Захват украинской армией части территории Курской области не помешал провести в регионе выборы губернатора. На них, согласно предварительным данным, с отрывом в почти 52% победил врио главы региона Алексей Смирнов. По явке Курская область оказалась в лидерах среди субъектов Российской Федерации – лично пришли на участки либо проголосовали дистанционно более 60% избирателей. Корреспондентка «Вот Так» провела в Курске основной день голосования – 8 сентября. По ее словам, очередей к урнам не было, а сам город – несмотря на частые воздушные тревоги – жил обычной жизнью. Лишь обилие военных машин и стоящие у пунктов помощи беженцы напоминали о близости к фронту. Что думают куряне о выборах во время войны – читайте в нашем репортаже.
«Он, врио, один у нас»
В поезде Москва – Анапа едущих в Курск выделяют слегка гэкающий акцент и темы бесед. «Все равно у нас дистанционка», – рассказывает соседке по плацкарту молоденькая пассажирка. В соседнем отсеке две женщины обсуждают, что до войны с Россией Украину довели «бандеровцы», которые долго прятались в лесах после Второй мировой, незамеченные властями.
Мои соседи – пара пенсионеров – тоже куряне. Они возвращаются домой после круиза по Золотому кольцу.
– Как у вас в Курске?
– Да как, по-разному бывает. Сирена воет по несколько раз в день и ночью. Сейчас было лето, жарко, все окна открыты, спать невозможно – [звучит] и в час ночи, и в два, и в три, и в пять утра. Дети все учатся на удаленке. Ни линейки не было, ничего, – флегматично перечисляет моя собеседница. – Знакомая уехала к сыну, в Москве живет. У нее две квартиры [в Курске], будет продавать. Получится? Не знаю. Заплатят, наверно, копейки.
– Сами не боитесь?
– На все воля божья!
– Бойся, не бойся, а жить надо! – вставляет ее усатый супруг.
– И уезжать не думали?
– А некуда, – обрезает пенсионерка. – Если бежать, то только за Урал. А если ракеты [запустят], то они где хочешь достанут.
Интересуюсь, в курсе ли мои попутчики о выборах. Женщина подтверждает, что знает: выбирают губернатора «и еще кого-то».
– Пойдете?
– Конечно… – отвечает ее муж, но женщина с усмешкой перебивает: – Там уже 46% выбрали, можно уже не идти.
– Это вы явку имеете в виду?
– Да, и это только за сегодняшний день!
– Это за вчерашний. Сегодня уже 52%.
– Точно можно не идти! – продолжает смеяться пенсионерка, а после серьезно добавляет: – Но надо сходить.
– И кого планируете поддержать?
– Ну, губернатор у нас один, – кажется, она удивлена моему вопросу.
– Но есть же другие кандидаты.
– Он, врио, один у нас. Там или за него [нужно голосовать], или против, – убеждает меня женщина.
– Разве? – удивляюсь уже я. – У вас же там четыре кандидата.
Перечисляю, что помимо «Единой России» претендентов выдвинули также КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия». Моя собеседница припоминает «коммунистов» и «партию Жириновского» и соглашается признать, что выборы в регионе все-таки альтернативные. Впрочем, голосовать она все равно намерена за единоросса.
– У нас этот уже три месяца врио. Он теперь уже в курсе. Надо его [выбирать]. Молодой еще, ему только пятьдесят (Алексею Смирнову 51 год. – Ред.), – одобрительно рассказывает она
– Ничего такой, тем более испытание прошел августом месяцем, когда «эти» границу пересекли. Туда ездил, здесь поддерживал и распределял беженцев, отчитывался каждый день Путину по видеоконференции. Боевое крещение прошел.
«Хотелось бы других, тем более по этому времени»
Курск встречает солнечной погодой и привокзальным баннером с призывом заключить военный контракт. Отмечаю, что зазывающей на фронт и сулящей победу агитации в городе куда больше, чем предвыборной. Из кандидатов на билбордах вижу лишь элдэпээровца Алексея Томанова: он призывает «жить по совести, работать – по закону».
Кажется, жизнь в столице частично захваченного Украиной региона течет как ни в чем не бывало. Близость к фронту выдает разве что обилие военных машин и защитные сетки на некоторых скорых.
Любопытствую у пожилого прохожего, что изменилось в Курске после вторжения ВСУ.
– Этого следовало ожидать. Просто ждали-ждали своего часа – и вот дождались. В моем возрасте даже если еще они ближе приблизятся, бояться уже нечего, – отвечает мне мужчина.
