ей, как она, уже было дело, млела от его “пропаганды” и была почти готова… Стало быть, уже тогда такое учёное слово употреблялось “в народе” в самом простом смысле. В том случае, правда, больше подошло бы слово “агитация”, склонение к некоему поступку.
Пропагандируют что-то, агитируют за что-то. Эту разницу ясно сознавали вожди российских коммунистов, из них Ленин – лучше всех. Собственно, свою деятельность они и начали с пропаганды и агитации. Из этого, в основном, и состояла подрывная деятельность в царское время и очень во многом после того, как большевики пришли к власти. Главное, что внушалось – что Бога нет, и это хорошо, а частная собственность есть, и это плохо. Агитация заключалась в подстрекательстве и призывах: к стачкам, шествиям, всяческим выходкам против власти, а потом – за новую власть.
Понятно, что в советское время такие слова, как буржуазия, буржуазная идеология, буржуазная наука, буржуазная пропаганда требовалось употреблять как можно чаще и злее, но вдаваться в объяснения, что они означают, что такое та же буржуазия и чего она хочет от жизни и ждет от государства – это не поощрялось. Я, помню, однажды попробовал – на меня написали донос, что по ходу политзанятия я хитро подсовываю товарищам чуждую идеологию.
Советскому человеку достаточно было знать, что буржуазная пропаганда, идеология, наука, культура – это всё то, что говорится на Западе о чём угодно, особенно же о Советском Союзе. Так же и с буржуазией. Если вам объяснить, что буржуа – это частник, а ему для успеха, как воздух, требуются всяческие свободы, защита собственности и личности, то вы сами сообразите, что буржуазная идеология – это, следовательно, идеология свободы. Правда, можно было по-ленински подчеркнуть, что от всех свобод при капитализме выигрывают только богатые, и эта брехня многим нравилась, но со временем перестала. Пропаганда всесильна, пока она всесильна. Ведь её потребитель – он же и заказчик, пусть и невольный. Потребитель, впрочем, тоже невольный. Советский человек постепенно убедился, что раз всё ничейное, то желающих гореть на работе всегда будет не хватать. Пропаганда же продолжала зазывать его в светлое будущее, он и перестал обращать на неё внимание. Пропаганда не смогла, как это называется, вовремя сориентироваться.
Плюс такое важнейшее обстоятельство, как общее смягчение власти. Голос Москвы стал не таким грозным, и люди стали меньше прислушиваться к нему. Человек уже мог позволить себе думать, мог меньше бояться собственных сомнений. Нынешняя кремлёвская пропаганда потому так пока и подчиняет себе миллионы, что подкрепляется всей сутью недемократического порядка. Противиться ей небезопасно. К тому же она бесхитростнее, доступнее советской. Никакого социализма-коммунизма, как и капитализма-империализма. Всё проще некуда: Запад – враг, потому что враг, а не потому, что там какой-то не такой “-изм”, мы лучше всех, потому что это мы, всё наше прошлое безупречно, потому что оно наше, и т. д.
Это не что иное, как выморочная советская пропаганда. Она вяло служит строю, который не знает, как себя назвать. Что-то такое, кажется, и с Китаем. Ни то ни сё. “Перед моим мысленным взором эти две страны что-то стали всё чаще расползаться”, – задумчиво говорит известная не только в моей деревне Рябина пророчица и гадалка Марина. Я с нею ходил в один класс. Когда-то она закончила ветеринарный институт, много лет лечила животных. Людей не трогала, пока не управилась (заочно) с философским факультетом. С тех пор практикует и на людях, и на целых странах.
…В Риме на Пьяцца ди Спанья тем временем благополучно существует знаменитый (в Риме всё знаменитое) Дворец пропаганды веры. О трёх высоких этажах, с добротными стенами, с фасадом в духе итальянского барокко. В нём готовили первых папских пропагандистов.
Источник: Анатолий Стреляный, «Радио Свобода»
