28 июня 2024 года состоялся первый за четыре года российско-украинский обмен гражданскими пленными. Россия вернула 10 гражданских заложников из Украины и Беларуси. Один из них, 59-летний Валерий Матюшенко из Донецкой области, провел в плену семь лет за свою проукраинскую позицию. По подсчетам правозащитников, российские власти могут удерживать еще около 5 тысяч украинцев. «Вот Так» поговорил с Валерием о пыточной тюрьме «Изоляция» и Макеевской колонии строгого режима, а также с его женой Татьяной, которая все эти годы боролась за мужа.
«Валеру похитило МГБ»
В субботу 15 июля 2017 года в 14:45 Валерий Матюшенко спустился во двор к машине. Он собирался поехать за женой. С утра Татьяна вместе с другими родителями ремонтировала класс в школе, где учился ее 16-летний сын. Вечером Валерий и Татьяна Матюшенко планировали отправиться на день рождения к другу. В следующие семь лет супруги виделись всего один раз – перед тем, как суд Донецка приговорил Валерия к 10 годам колонии «за шпионаж».
О семи годах без мужа Татьяна рассказывает тихим, каким-то выцветшим голосом. Единственный раз она улыбнулась, когда вспоминала их с Валерием историю любви.
Будущую пару познакомил общий друг в 1996 году. Татьяне было 18, Валерий – на 14 лет старше. «Друг позвал в компанию попить чаю. Зашли, попили чаю, и вот с того времени меня на свидания Валера начал приглашать».
Поженились они только в 2001 году, перед рождением сына Павла. Валерий много лет работал музыкантом в ресторанах, затем занимался предпринимательством, а после начала большой войны стал мастером по ремонту бытовой техники. Татьяна держала магазины женской одежды, а сейчас она соцработник в Буче, куда переехала после начала полномасштабного вторжения.
До того страшного июльского дня семья Матюшенко жила в городке Комсомольское Донецкой области (12 мая 2016 года Верховная рада Украины присвоила городу название Кальмиусское в рамках кампании по декоммунизации). Когда Валерий открыл дверь своей машины, во двор заехал тонированный минивэн Volkswagen Transporter T4 белого цвета и припарковался на стоянке у стоящего рядом здания горсовета. К Матюшенко подошли четверо мужчин в штатском, спросили: «Матюшенко Валерий Николаевич?» Получив утвердительный ответ, схватили Валерия и запихнули в микроавтобус. Там ему надели наручники, на голову – полиэтиленовый пакет.
Не дождавшись мужа в школе, Татьяна сама вернулась домой и обнаружила, что двери их автомобиля открыты. Она разминулась с Валерием всего на 15 минут. Соседи рассказали, что видели, как Валерий выходил из подъезда, а дальше – как в воду канул. «Я не понимала, где он, – вспоминает женщина. – Зашла домой, начала звонить ему, но номер был отключен. Подумала, может, Валера к кому-то поехал на ремонт бытовой техники. Но все равно места себе не находила». Татьяна догадывалась, что мужа могли похитить «ДНР»-овские силовики, как ранее произошло со многими проукраинскими жителями оккупированной Донецкой области.
«В 6 часов у меня уже была истерика», – признается Татьяна. Поздним вечером она вызвала полицию. Сотрудники пытались убедить ее, что «муж просто загулял», но заявление о пропаже Валерия приняли и его зубную щетку на ДНК-экспертизу забрали. Комсомольское – город маленький: на следующий день люди начали «очень осторожно шептать, что Валеру похитило МГБ».
Арест стал для Татьяны шоком: «Мне непонятно, как можно похитить человека. Просто взять и увезти, без официального задержания, без постановления».
Валерий же сразу понял, что за ним пришли сотрудники так называемой МГБ – «Министерства госбезопасности» самопровозглашенной Донецкой Народной Республики. Но даже семь лет спустя он не знает, кто его «слил», потому что «никто абсолютно не знал об этом». О чем «об этом» – Валерий Матюшенко не озвучивает. «Приговор мне вынесли за шпионаж в пользу Украины. Давайте ограничимся этим», – попросил политзаключенный в разговоре с «Вот Так». Татьяна дополнила, что знала об опасности и предупреждала мужа, «но он так решил».
