Подводя экономические итоги года, многие российские экономисты говорят о том, что «все не так уж и плохо», ссылаясь на привычные индикаторы, такие как ВВП, уровень безработицы, инфляция или курс рубля. Если судить по ним, то «спад ВВП оказался меньше, чем ожидалось», безработицы и инфляции практически нет, а курс рубля «стабилизировался», но действительно ли это значит, что в стране нет экономического кризиса? Владимир Милов объясняет, почему эти показатели во время войны нерелевантны, кризис уже идет полным ходом (даже если обывателям это еще не видно), а расплата за военные амбиции Путина для россиян окажется очень тяжелой.
Дискуссию об итогах года для российской экономики часто начинают с вопроса о том, почему она относительно легко перенесла последствия войны и санкций. Но легко ли? Реальное сокращение экономической активности, по различным объективным индикаторам, составляет от 5% до 10% — это очень серьезное падение.
Более того, перспектив какого-то реального роста не просматривается, альтернативной военной экономической модели Путину создать не удалось. Все действующие способы стабилизации ситуации — драконовское регулирование типа отмены свободной конвертируемости рубля, импортозамещение, разворот в Азию, параллельный импорт, обход санкций через третьи страны — являются лишь временными паллиативами и устойчивой экономической системы создать не могут. Кажущаяся стабилизация не должна создавать иллюзий на этот счет.
Прежде всего, два слова об «оптическом обмане», который сопутствует таким дискуссиям. Если взглянуть на весенние прогнозы, большинство экономистов и не говорило о полном крахе экономики наподобие времен распада СССР — скорее о наступлении беспрецедентных экономических трудностей. Они наступили и прогрессируют, от них никуда не скрыться. Далее: то что для экономистов является катастрофой (то самое падение экономической активности на 5-10%, мало какие экономики мира падают так сильно, и такой спад обычно имеет далеко идущие последствия), для обывателя не является чем-то заметным невооруженным глазом. У людей другой критерий — вроде еда в магазинах пока есть, зарплаты выплачиваются, значит, «коллапса» не произошло.
Но об экономической ситуации стоит все же судить по глубокому анализу нарастающих тенденций, а не по ситуации в соседнем магазине, иначе можно столкнуться с неприятным сюрпризом, как осенью 1991 года или в августе 1998-го. Тогда тренды были всем понятны и подробно обсуждались экономистами, но на многих россиян, не погруженных в экономические тонкости, полное исчезновение товаров в 1991 году и дефолт-1998 свалились, как снег на голову.
Какие тренды мы наблюдаем сегодня?
Первое. Для оценки ситуации не стоит использовать узкий набор макро-индикаторов, которые обожают экономические аналитики, но которые в текущем положении манипулируемы или бессмысленны — некоторые называют их «потемкинскими индикаторами». Прежде всего, ВВП. В мирное время ВВП — состоящий из прибыли, зарплат и налогов — дает экономике дальнейший мультипликатор. Прибыли инвестируются, зарплаты идут на покупку товаров и услуг, налоги — на зарплаты бюджетникам и какие-никакие инвестиции в экономические проекты. В военное время в составе ВВП учитываются такие факторы, как производство вооружений, боеприпасов, амуниции для армии, которые никакого мультипликатора для экономики не создают. Подбитый танк, израсходованные артиллерийские снаряды, спецодежда для военных (например, в этом году Россия вследствие войны бьет рекорды по росту производства спецодежды) — все это, оставаясь в украинской земле, ничего экономике не добавляет.
Поэтому разговоры о том, что «спад ВВП оказался меньше, чем ожидалось», бессмысленны. Забудьте про ВВП, это сегодня не индикативный показатель. Экономистам стоит задуматься, нужно ли вообще использовать сейчас показатель динамики российского ВВП в серьезном анализе.
Такая же история с безработицей: хотя номинально в стране она рекордно низка, если прибавить к ней скрытую безработицу (а по данным Росстата, сегодня в стране скрытых безработных 4,7 млн человек (эту статистику можно найти здесь на странице 229), то получается более 8 млн человек, или более 10% от общего числа рабочей силы. В последний раз такой уровень безработицы у нас был в 1997-1999 годах. Скрытая безработица — это неполная рабочая неделя, простой или отпуск без сохранения зарплаты. 70% скрытой безработицы — это как раз беззарплатные отпуска, которые по сути ничем от безработицы не отличаются.