Он представляется Петром (все имена изменены в целях безопасности героев. – Ред.), ему 80 лет. – Жалко тех людей, которые попали в эту ситуацию. Кто-то погиб, кто-то искалечился, кто-то лишился всего. А для тех, кто более-менее от этого удален, ничего особо не поменялось.
На выборы мой собеседник идти не собирается, хотя всегда был «добросовестным избирателем»: его не устраивают все четыре кандидата.
– Ребята не те. Хотелось бы других, тем более по этому времени, а их почему-то нет, – удрученно делится он. – Вот особенно врио мне не внушает. Он всю жизнь в ЖКХ работал, там люди, которые гребут в одном направлении – себе. Мне и Старовойт (предыдущий губернатор Курской области, в мае 2024 года стал министром транспорта – Ред.) не очень-то внушал доверие, но я надеялся, что он молодой, пойдет, пойдет… А тут хоп – в Москву за какие-то хорошие дела забрали. Время-то такое, что нельзя убирать хозяина территории!
Петр рассказывает, что его идеальный кандидат – опытный, подкованный, умный, грамотный и честный: «Надоело уже наблюдать, как воруют». Стоит мне только с ним попрощаться, как раздается воздушная тревога. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, что делать – но окружающие идут по своим делам как ни в чем не бывало.
Спрашиваю у прохожей, нормально ли, что никто не реагирует.
– Ну да, а что? – отвечает она, вынимая из уха наушник.
– Необычно.
– Привыкнете, – обещает мне девушка.
Легкомысленное отношение к тревоге объясняется тем, что от воздушных атак за все время войны жилой сектор Курска пострадал лишь однажды: 11 августа обломки сбитой ракеты упали на жилой дом, были ранены 13 человек. Жители города регулярно отмечают, что по сравнению с соседним Белгородом, где от прилетов регулярно кто-то гибнет, им повезло. Местные признаются, что сирены у них вызывают не панику, а раздражение – нервируют, отвлекают от дел и мешают спать.
«У нас беда, в общем-то, уже третий год. Беда во всей стране!»
В девять с небольшим утра оказываюсь у первого избирательного участка – обычной школы с окнами, заклеенными крест-накрест скотчем. Вышедший покурить член избирательной комиссии рассказывает: в пятницу и накануне «хорошо шли», а сегодня – «что-то как-то не идут» – видимо, ранний час.
За 30 минут дожидаюсь лишь одного избирателя. Седовласый мужчина явно робеет от беседы с журналистом, но все же соглашается говорить.
– Кого вы поддержали?
– Вообще-то выбора нет, – он делает выразительную паузу, но ответ я не угадываю: – Коммунистов.
– Почему?
– А вас устраивает, что творится в стране? – он смотрит на меня и потерянно улыбается, ища поддержки.
– Нет, – честно отвечаю я.
– Тогда почему такой вопрос возникает? Он не должен возникать. Потому что надоело, понимаете? – мой собеседник говорит все более уверенно и горячо. – А больше там нет [никого], остальные все прикормленные.
– Как изменилась жизнь в Курске за последний месяц?
– Чудесно прямо стало, чудесно! Спасибо президенту. Хорошо хоть не дошли до Курска! – мой собеседник смеется. – Ну что вы это… Нет, надо это все менять.
– И верите, что получится? Через выборы?
– Через выборы – нет. Но по крайней мере надо делать то, что можешь. А не так, что «я не пойду, за меня все решили». Сейчас полдесятого, второй бюллетень в урне всего! Я считаю: ты приди и сделай то, что ты должен, на своем месте.
– А ваша жизнь сильно поменялась за последний месяц?
– Почему месяц? А остальное не считается? – восклицает мужчина. – Дело же не в Курской области, не здесь заканчивается и начинается. Ну вторглись, потом выгонят. У нас беда, в общем-то, уже третий год. Беда во всей стране!
На соседний участок прихожу к десяти утра. Поток избирателей здесь побольше: кто-то заходит проголосовать примерно раз в пять минут. Куряне неожиданно строго блюдут тайну голосования – словно сговорившись, отвечают: «Секрет».
– За кого проголосовал? За кандидата, – с усмешкой бросает молодой человек лет тридцати. Интересуюсь, за какого.
– Это конфиденциально, – отвечает он и добавляет: – У меня выбора нет, что есть – то и оставили.
По уклончивым ответам я догадываюсь, что мой собеседник не в восторге от происходящего. Он подтверждает – «я диссидент как мининимум и в дальнейшем, может, еще какой-то статус приобрету».
– И что вы думаете о происходящем?