Скованного Матюшенко долго везли. Сколько именно, он не знает, «потому что время в этот момент, наверное, останавливается». «Привезли меня в место, которое, как потом оказалось, называется “Изоляция”», – говорит Валерий.
«Донецкий Дахау»
«Изоляция» – незаконная тюрьма в Донецке на улице Светлого Пути, 3. Появилась она 9 июня 2014 года, когда представители «ДНР» захватили территорию обанкротившегося завода «Изоляция». С 2010 года там располагался арт-центр с таким же названием. Несколько зданий и семь гектаров территории вокруг «МГБ» превратило в учебный полигон, склад украденной военной техники и тюрьму.
Согласно международному гуманитарному праву, гражданских пленных нет – есть только военнопленные. А таких, как Валерий Матюшенко, называют «лица, лишенные свободы», объясняет исполнительный директор Украинского Хельсинского союза по правам человека Александр Павличенко.
Название этого страшного места редко произносят вслух. Даже если кто-то из знакомых попадает в «Изоляцию», говорят: «Туда, где исчезают люди». А в автобиографической книге «Светлый путь. История одного концлагеря» ее автор, журналист и экс-пленный Станислав Асеев, называет «Изоляцию» «донецким Дахау».
С момента начала полномасштабной войны общее количество гражданских украинцев, которые до сих пор остаются в российских застенках, по подсчетам Павличенко, колеблется от 4 до 5 тысяч человек. Общее количество невиновных, которые побывали в заключении и освободились, правозащитник оценивает минимум в 20 тысяч.
Комендантом тайной тюрьмы с 2014 по 2018 год был Денис Куликовский (также известный по прозвищу Палыч), которого называют «главным палачом “Изоляции”». Впервые о военных преступлениях Палыча рассказали пленники «Изоляции», вышедшие на свободу в декабре 2019 года. От них Татьяна узнала, что ее мужа тоже пытали.
Факт пыток в тайной тюрьме зафиксирован и подробно описан в отчете Управления Верховного комиссара ООН по правам человека за период с 16 ноября 2019 года по 15 февраля 2020 года. По словам освобожденных узников Станислава Асеева, Богдана Пантюшенко, Александра Коринькова и Сергея Иванчука, «главный палач» не просто руководил конвоирами, но и сам избивал и пытал электрическим током с помощью «тапика»: во время этой пытки человека привязывают к столу, клеммы военно-полевого телефона цепляют к пальцам рук или ног, пяткам или мочкам ушей. Бывшие пленники рассказывают, что самое страшное – когда провода подводят к гениталиям, соскам или вставляют в прямую кишку. Эта пытка в «Изоляции» называлась «электрофорез».
Пытал Куликовский и Валерия Матюшенко. «Меня пытали электрическим током, – нехотя вспоминает политзаключенный. – Там мало кого не пытали. Я знаю всего двух человек, к которым не применялись пытки. Я не спрашивал, почему». Однажды Валерия сильно избили, сломали четыре ребра:
«Полтора месяца я ходил желто-сине-красный. Все тело было до шеи забито. Там не бьют по лицу. Бьют, начиная от шеи вниз. По лицу ты должен быть красивый и чистый».
Матюшенко объясняет, чего таким образом добивались силовики: «Меня допрашивали опера. Спрашивали, сотрудничал я или не сотрудничал со спецслужбами Украины. Все крутилось вокруг этого, что я мог передавать [информацию]». – говорит Матюшенко.
«Если есть зацепки, за которые эти люди – даже можно сказать, эти нелюди, – могут схватиться, тебя уже не отпустят», – говорит Матюшенко.
Большинство допрашивали на предмет шпионажа, даже если они лайкнули чужой или опубликовали свой пост в поддержку Украины (за такие действия два года провел в неволе студент Сергей Устинов). С началом полномасштабного вторжения российские власти преследуют сотни людей, которые выражают свою антивоенную позицию в соцсетях.