Власти хвастаются тем, что «взяли под контроль инфляцию». Но методология ее расчета вызывает все больше вопросов. Скажем, заявленное Росстатом умеренное снижение реальных располагаемых доходов (всего на 1,5%) никак не соответствует стабильному падению оборота розничной торговли примерно на 10% начиная с апреля (эти объемы не восстанавливаются) — получается, что россияне заработали примерно столько же, сколько и в прошлом году, но стали делать на 10% меньше покупок.
Мы, конечно, слышим с высоких трибун о «переходе населения к сберегательной модели поведения», но верится слабо — особенно на фоне данных ВЦИОМ о том, что треть россиян в 2022 году стала экономить на еде и базовых услугах. Скорее всего, объяснение в том, что Росстат дисконтирует реальные доходы на заниженный показатель инфляции — а если поставить настоящую, то доходы упадут примерно на те же 10%, что и розничная торговля.
Похожая ситуация и с инвестициями: власти рапортуют об их росте (!) почти на 6% по итогам 9 месяцев, хотя капитал утекает рекордными с 1994 года темпами — ЦБ прогнозирует в этом году отток капитала в $251 млрд, да и казалось бы, какие инвестиции в такой обстановке? Все верно: если взглянуть на данные Росстата в деталях, то растут инвестиции во все, что так или иначе может быть связано с войной (железнодорожный транспорт, госуправление и безопасность и т.д.), в строительстве бурный рост инвестиций первых месяцев года позже ушел в ноль, а в таких сферах, как обрабатывающая промышленность, торговля, сельское хозяйство, телекоммуникации, наблюдается инвестиционный спад.
Ну и пресловутый «укрепившийся рубль». Фактически курс рубля стал для властей главным пропагандистским индикатором, призванным продемонстрировать, что «все хорошо» и «санкции нам не страшны» — как собственному населению, так и в международном пиар-пространстве. Однако во-первых, искусственное укрепление рубля не принесло никому никакой пользы — лишь ущерб экспортерам и бюджету, что официально признавалось чиновниками. Во-вторых, достигнуто оно было драконовскими мерами, фактически уничтожившими свободную конвертируемость рубля. Вопреки многочисленным дифирамбам «профессионализму Центробанка», стоит отметить, что удар по свободной конвертируемости нацвалюты России будут припоминать еще долго, дольше чем дефолт 1998 года, более 30 лет валютной либерализации пошли псу под хвост. Ну и в-третьих, на рубль так и не возникло никакого международного спроса, а сокращение нефтегазовых доходов убивает его перспективы — с июня рубль обесценился на треть, подешевев с 50 с небольшим до более 70 рублей за доллар, и никакого дальнейшего пути, кроме как продолжения ослабления, у российской валюты нет.
На что следует смотреть за пределами узкого круга «потемкинских индикаторов»? Например, Росстат продолжает публиковать довольно подробную статистику о положении дел в промышленности. Из нее видно, что обвал произошел во всех отраслях, производящих более-менее сложную продукцию — не только в автопроме (падение производства за 10 месяцев — 66% к уровню 2021 года), но и в транспортном машиностроении, двигателестроении, производстве бытовой техники и т.д.
Все эти отрасли, упавшие из-за перекрытия доступа к западным технологиям и компонентам — очень интенсивные в плане рабочих мест (сложные сборочные производства требуют большого числа квалифицированных работников), в отличие от, например, пищевой промышленности, которой проще импортозаместиться, но которая большого числа рабочих мест не создает. Одно только автомобилестроение, по оценке самого же правительства, создает порядка 3,5 млн рабочих мест напрямую и в смежных отраслях. И здесь мы видим, что обрабатывающая промышленность вносит наибольший вклад в уже упоминавшуюся выше скрытую безработицу: здесь более миллиона работников находятся в отпусках без сохранения зарплат. А всего разным формам скрытой безработицы подвержено более 25% списочного состава работников обрабатывающей промышленности.
Падение началось и в сырьевой промышленности: добыча каменного угля снижается на 7%, природного газа — более чем на 20%. Причина — разрыв отношений с энергетическим рынком Европы, ситуация резко усугубится в 2023 году в связи со вступлением в силу европейского нефтяного эмбарго. Например, в недавнем интервью РБК глава банка «Открытие» и экс-министр финансов Михаил Задорнов спрогнозировал падение добычи нефти с 525 млн тонн в этом году до 475 млн тонн в следующем. Кстати, интервью стоит прочитать целиком, потому что Задорнов неожиданно откровенно описал все сложности, которые санкции создают для российской экономики и импортозамещения — никаких особо радужных перспектив он не рисует.
