Бывший депутат Госдумы Роберт Шлегель – о том, как Владимир Путин контролирует работу Госдумы и о причинах своего протеста против войны
Бывший депутат-единоросс Роберт Шлегель стал первым высокопоставленным выходцем из партии власти, публично выступившим против войны в Украине. Он назвал её «не нужной никому, кроме Владимира Путина» и заявил, что считает «настоящими героями» оппозиционеров «Навального, Яшина, Ройзмана и многих других». В интервью «Вёрстке» Шлегель рассказал о мотивах своего поступка и о том, как на самом деле была устроена работа депутатского корпуса во властной вертикали России и почему война стала возможна.
— Вы читали комментарии под своим постом? Там вам желают оказаться на скамье подсудимых в Гааге.
— Для меня в этом нет ничего удивительного. Когда я решил написать о своём отношении к войне, прекрасно понимал, что это произойдёт, — те обвинения, которые там написаны, мне высказывают не в первый раз.
— Зачем тогда это было писать? И почему именно сейчас?
— С самого начала для меня эта война — трагедия и катастрофа. Гибнут люди, разрушается будущее и есть высокая вероятность, что кризис будет только нарастать. Причём не только Россия, но, возможно, и весь мир могут быть отброшены на десятки лет назад. Всё это для меня было очевидно, но долгое время стоял вопрос: А что изменится от моего публичного высказываться против войны? Я и сейчас считаю, что оно вряд ли на что-то повлияет. При этом, с одной стороны, у меня есть соцсети, на которые подписано много людей, включая журналистов. И то, что я напишу, может иметь резонанс, который в итоге и случился. Может быть, примером для других не молчать. С другой — я осознавал, что у этого поступка могут быть негативные последствия. Но всё же счёл нужным выступить.
— О каких последствиях вы говорите?
— Имущества в России у меня нет, но остались близкие люди. Которые уже прочитали мой пост и теперь спрашивают, зачем я это сделал и так далее.
— Сейчас многие будут говорить, что вы пытаетесь уклониться от возможных санкций за вашу деятельность в прошлом. Есть что им ответить?
— Я не бегу от ответственности и осознаю её. Если бы я хотел «не отсвечивать», как мне пишут, куда проще было бы молчать.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Я по-прежнему живу в Германии. У меня своя небольшая консалтинговая компания, которая помогает различным компаниям в коммуникации с госсектором по всему миру. Это не политические, а сугубо практические коммуникации — они касаются организации встреч, визитов, открытия представительств компаний, релокации сотрудников, грантовых проектов и других форматов. Почти вся моя карьера была связана с госструктурами, и я накопил некоторую экспертизу в этом вопросе. Далеко не каждый человек, который, например, хорошо пишет код, умеет так же хорошо общаться с государством. Я в этом помогаю.
— Среди них есть российские клиенты?
— Нет. Но после начала войны мы много занимались релокацией сотрудников иностранных компаний из России. Только через меня прошло около 500 человек, а в целом этот поток я бы оценил в десятки тысяч квалифицированных специалистов. Все, кому помогал я, — российские граждане. Мы относительно успешно помогли релоцировать их в самые разные страны. Сейчас этот поток почти прекратился: все, кто хотел и мог выехать, это сделали. А некоторые уже вернулись в Россию: не смогли устроиться на новом месте. Но подавляющее большинство — дефицитные на глобальном рынке специалисты, в основном из IT-индустрии. Им просто незачем возвращаться в Россию. По крайней мере, пока не закончится война.
— Помимо близких, поддерживаете ли вы связи с кем-то внутри России?
— Только с одним человеком, которого я иногда могу расспросить о ситуации внутри страны. С остальными контакты прекратились сразу после моего отъезда. Из бывших коллег по «Нашим» и «Единой России» я общаюсь только с теми, кто тоже покинул страну. Да и то в основном на уровне поздравлений с праздниками.
— Собираетесь ли как-то участвовать в публичной политике?
— Я из неё ушёл в 2016 году и возвращаться не собираюсь. Вижу, как некоторые мои бывшие коллеги ведут за рубежом политическую деятельность — и достаточно успешно.
— В один день с вами выступил с «интервью» бывший первый замглавы АП Владислав Сурков, с которым вы сотрудничали в нулевых. Как думаете, он попытается вернуться к активной политике?
— Я общался с ним в последний раз лет 13 назад, совершенно не согласен с его позицией относительно войны, его намёки на референдум 1993 года в этом интервью и на политическую «осень» можно трактовать как угодно.
— Наверное, Сурков мог бы по-другому организовать пиар российских властей в этом конфликте?
— Мне сложно это оценивать, так как эту войну не нужно было начинать. Он, безусловно, умный и опытный человек, вероятно, что-то он мог бы сделать лучше, чем те, кто сейчас этим занимаются. Но что в этой ситуации для кого-то лучше, означает хуже в целом. Но в целом, на мой взгляд, всё что касается текущей ситуации и риторики вокруг неё, как и всего остального, то определяет это только один человек — Владимир Путин. В такой ситуации не факт, что важно, кто именно отвечает за это в руководстве АП.