Допросы проходили в подвале, который называли «кафетерий». Так боевики прозвали пыточную за то, что Денис Куликовский перед издевательствами предлагал своей жертве чашку кофе. «И еще там стояли упаковки с водой, грузинской “Боржоми”, как в комнате для отдыха», – добавляет Валерий.
Еще одной пыткой был «стакан». В комнате размером один на полтора метра можно или стоять, или полусидеть. В «стакане» человека могли удерживать до месяца. Охранники практиковали и «растяжку» – руки заключенного поднимали вверх, ноги разводили в разные стороны. Об этом не может забыть Станислав Печёнкин:
«Мне не давали ни есть, ни пить, ни справить нужду… Я выдержал две ночи таких пыток, после чего сказал, что готов сознаться, в чем они хотят», – вспоминает освободившийся в 2020 году Печёнкин.
Бывшего охранника на винзаводу Artwinery и блогера задержали в Горловке 13 января 2017-го – на полгода раньше, чем Валерия Матюшенко. Станислав провел три года за решеткой только за то, что случайно сфотографировал автомобиль, в котором находился начальник местного отдела МГБ Алексей Алчин.
Согласно свидетельствам, людей пытали даже после того, как они подписывали признательные показания. А потом конвоиры просто «развлекались и самоутверждались». К тому же они это часто делали это «по пьяни», говорит Печёнкин, и просто потому, что «мы враги, потому что мы слабы, а они сильны». Под алкогольным опьянением в конвоирах проявлялась «нечеловеческая агрессия», рассказала еще одна бывшая пленная Валентина Бучок в документальном фильме «Концлагерь “Изоляция”».
В «Изоляции» работали люди с российским гражданством. Они удерживали и пытали тех, кто сотрудничал со спецслужбами Украины, жителей неподконтрольных Киеву территорий Донецкой области. В Украинском Хельсинском союзе по правам человека «Вот Так» назвали еще несколько типов «лиц, лишенных свободы». Это сотрудники местных органов власти, владельцы среднего и малого бизнеса, бывшие сотрудники правоохранительных органов и участники боевых действий, волонтеры, а также активисты и любые граждане с проукраинской позицией.
В начале января 2024 года Шевченковский районный суд Киева признал Дениса Куликовского виновным в применении пыток к военнопленным и гражданским лицам и приговорил к 15 годам лишения свободы.
Что сейчас с «Изоляцией» и содержатся ли там пленники, неизвестно. По некоторым сведениям, 24 июля 2022 года она попала под обстрел.
В докладе польской журналистки Моники Андрушевской и украинского юриста Виталия Хекало «Изоляция. Голоса из подвала», опубликованном в 2021 году, собраны свидетельства 16 узников нелегальной тюрьмы. Авторы подчеркивают, что «масштабы нарушений прав человека в этом месте стали явлением мирового масштаба».
Камера №8
Доставив Валерия Матюшенко в «Изоляцию», сотрудники тюрьмы обыскали пленника и забрали все вещи, включая ремень и цепочку с крестиком – «чтобы я не удавился». После обыска его заперли в комнате без окон. Там был только матрас размером 200 на 70 сантиметров.
«Вот такого размера комната и была. Не знаю, сколько я там находился. Может быть, дня два. Там времени ты не знаешь. Просто находишься в этом помещении. Тебе дают проникнуться ужасом твоего положения».
В комнате круглосуточно горел свет и работала камера видеонаблюдения. Вместо туалета в камере стояла пятилитровая бутылка от воды – для справления малой нужды. От еды Валерий отказывался. «В туалет выводили один раз в 6 утра. И тут уже подумаешь, есть что-нибудь или не есть».
Через какое-то время Матюшенко отвели в «кафетерий» и спустя несколько дней «определенных экзекуций» подняли на первый этаж. Все комнаты переделаны под камеры – на окнах решетки, из металлического уголка сварены нары. «Камера [размером] примерно семь на четыре метра. Периодически нас там было 27 человек. Люди менялись: одних завозили, других увозили», – рассказывает Валерий.