– Война. Пока что только война. Не вижу никаких улучшений, – отвечает он и прощается.
Пожилая блондинка Ольга в темных очках делится, что отдала свой голос Смирнову по неожиданной причине.
– Он мне очень не нравится. Он рвется в Москву – пусть уже уйдет: побудет чуть-чуть [на посту губернатора] – и его заберут. Придет другой, хороший. Надежда есть, – объясняет она.
– А почему Смирнов вам не нравится?
– Он курянин. Жил здесь, работал, и все про него известно. Нам надо нового, пришлого, у которого нет родственников, которых бы он ставил на посты. У нас был Старовойт пришлым: родился в Курской области, но никогда здесь не жил. Конечно, он не был кристально чистым, но многое сделал.
Ольга перечисляет заслуги прежнего губернатора: ремонт переходов, новое освещение и трамваи, которые больше не гремят так, что не слышно собеседника.
– А сильно ли изменилась жизнь в Курске за последний месяц?
– Я кроме сирены, которая мешает, вообще ничего не почувствовала. Тревожно было только первые два дня, когда они (украинцы. – Ред.) «перепрыгнули» границу. Вот как они прошли? – восклицает Ольга дважды и тут же отвечает: – Да граница была открыта! Там практически никого не было. Была бы там нормальная заслонка, никто бы не прошел.
– И как люди относятся к тому, что это могло случиться при нынешнем врио?
– Вот поэтому я и говорю, что лучше бы он куда-нибудь свинтил, – с горькой усмешкой отвечает Ольга.
«Когда уже пришли танки, мы поняли, что надо уходить»
Решаю расспросить об участии в выборах случайных прохожих. Куряне в возрасте чаще относятся к своему гражданскому долгу ответственно. «Это наша обязанность такая, мы должны голосовать. Государство должно поддерживаться. Всем, что ли, наплевать на все?» – возмущается моему вопросу пожилая женщина. «Конечно, [голосовать] важно! Кто-то же должен Курском руководить», – заявляет другая.
Судя по ответам, не пользуется избирательным правом чаще молодежь – просто не находит на это времени. «Не до выборов немножко», – поясняет 18-летняя девушка и добавляет, что на первых своих выборах – президентских – все же успела поддержать Путина.
– Выборами не особо интересовалась, есть у меня дела немножко поважнее, – рассказывает рыжеволосая Елена в розовых очках. – Военно-политические дела… я стараюсь их не касаться. Но когда происходят сирены, иной раз пугаешься. А если в твой дом попадет? Куда ты пойдешь с пятью кошками? Где будешь жить?
Впрочем, девушка тут же уточняет: она не паникер и переживала лишь в первые дни. Тем более тревога в последнее время звучит реже: «Если в августе они чуть ли не каждые пять минут орали, то сейчас – один, два, максимум три раза поорет» (за день в Курске корреспондент «Вот Так» слышала сирены пять раз. – Ред.).
– Знаете, я не могу принять какую-то сторону, – неожиданно признается мне Елена. – Я не берусь [судить], кто прав, а кто виноват. Это могла и Америка подтолкнуть, может, сама Украина начала, может, и наша страна.
В наш разговор врывается пронзительный вой сирены. Девушка поясняет, что никто не суетится, потому что в Курске мало укрытий: «Куда ни беги, если попадет – то попадет». И добавляет, что ее раздражает лишь то, что сигнал тревоги громкий.
Когда сирена умолкает, возвращаю собеседницу к разговору о выборах.
– Не голосовала, потому что голова немножечко другим забита, – поясняет Елена. – Даже если бы я пошла, мой голос, скорее всего, ничего бы не решил, потому что, насколько я знаю…
– Девушки, подскажите, где можно распечатать? – прерывает нас низенькая бабуля в темном платке. – Я из Суджи.
Я нахожу на карте ближайший офис печати. Предлагаю старушке проводить ее до места. Узнав, что я журналист, она тут же начинает рассказывать:
– Солнышко, под таким страхом ехали! – тараторит она. – Просто не передать это все… На старости лет осталась бомжом.
– У вас разрушен дом?
– За квартиру свою не знаю, но я в районе больницы живу. Мне показывали ролик, наша больница вся разгромлена. Значит там, наверное, от наших домов ничего не осталось. А родительский дом у нас 100% сгорел. Все село выгорело, две улицы только остались, расположенные вдалеке….
Мы доходим до магазина канцтоваров. Ирина – так зовут мою новую знакомую – просит сделать копию паспорта, чтобы получить гуманитарку.
