Вопрос «принадлежности» Николая Гоголя – особенно во времена, когда взаимосвязь между украинской и российской культурами, казалось бы намертво сшиты имперским прошлым, прерывается на наших глазах, – всегда будет болезненной проблемой для украинцев. Один из самых талантливых писателей, которые когда-либо рождались на украинской земле, человек, влюбленный в Украину именно как в цивилизацию, украиноязычный – и избрал именно русский язык творчества, обогатил именно русскую литературу, значение которой не только для Украины, но и для мира многие из нас сейчас пытаются отрицать.
Однако не все так просто. Литература – не полиграфический комбинат, с такими феноменами, как феномен Гоголя, имели дело не только украинцы. В свое время французских философов Жиля Делеза и Феликса Гваттари заинтересовало творчество Кафки – но именно потому, что они увидели особенность писателя в контексте мировой культуры: еврей из Праги, оторванный от собственного национального языка как языка повседневного употребления, не видит себя в чешской культуре, может гениально писать на немецком, но далек от немецкой цивилизации. И Кафка создает свой фантасмагорический мир…
Делез и Гваттари попытались применить к творчеству Кафки метод французского лингвиста Анри Гобара, который настаивал на важности «четырех языков» в творчестве писателя – языка земли, языка государства, языка культуры и языка памяти, «мистического» языка. Для Кафки, с точки зрения философов, языком земли был чешский, языком государства и культуры – немецкий, мистическим языком – иврит. Этот анализ позволил Делезу и Гваттари заговорить о «малой литературе» – не с точки зрения литературы национального меньшинства в государстве, а с точки зрения отдельной, совершенно другой литературы в той же языковой стихии. То есть литература Кафки – это не литература Гете и Шиллера, хотя и его произведения как бы написаны на «том же» немецком языке.
Если мы попробуем применить такой же подход к Гоголю, то увидим удивительную вещь. Для него русский язык действительно был языком государства и культуры, но украинский язык был одновременно и языком земли, и «мистическим языком» – вот что и создает гений писателя! И с самого начала своего творчества Гоголь был типичным представителем «малой литературы», который отчаянно пытался убежать в «большую», «общую» – но ему это, к нашему счастью, не удалось.
Как ни странно, такой подход возвращает нас от «советского» к «имперскому» восприятию Гоголя. Ведь мы привыкли считать, что россияне воспринимают Гоголя в качестве собственного классика с парадным монументом на Гоголевском бульваре в центре Москвы. Но это Гоголь большевиков, которым был нужен обличитель «социальных язв», великий сатирик – именно поэтому памятник потрясенному и изможденному Гоголю Сталин распорядился перенести с Гоголевского бульвара во двор на Никитском, ближе к последнему пристанищу писателя.
Но почему в Российской империи был один Гоголь, а в СССР – совсем другой? А потому, что с самого начала своего творчества Гоголь воспринимался «почтенной публикой» именно как украинский писатель – каким он тогда, по большому счету, и был. Самого Николая Васильевича это, очевидно, не устраивало. Даже когда в «Тарасе Бульбе» он попытался написать колористический портрет казацкого верноподданничества, его обвиняли в «идеализации» Украины. И Гоголь, так и не понявший, с каким презрением относятся к его Родине его великорусские коллеги и читатели, решил писать о России – но и здесь его ждало полное фиаско.
Фиаско, конечно, было не в том, что он писал плохо. «Ревизор» – великая пьеса, а „Мертвые души“ – великая поэма, если применить термин Гоголя. Но проблема была в том, что Гоголь хотел написать о России поэму, а его собственный гений ему не дал: он написал беспощадную и точную сатиру. С такой жесткостью и точностью о России писал разве что Салтыков-Щедрин, но здесь есть одно «но»: Салтыков был великоросом, который идеального портрета Украины не создавал; а Гоголь был малоросом, который создал идеальный портрет Украины и «очернил» Россию. Мне кажется, что Гоголь так и не понял, чего от него хотел коллективный Аксаков, упрекавший писателя за компрометацию русской действительности: создать идеальный портрет России и очернить Украину. И невозможность выполнить этот социальный заказ довела Гоголя до безумия и уничтожения продолжения «Мертвых душ», в котором идеальный образ России также не получался. Соответствовать «социальному заказу» Гоголь мог разве что в своей публицистике, но здесь недовольной его «реакционностью» оказывалась уже демократическая общественность во главе с разгневанным Виссарионом Белинским. Угодить коллективному Белинскому и коллективному Аксакову одновременно было просто невозможно. Ни один русский писатель и не пытался бы! Но фокус в том, что Гоголь не был и не мог стать русским писателем. Он был «Кафкой» русской литературы – украинским писателем, влюбленным в свою Родину как в величественный миф, как в детство и мечту, и одновременно способным посмотреть на чужую ему Россию глазами реалиста. Да, он очень хотел увидеть в России красавицу – но видел чудовище. И именно этого российские современники не могли ему дарить. Потому что они это видели. И не простили. Они поставили памятник человеку, который мучился при жизни и будет мучиться в граните, потому что не смог победить в себе «малоросса» и стать «настоящим русским», который презирает Красавицу Украину и видит черты красавицы в русском отвратительном чудище!
Большевики, конечно же, изнасиловали память о Гоголе – как и обо всем остальном. Для них «малороссийская» тематика Гоголя стала просто фольклором, а «великорусская» – социальной сатирой, подтверждением низости «эксплуататоров», а не рассказом о России глазами украинца. Но к наследию украинского гения все это просто не имеет никакого отношения.
Так, может, и нам стоит увидеть в Гоголе украинского Кафку, воспевателя Украины и автора российской фантасмагории, которая несется туда, куда и сама не знает, человека, который показал нам страну Ноздревых и Собакевичей – какой невероятный ужас и как это мерзко выглядит рядом с украинской идиллией! Может, нам все же стоит прислушаться не к «революционным демократам» и Иосифу Сталину, а к тем современникам Гоголя, которые считали его украинским писателем уже во времена написания «Вечеров на хуторе» и «Мертвых душ»?
Тем более, что современная Россия – это не Советский Союз Сталина и даже не Российская империя Николая І.
Она Гоголю мифологизации Украины и «очернения» России не подарит.
Она Гоголя из себя выблюет.
Источник: Виталий Портников, Zbruc