Станислав Печёнкин провел в «Изоляции» семь месяцев и нарисовал план тюрьмы. Пленников держат в первом из четырех корпусов. В каждой из восьми камер удерживали от четырех до 20 человек. Еще 20 пленников ждали своей участи в подвале. Всего 82 мужчины и женщины. Данные Матюшенко, которыми он поделился с «Вот Так», совпадают с цифрами, обнародованными Печёнкиным.
Кормили заключенных всего два раза в сутки: в 7 утра и в 7 вечера. Каждый день на завтрак и ужин давали только кашу на воде: либо гречневую, либо рисовую, без масла, соли и сахара. «Хлеб иногда бывал. Потом мне теща и тесть начали передавать продукты. Но это было недолго», – говорит Матюшенко.
Иногда заключенных выводили гулять в тюремный дворик. Душ тоже был редким удовольствием. А вот на работы выводили почти ежедневно. Деятельность была совершенно бессмысленной, Валерий назвал ее «дурной». Например, поручали собирать камни с террикона (искусственная насыпь из пустых пород, извлеченных при подземной разработке залежей угля. Террикон расположен между северо-западной окраиной оккупированной Горловки и поселком Южный, который ВСУ освободили в 2018 году. – Ред.), но камни только размером с кулак. Собранные в мешки, их необходимо было выкинуть в мусорную яму. «Но там же не поспоришь. Тебе сказали – ты делай».
Основной работой была переупаковка «контиков», шоколадного печенья «Супер Контик». Заключенные должны были вынимать просроченное на три-четыре года года печенье из фирменной упаковки украинского производителя кондитерских изделий «Конти» и перекладывать в новые коробки. После чего их продавали или развозили в качестве гуманитарной помощи детям и пенсионерам Донецкой республики. От голода заключенные тоже ели это печенье, несмотря на давно истекший срок хранения.
«Там, в камере №8, я пробыл почти девять месяцев, до марта [2018 года]», – говорит Матюшенко.
Два побега
После того как муж не вернулся домой, Татьяна Матюшенко обратилась в полицию, в Службу безопасности Украины (СБУ) и написала заявление в МГБ. Не сразу, но в Донецке официально подтвердили, что Валерий Матюшенко у них.
Спустя три дня после незаконного ареста к Матюшенко домой пришли с обыском. Один из «МГБ»-шников повторял Татьяне: «Муж у тебя крепкий орешек. Три дня не могли его расколоть. Стал говорить только когда пригрозили тобой и сыном». А еще женщине показали постановление о том, что Валерий обвиняется в шпионаже в пользу Украины.
После этого Татьяне разрешили принести супругу передачу. «Я приехала к МГБ. Там мне показали бумаги о соучастии в шпионаже, которые они готовили на меня. “Решай сама, что будешь делать. Если следом пойдешь, ребенок в детский дом [отправится]”», – пригрозили женщине.
Татьяна попробовала найти адвоката, но все отказывались защищать сообщницу «шпиона». Через полторы недели неудавшихся поисков она села в машину и уехала в подконтрольный Украине Славянск. Беглянка знала, что за ней установлена слежка, но «может, сводка на границу еще не прошла, может, [пограничник] меня пожалел». Домой она не возвращалась, пока в ноябре с нее не сняли обвинения за недостаточностью улик.
Сначала «МГБ» назначило Валерию своего защитника – Елену Шишкину. Она звонила Татьяне с обвинениями и угрозами: «Ты вместе с ним шпионила, ты вообще должна сидеть вместе с ним. А его надо расстрелять». После этого Татьяна нашла другого адвоката. Но его не пускали к подзащитному и предупредили: веди себя тихо, или сядешь вместе с Матюшенко.
В конце декабря 2017-го Татьяна с сыном приехали в Комсомольск. Она хотела встретить Новый год с родителями, а еще – попасть на судебные заседания мужа. Три раза заседания переносили, истощенного Валерия в зале суда Татьяна увидела только 2 февраля 2018 года. Им разрешили пообщаться пару минут и даже подержаться за руки. 28 марта Военный трибунал «ДНР» признал Валерия Матюшенко виновным в шпионаже (ст. 321 УК «ДНР») и приговорил к 10 годам строгого режима в Макеевской ИК-32.