Глубокие проблемы есть не только со стороны предложения, но и со стороны спроса: розничные продажи упали примерно на 10% в годовом выражении с весны, и после начала мобилизации ситуация еще ухудшилась — что был вынужден признать даже Путин. Инфляция после весеннего пика чуть откатилась, но сейчас снова пошла вверх — это показывают не только данные Росстата, но и, например, мониторинг цен на товары повседневного спроса (fast moving consumer goods), который ведет Ромир.
На декабрьской пресс-конференции глава ЦБ Эльвира Набиуллина перечисляет практически все текущие тенденции как про-инфляционные — и финансирование дефицита бюджета из ФНБ, и мобилизацию и рост издержек на рынке труда, и перестройку цепочек поставок на Азию и удорожание логистики.
С ФНБ все тоже не очень хорошо: там сейчас осталось так называемых «ликвидных активов» (живые деньги, не вложенные в акции и облигации госкомпаний) на 7,5 триллиона рублей. На этот год Минфин повысил оценку дефицита бюджета до 2% ВВП, или почти 3 триллионов рублей. А впереди — нефтяное эмбарго и обвал доходов бюджета. Вследствие падения экономической активности ненефтегазовые доходы федерального бюджета за 11 месяцев упали примерно на 5% к 2021 году. ФНБ очевидно будет расходоваться быстрее; да и собственно такой способ закрытия дефицита бюджета не сильно отличается от денежной эмиссии, что признает и Набиуллина. Она же констатирует, что основным драйвером инвестиций на сегодня остается государство, частные капиталовложения падают. Но истощение бюджетных возможностей означает, что этот процесс конечен.
Пресловутое импортозамещение пока не особо работает — как показывают данные того же Росстата, за первые 10 месяцев года рост производства пищевых продуктов составил 0,3%, напитков — менее 4%, мяса, молока и яиц — 1-4%, одежды — 0,5%, текстиля — менее 10%. Общий рост производства сельхозпродукции случился только благодаря высокому урожаю зерновых — по всем остальным позициям растениеводства ситуация плохая, идет либо снижение производства (подсолнечник, сахарная свекла), либо стагнация (картофель, овощи). Но и по зерновым красивая картинка урожая ненадолго — аграрии жалуются на снижение рентабельности производства зерна из-за ограничений экспорта и сдерживания внутренних цен, и вопреки просьбам правительства уже сокращают посевы пшеницы и ржи.
На этом фоне в околовластных кругах ранние победные реляции о том, что Россия «справляется с санкциями лучше ожиданий», сменяются более мрачными разговорами о том, что 2022 год-то мы как-то прошли, но вот что дальше — непонятно. Об этом говорят те же Задорнов и Набиуллина, но жестче всех, пожалуй, это сформулировал в интервью РБК директор рейтингового агентства АКРА Михаил Сухов: «Срок выхода экономики на допандемийный уровень находится за рамками пятилетнего прогноза. Не думаю, что это уж какая-то такая радужная картина».
Радужного, конечно, мало. За рамками пятилетнего прогноза — это, считайте, никогда. Разрешающая прогностическая способность российских чиновников не позволяет им разглядеть рост на горизонте. Основной итог года — как-то справившись с первым ударом, российская экономика начинает оглядываться вокруг и понимать, что позитивной перспективы нет. Для россиян это означает одно: они будут продолжать беднеть, а качество жизни будет ухудшаться. Забудьте о новых иномарках или привычном качестве сотовой связи или интернета, а также о многих других привычных благах цивилизации.
В целом до начала войны подсчеты динамики реальных доходов россиян показывали, что с момента аннексии Крыма в 2014 году наши граждане стали беднее на 10-15% в реальном выражении. С учетом фактической (а не росстатовской) оценки реальной покупательной способности россиян (если ориентироваться на обвальное падение розничных продаж) — к концу 2022-го жители нашей страны оказались на 20-25% беднее, чем в 2013 году. И перспектив улучшения ситуации нет («находится за рамками пятилетнего прогноза»).
Такова цена путинского империализма и геополитического авантюризма.
Источник: Владимир Милов, The Insider