– Я из Суджи, – словно кодовую фразу, повторяет она – и сотрудник тут же берется за дело.
– Это вы что, до сих пор там что ли были? – удивляется мужчина, параллельно возясь с телефоном старушки.
– Мы выехали 6 августа. Мы просто в пункте временного размещения. Там (в Судже. – Ред.) ведь уже живут эти наши… «соседи».
– Вы тоже до последнего сидели, да?
– Мы ждали, что нас эвакуируют, что нам сообщат, что будут в рупор объявлять: «Люди, уезжайте!» Никто и ничего. Полтретьего ночи началось, мы повыскакивали все на улицу… И когда уже пришли танки, мы поняли, что надо уходить и не ждать руководства, – вздыхает Ирина. – Мэр до этого, 5-го числа, собрал людей и сказал: никакой эвакуации не будет. Хотите – спасайтесь, хотите – не спасайтесь.
– Вот мне очень интересно, как у нас так. Хотя у нас всегда так! – возмущается сотрудник. А после молчания добавляет: – Наши [родственники из Большесолдатского района] тоже ехать никуда не хотели. Но после 7-го числа, в ночь, уехали на сломанной машине. Она до этого два месяца не ездила, зато теперь поехала как никогда! У нас там сейчас бойцы наши. Во дворе [дома родственников] поставили орудие дальнобойное. Вчера позвонили – сказали, дома нету.
Продавец заканчивает с распечаткой. Ирина сердечно благодарит его, и мы идем в сторону Российского Красного креста. Она рассказывает, что живет в ПВР вместе с еще 119 беженцами.
– Там условия неплохие, дай бог здоровья! Там нас лечат, кормят. Я не знаю, куда деваться, если нас выгонят, – вздыхает она. – Все, солнышко, мы пришли. До свиданья!
«Я понимаю, если бы вэсэушники. Но это же наши!»
Я заслушалась собеседницу и только спустя время заметила толпу беженцев, висящий на остановке флаг Российского Красного Креста и лавочки под тентом. Здесь определенным категориям переселенцев выдают сертификаты на 3000 рублей на покупку лекарств. Очередь гудит: обсуждают гуманитарку, цены, новости и сплетни.
– У нас тоже люди, я в шоке… Ребята попросились доехать до Курчатова на такси – 7000! И 3000 помыться сказали, – рассказывает темноволосая женщина в ярко-розовой футболке. – Это ж надо такими сволочами! И кого [просишь] – защитника, который жизнью ради тебя рискует? В этом случае хочется сказать: зря тебя украинцы не поубивали!
– Все правильно! – отзываются несколько голосов из очереди.
Я заговариваю с темноволосой – но она оказывается курянкой и просит других людей из очереди пообщаться со мной. Окружающие отмалчиваются и отступают.
– Как вам здесь помогают? – решаю спросить что-то безобидное я.
– Нам помогают отлично, нам хочется домой! – откликается женщина лет пятидесяти из Глушковского района. – А там у нас идет война, и конца и края не видно. Наши не продвигаются, стоят на месте, потому что им нет никакой помощи. А продвигаются вэсэушники. Понимаете? У наших военных не хватает оружия. Нам хочется домой, и неизвестно, сколько мы тут будем.
– А ваш дом в порядке?
– Пока в порядке, но неизвестно еще, что будет. Животные все сдохли, в село зайти нельзя – вонь стоит: света нет, газа нет, воды нет, холодильники отключились, а они у нас забиты мясом, рыбой! Нас приютили родственники, [в квартире живет] девять человек, спим на полу на надувном матрасе. Нам выдали по 10 тысяч [рублей], по 15 [тысяч рублей], мы их уже все истратили, а теперь, – посмеивается она, – будем свистеть!
Окружающие поддерживают мою собеседницу одобрительными выкриками.
– Когда хохлов принимали в 2014 году, они жили в гостиницах бесплатно и им по 700 рублей в день выплачивали, а мы без дома, без нихера, по 25 тысяч [платим] за квартиры, – подключается к разговору бородатый мужчина.
– А с нас три шкуры тут дерут! Такие цены куряне заломили, что вообще! Если мы отдадим им эти 25 тысяч, что нам выдали, то вообще… – поддакивает еще одна женщина.
Мне объясняют, что цены на жилье значительно поднялись: если раньше можно было снять жилье за 15 тысяч рублей, то теперь – в лучшем случае за 20–25 тысяч, а часто и дороже.
На порог выходит сотрудница Российского Красного Креста и объявляет, что гуманитарная помощь закончилась. Беженцы постепенно начинают расходиться. Кто-то решает записаться на будущее, до утра вторника все места уже заняты.