Только после девяти месяцев «Изоляции» Матюшенко узнал, что у него был шанс сбежать из «донецкого Дахау». «Когда мне вынесли приговор, я после этого еще около 20 дней был в “Изоляции”. Охранник спросил: “А что, у тебя уже суд был?” Я отвечаю: “Да”. И он мне говорит такую фразу: “Так по тебе, получается, уже можно стрелять”. То есть если бы я пытался удрать в роли подозреваемого, а не осужденного, по мне бы стрелять не стали. Но я все равно не мог бежать. Я не знал, где моя жена и сын. Если их взяли, мне бы пришлось вернуться. И тогда разговор со мной был бы уже совершенно другой». Пытались ли другие пленные сбежать из донецкого концлагеря, Валерию неизвестно.
Татьяне же пришлось бежать из дома во второй раз. После того как она с сыном вернулась из суда в старую квартиру в Комсомольске, здание окружили несколько машин с сотрудниками «МГБ». «Я не понимаю, почему они не заходили домой, а караулили на улице», – Татьяна не включала свет, надеясь убедить спецслужбы в том, что дома никого нет. На четвертый день Татьяна дождалась, когда сотрудники ушли пить чай в кафе, надела куртку сына, выбежала на улицу и побежала «куда глаза глядят». Переночевала у родителй. Рано утром, когда еще было темно, она вернулась в Славянск. Павел решил остаться с бабушкой и дедушкой, заканчивал местную школу и паралельно учился в школе в Славянске. А еще до совершеннолетия он мог безопасно навещать отца.
Мать говорила: «Я так тебе завидую, сыночек. Ты папу видишь». Павел со слезами на глазах отвечал, что завидовать нечему: «Я на него через стекло смотрю, а обнять не могу. Думаешь, мне легко?» «Мы все время разговаривали, кому легче, кому тяжелее и как это все выдерживать, – вздыхает Татьяна. – В тот момент я не понимала, что в моей жизни происходит».
Годами Татьяна Матюшенко делала все, чтобы мужа включили в списки на обмен. Входила в рабочую группу при офисе Владимира Зеленского, выходила на акции и одиночные пикеты к офису президента Украины. «Обращалась к Ермаку (Андрей Ермак – руководитель офиса президента Украины. – Ред.), Верещук (Ирина Верещук – вице-премьер − министр по вопросам реинтеграции временно оккупированных территорий Украины. – Ред.), Резникову (Алексей Резников – бывший министр обороны Украины. – Ред.)», – перечисляет она чиновников, которые не помогли.
На переговорах в Минске, состоявшихся в ноябре 2017 года, Валерия Матюшенко официально подтвердили как пленника. Перед декабрьским обменом Татьяне звонили из СБУ – спрашивали, кто встретит Валерия и где он будет жить. А накануне сообщили, что его перенесли в списки обмена на следующий год. Но потом снова убрали из списка. Так у Матюшенко появился статус «не подтвержден», с которым шансы принимать участие в обменном процессе стремятся к нулю. Когда муж не вернулся и в 2019-м, у Татьяны случился очередной нервный срыв. Она говорит, что тот год был самым тяжелым.
Cтатус «не подтвержден»
Есть три категории пленных, которых Украина запрашивает на обмен. Первая – люди, которые установлены как Украиной, так и «ЛДНР». Вторая – те, кого установила только Украина, а оккупационные власти не подтверждают их наличие в плену. К третьей категории относятся пленники, которых подали на обмен, но у них нет документов ни от одной из сторон конфликта.
За несколько лет до того как Россия вторглась на территорию Украины, из плена обменяли нескольких человек с уголовным прошлым. Среди них два бывших украинских милиционера и сепаратиста – Владимир Карась и Евгений Бражников. Последний сотрудничал с администрацией «Изоляции» и избивал других пленных, включая Валерия Матюшенко. Вопросы у родственников остающихся в плену украинцев вызывает и обмен Александра Садовского, который был пожизненно осужден за убийство беременной женщины в Донецке незадолго до оккупации города.