— Так было и во время вашего депутатства?
— Всё зависело от важности конкретной инициативы. Если речь шла о чём-то по-настоящему значимом, то после согласования на «самом верху» подбирался технический инструментарий её реализации: кто именно вносит, как её медийно поддерживают и так далее. Тебе могли сообщить, что ты должен быть автором или соавтором какой-то инициативы, и никого, в общем-то, не волновало, согласен ты с ней или нет.
— А если не согласен?
— Сообщают, что есть команда и её надо выполнять. В принципе, как голосовать по законопроектам, до депутатов доводило руководство фракции, а то, в свою очередь, консультировалось об этом с АП. С другой стороны, выглядело бы странным, если бы в тех обстоятельствах этого не происходило, — парламент и администрация работали как части единого механизма.
— Это работало в отношении всех законопроектов? Могли ли депутаты повлиять на какие-то законопроекты?
— Некоторые депутаты, безусловно, могли повлиять. Но всё зависело от «уровня» законопроекта. Те вещи, которые были уже согласованы с Путиным, едва ли можно было значительно изменить. На мой взгляд, чем больше президент концентрировал власть в своих руках, тем больше инициатив требовало его согласования и тем ниже порог значимости законопроекта, для которого было необходимо его одобрение. Сейчас у меня есть ощущение, что его власть абсолютна, а значит, и одобрение требуется практически для всего. Я говорю о технических изменениях, а о содержательных решениях.
— Вы могли голосовать против?
— Да, это было возможно, но в ряде случаев, когда я делал это, меня потом просили письменно написать бумагу о том, что я ошибся при голосовании и на самом деле голосовал не против, а за. Если этого не сделать, то будут последствия.
— Какого рода последствия?
— За проявление нелояльности легко создаются условия, в которых ты не можешь рассчитывать на нормальную работу и рост. На любого человека, желающего развития в системе, можно найти рычаг давления. К примеру, я ещё в первом своём созывеi понял, что не хочу работать в парламенте. Мне было интереснее получить управленческий опыт в исполнительной власти, в любом регионе страны. Я просил в АП дать мне такую возможность, причём на скромных позициях. В какой-то момент даже договорился с одним из регионов, что пойду туда работать, но там решили, что я выбрал «неправильное» место.
— Какие ещё проявления лояльности требовались?
— Приходили с предложением подписать письмо против кого-то. Я говорил, что не буду этого делать, уже понимая, что с карьерой в госструктурах буду заканчивать. Если ты не видишь своего будущего внутри системы власти, то этот ответ на подобные просьбы — вполне нормальный.
— Когда это произошло?
— В конце 2014 — начале 2015 года.
— Получается, вы ушли из-за невозможности карьерного роста?
— Я бы не назвал это ростом, я бы назвал это невозможностью развиваться в сфере, где мне было бы интересно работать. Но не только. Сильным дестабилизирующим фактором для меня был как раз вот этот подход: «Тебя никто не спрашивает». Хотя для меня в ряде случаев было очевидно, что то, что от тебя требуют, в корне неверно. Это касалось многих законов. Например, зачем было закон Димы Яковлева привязывать к Акту Магнитскому? Они же никакого отношения друг к другу не имеют. И ты спрашиваешь у руководства: зачем это делается? Есть указание, и мы должны его выполнять.
— Как тогда надо было «правильно» продвигать свои инициативы?
— По большому счёту, был только путь согласования с АП или правительством, в зависимости от характера инициативы. И шансы на это всегда были невысоки. К примеру, принятия законов о запрете казино или о безвизовом въезде для неграждан я добился, заручившись тем или иным способом поддержкой президента, а не через парламентский механизм.
— То есть рядовому депутату было невозможно добиться принятия придуманного им закона?
— Возможно. Было понятно, к кому можно обратиться с той или иной инициативой. Но тут появлялось много вопросов, например, заинтересован ли этот человек в том, чтобы именно твою инициативу поддержать. Бывало, что мне говорили: «Да не нужно это», а через какое-то время похожую инициативу вносил другой депутат, и она проходила. Депутаты от ЛДПР на эту тему книгу могут написать: они после таких случаев часто говорили прямо в зале заседаний: «Мы очень рады, что вы принимаете наш законопроект».
— Тем не менее, проголосовав или открыто выступив против, вы бы как минимум сейчас избежали бы того хейта, который на вас обрушился?
— Сейчас я думаю, что было бы лучше закончить работать в Думе после первого созыва, но тогда мне казалось, что подобные компромиссы возможны, потому что на другой стороне весов была карьера в целом, и поэтому они имели смысл. Тем не менее ко второй половине второго созыва мне было понятно, что я больше там работать не буду. Сейчас многие вещи кажутся очевидными, к примеру, что события в Крыму в 2014 году привели к войне сегодня, но тогда это было не очевидно.
Источник: «Вёрстка»