Я нахожу свою первую собеседницу из Глушковского района – она сидит на лавке под тентом в окружении родни – сестры и нескольких внуков. Интересуюсь ее планами.
– Будем ждать, надеяться, верить.
– Да-да, все будет нормально, – подтверждает сестра.
– Наш сильный русский народ. Должны победить хохлов. Мы думаем так, правильно?
– А в выборах участвовали?
– Да, уже проголосовали!
– А за кого голосовали?
– Нет! Это нельзя говорить! – наперебой отвечают мои собеседницы и смеются. – Вы что?! Нельзя, дорогая!
Возле офиса Российского Красного Креста стоят три палатки. В одной ведет прием врач, другая с надписью МЧС пустует, а в третьей можно бесплатно взять одежду. В пакетах и коробках копаются немолодая пара, мужчина среднего возраста и несколько женщин.
– Вы хотите нас запечатлеть? Можно нас не запечатлять? Мы уже впечатлены! – просят две подруги – Настя и Вера из Глушковского района. Одна из них ищет рубашку для деда, другая примеряет белый пиджак – он явно велик. «Как на парад победы», – смеются женщины.
– Кардиганчик, ты глянь, как по мне сшитый! – искренне радуется Настя и примеряет обновку. – Это вообще то, что я люблю! Знаешь, – говорит она подруге, – может быть, когда-нибудь мы доедем домой и мои кардиганы будут целы. Но я в этом очень сомневаюсь!
– Не уверены, что ваш дом цел?
– А я уже знаю, что его вскрыли. Мне уже сказали! Там военные жили, и мне вчера сказали…
– Военные наши, – вставляет Вера.
– Военные наши, – подтверждает Настя. – И вчера мне уже позвонил сосед из другого дома. Он из-за гаражей посмотрел: стояли военные машины, бытовая техника уже вынесенная на улицу. Наши военные выносят все имущество.
– Наши! – повторяет ее подруга
– Так что приедем мы домой – а там пусто. Меня одно только успокаивает: им женские вещи не нужны будут хотя бы… Хотя кто его знает? Как они по квартирам лазают, все раскидывают, разбрасывают, по всем шкафчикам все выгребают… Аж плохо становится!
Вера показывает мне с телефона видеоролик, снятый знакомым, который навестил жилье соседей. Сначала он заходит в одноэтажный дом. На полу валяются вещи, на диване – пустые коробки из-под бижутерии.
«Это у всех так, ты даже не заморачивайся, – комментирует голос за кадром. – У Семенова (фамилия изменена. – Ред.) вынесли все, что болтами не прикручено, расх**рили весь магазин».
Коттедж по соседству напоминает место буйной попойки: повсюду валяется мусор и битая посуда. На кухне – пустые бутылки и рюмки, затушенные о стол бычки. В спальне – сброшенная на пол одежда и вскрытые, но недопитые банки с компотом.
– Пьянка шла полным ходом! Хоть в пианино не насрали! – комментирует за кадром сосед.
– Я понимаю, если бы вэсэушники. Но это же наши! – вновь восклицает Вера.
Сажусь в автобус, чтобы доехать до вокзала. Тяну банковскую карту к валидатору – но пассажиры останавливают: в честь выборов проезд все три дня бесплатный.
– В Курске самая большая явка на голосование (по итогам первого дня голосования 6 сентября на выборах губернаторов самая высокая явка была Курской области. Российские эксперты объяснили это «досрочным голосованием с упрощением процедур», а глава ЦИК Элла Памфилова – «адекватной реакцией героических жителей на действия бандюг» – Ред.), – говорит своей спутнице высокая женщина в пестром платье.
– Это же без Суджи? Они проводили в ПВРах, конечно, но как можно вообще голосовать? Ведь многих людей нет, – отвечает та.
– Нельзя, – подтверждает первая. – Сколько денег на это потратили, и транспорт еще бесплатный.
– А вы сами голосовали? – любопытствую у нее я.
– Еще в августе проголосовала, досрочно, – отвечает пестрое платье. – Это долг.
– И кого поддержали?
– Я вообще там никого не знаю. Никто мне не внушает доверия, – отвечает она, так и не называя кандидата.
– А как изменилась жизнь в Курске?
– Приезжих много. Тревоги постоянно. А так – как жили, так и живут, – отвечает первая.
Вместе со спутницей она готовится выходить и напоследок бросает: – Только сердце разрывается от всего, что люди пережили.
Источник: Василиса Остапенко, «ВотТак».