Начиная с 2014 года, в обменные списки попадали в первую очередь военнослужащие ВСУ и гражданские лица с проукраинской позицией. Когда боевые действия стали менее активными, в списках стало меньше военных и больше гражданских. Почему Валерия Матюшенко не хотели отпускать, до сих не знает ни он сам, ни его жена: «Это нужно спросить у Российской Федерации, почему они так долго тянули и не отдавали».
«Донецкая республика» не признавала наличие Матюшенко на своей территории. Хотя Татьяна собрала документы: справки с обеих сторон о том, что мужа действительно задержало «МГБ», копию приговора, справку из Макеевской колонии колонии, что он там содержится. Но власти «ДНР» утверждали: «У нас такого человека нет». Значит, обмен практически невозможен.
Юридически процедуры обмена гражданских на гражданских не существует, говорит исполнительный директор Украинского Хельсинского союза по правам человека Александр Павличенко. В УХСПЧ эту процедуру называют «взаимным освобождением», а гражданских передают в качестве «прицепа» к обмену военнопленных. Процессом занимается ГРУ, СБУ и рабочая группа при Координационном штабе по обмену военнопленных. «Как это происходит, кто попадает в списки, в какой очередности – это все не разглашается», – уточняет Павличенко.
Правозащитник объясняет, в чем основная сложность «взаимного освобождения»: «ФСБ прячет украинцев. Их содержат инкоммуникадо, то есть человек лишен связи с внешним миром (согласно международным нормам, это грубое нарушение прав человека. – Ред.). Россия не придерживается правил о том, что должно быть решение суда, что необходимо сообщить родственникам о местонахождении задержанного, а фактически пропавшего без вести лица. Все эти правила остались в прошлом, Россия ушла в средневековье. Лица, лишенные свободы, числятся под номерами, без персональных данных. Иногда они даже неизвестны администрации заведения, в котором содержатся на территории России».
Матюшенко обращалась не только к местным политикам, но к уполномоченной по правам человека «ДНР» Дарье Морозовой, а также в международные правозащитные организации Комитет Красного Креста и ОБСЕ. Она дошла даже до папы римского с просьбой освободить тяжелобольных украинских пленных. Франциск ответил, что попробует обменять семь человек, включая Валерия Матюшенко. Но в итоге домой вернулись азовцы. Татьяна считает, что после начала большой войны выгоднее обменивать медийных пленных. «Наши таковыми не были», – сожалеет она. Этим летом именно при посредничестве Римской курии состоялось освобождение Матюшенко и других гражданских украинцев.
Дожить до свободы
Несмотря на строгий режим, в Макеевской колонии было полегче, говорит бывший осужденный Матюшенко. Из места лишения свободы ему запомнились цветы: «Когда я зашел во дворик, там росли чорнобрывци (бархатцы. – Ред.), причем так много. Потом их все повырывали, деревья повырубали. Оставили только асфальтированную площадку, чтобы у тебя ничего для жизни не было».
В ИК-32 Матюшенко жил в «политическом» бараке. В такие не селят убийц и насильников, а только неугодных государству. В Макеевской колонии «политическими» были такие, как Валерий – осужденные за шпионаж. «Еще ВСУ-шники, азовцы, – добавляет Матюшенко. – Когда я уходил, их было человек 200. Их судят за то, что они якобы воевали против гражданского населения. Не знаю, как это можно доказать во время войны».
В бараке жили полсотни политзеков, рядом дворик – 14 шагов в длину. Вокруг – обтянутый железными листами забор, чтобы «мы никого не видели и к нам не мог никто заглянуть». «Это был особый режим на строгом режиме», – говорит Матюшенко.
В колонии состояние Валерия ухудшилось: появились серьезные проблемы со щитовидной железой, образовалась паховая грыжа, усугубился генетический синдром Туретта (расстройство ЦНС, которое характеризуется множественными двигательными тиками. – Ред.). Об этом Татьяне рассказывала и ее мать, которой удавалось навещать Валерия в ИК-32, и уполномоченная Верховной Рады по правам человека Людмила Денисова. Необходимую помощь Матюшенко не оказали. В феврале 2024 года он сказал теще, что до конца месяца не доживет. И к счастью, ошибся.
«[Пытки] – это приходящее и уходящее. А самое сложное – отсутствие свободы. Хотя и в отсутствие свободы как-то втягиваешься. Ты сидишь, сидишь, время идет. Наступает апатия. Понимаешь, что жизнь, она-то другая совершенно». За решеткой Валерия поддерживало желание выжить, выйти на свободу и вернуться к семье.
Эйфории нет
О долгожданном освобождении Валерий не знал до последнего момента. Примерно 24 июня его вызвал к себе замполит колонии и попросил написать заявление с просьбой о помиловании. Через два дня под вечер в барак зашел замначальника колонии со словами: «Матюшенко, собирайся на УДО». Валерий говорит, что от таких новостей «обалдел», но вещи в сумку упаковал.
Прежде чем выйти за ворота колонии, ничего не понимающий Матюшенко подписал справку об освобождении. Вот что было дальше: «Открывается первая решетка, вторая, третья. И тут, как в мультфильме, волк говорил: “Шо, опять?” (фраза из советского мультфильма «Жил-был Пес». – Ред.) стоят передо мной три ФСБ-шника в балаклавах, стоит автобус с открытой дверью, цепляют мне наручники за спину, голову заматывают бинтом эластичным. Я думал, у меня уши поотламываются. И опять в автобус».
«Мы проехали весь вечер, всю ночь и весь [следующий] день, – продолжает свой рассказ Валерий. – Я слышал, что кого-то заводят периодически, что женщина появилась, это Лена Пех была (Елену Пех задержали в августе 2018 года в Горловке и осудили на 13 лет колонии за госизмену. – Ред.). Все это время мы ехали с завязанными глазами и в наручниках. К вечеру следующего дня нас опять привезли в какую-то тюрьму».
Валерия завели в камеру. Только там с него сняли наручники и эластичный бинт, накормили и дали поспать. Утром Матюшенко снова прошел через процедуру с бинтом и наручниками. В дорогу ему дали сосиску в тесте и бутылочку воды. «И мы погнали дальше. В 2 часа ночи я был в Жулянах (киевский аэропорт имени Игоря Сикорского. – Ред.)». Этим же рейсом домой вернулись еще девять узников Кремля.
В аэропорту Валерия встретили жена Татьяна и теща. «Первая встреча с женой тепло прошла. Она очень скучала за мной, и я за ней скучал».
«Я его когда увидела, дотронулась, то думала, как бы не переломать его. Он как воробушек был, малюсенький, – делится Татьяна впечатлениями о первой после долгой разлуки встречи. – И рост был 1,69 метра, а сейчас почему 1,65 метра. Сын смеется: “Папа стоптался”. Шутим чуть-чуть. У нас семья такая, любим юмор».
Татьяна встретила мужа истощенным, он еле стоял на ногах, поэтому его госпитализировали на скорой и прооперировали. «Но он не хочет говорить о болячках, не хочет жаловаться», – объясняет супруга. За время заключения Валерий потерял не только 20 килограммов веса, но и здоровье. Сейчас он проходит лечение, но полностью восстановиться ему уже не удастся.
Из плена Валерий вернулся в новый дом в Бучанском районе под Киевом.
«Вот я вышел на свободу, а никакой эйфории у меня нет. Мир изменился, а у тебя в голове время остановилось».
Валерию кажется, что семь лет плена его не изменили. Татьяна думает иначе: «Увидеть мужа через семь лет – это как познакомиться заново». Больше всего Валерий хочет обнять сына. Сейчас Павлу 23 года, он живет в Европе. Валерий покинуть территорию Украины не может из-за мобилизационных ограничений.
«Изоляция» – самая большая, но не единственная незаконная тюрьма на оккупированных Путиным территориях Украины. Всего их порядка 130 только в Донецкой и Луганской областях, включая подвалы бывших зданий Донецкого апелляционного суда и Донецкого телецентра, а также экс-отделение СБУ в Луганске.
Пока Крым и Донбасс будут оккупированы Российской Федерацией, убеждена руководитель организации «Центр гражданских свобод» и нобелевская лауреатка Александра Матвийчук, будут все новые случаи похищения людей и пыток.
Источник: Ирина Новик, «ВотТак».
