15 декабря 1937 года началась “греческая операция” НКВД. Ее итогом стал арест 13,5 тысячи человек. 11 тысяч из них были расстреляны. Примерно 200 человек умерли в тюрьмах от побоев и болезней. Остальных отправили в лагеря ГУЛАГа. Больше тысячи греков попали на Колыму, в Севвостлаг, где почти каждый второй умер от голода, холода и непосильного труда. До сих пор российское государство так и не признало вину перед греческим народом и не реабилитировало греков.
“Старейшего члена партии в Азербайджане, Ивана Харлампиевича Левкопуло пытали в течение нескольких суток. Его, уже далеко не молодого, сменяя друг друга, избивали два молодых следователя. Время от времени в подвал спускался первый секретарь ЦК компартии Азербайджана М. Багиров, интересовался:
– Признается?
– Нет!
– Бейте!
Багирова бесила стойкость окровавленного, но не сломленного соратника по революции. Он вновь и вновь спускался по крутым ступенькам в сырой подвал, желая увидеть, как от Левкопуло добьются признаний в том, что он хотел установить греческую автономию в Азербайджане.
– Признается?!
– Нет!
– Бейте!!
И. Левкопуло ничего не подписал. Он провел в лагерях 17 лет и вернулся живым”.
Из книги Ивана Джухи “Греческая операция”
“Греки проходили и по польской, и по немецкой, и по харбинской операциям, по всем национальным операциям”, – отмечает кандидат исторических наук Наталья Потапова.
“Но тогда их брали, как говорится, на общих основаниях. Не как греков, не по крови, а как контрреволюционеров, шпионов и т. д. А с 15 декабря их арестовывали только за то, что они греки. Грек – значит, виновен. За первые две недели, до 1 января, было арестовано порядка трех тысяч человек”, – констатирует Иван Джуха, автор восьми книг по истории “греческой операции” НКВД.
Дьявольская логика
“Греческая операция” стала одной из последних национальных операций НКВД в период Большого террора.
“Понятно, что не существует никаких документов, в которых были бы записаны причины греческой операции. Можно лишь предполагать, какими они были, – говорит Иван Джуха. – Думаю, что одна из причин сводится к тому, что к 1938 году среди иностранцев, проживавших в СССР, больше всего было именно греков. Судя по некоторым данным, которые я находил в архивах, греками были едва ли не 90% людей с иностранными паспортами”.
Таким большим количеством греков – несколько десятков тысяч человек – СССР был обязан Османской Турции. После резни армян, достигшей пика в 1915 году, на очереди оказались греки.
“Пиком геноцида греков в Турции стал 1919 год. По подсчетам Костаса Фотиадиса, профессора истории из Салоник, было уничтожено 353 тысячи греков, – поясняет Иван Джуха. – От резни греки бежали либо в Грецию, либо в единоверную Россию, тем более что Трапезунд (сегодня – Трабзон), один из культурных и образовательных центров греков Турции, находился совсем рядом с советской границей, с Батуми”.
Многие беженцы, покинувшие Турцию в 1919–1920 годах, сохраняли греческое гражданство и не принимали советского.
“Думаю, это очень серьезно раздражало Сталина. Можно было бы сказать, “советское руководство”, но мы понимаем, что советское руководство в те годы – это Сталин, – говорит Иван Джуха. – Еще одной возможной причиной могла быть месть Сталина за свое геополитическое поражение в Греции, – а человеком он был, несомненно, мстительным”.
По замыслу Сталина, Греции предстояло сыграть особую роль в развертывании мировой революции, разжечь пламя которой пытался Коминтерн. При нем были созданы вузы, готовившие будущих революционеров для других стран. В них обучалось много посланцев греческой компартии, среди которых был даже Никос Захариадис, ее генеральный секретарь. Все они должны были вернуться в Грецию и начать революцию.
“Греция была очень левой страной, с сильной компартией. И конечно, делать на нее ставку было правильным. И вдруг в 1934 году в Греции восстанавливается монархия, а в 1936 году происходит военный переворот, и генерал Иоаннис Метаксас начинает преследовать коммунистов настолько жестко, что советская историография именовала его не иначе как фашистом. Хотя, конечно, никаким “классическим” фашистом, подобным Гитлеру, он не был, о чем говорит хотя бы такой факт: когда фашистская Италия напала на Грецию, и Муссолини потребовал ключи от Афин, Метаксас ответил ему “орхи” – “нет” по-гречески. После чего греческая армия выгнала итальянскую армию из Греции, освободила даже часть Албании, и Муссолини пришлось обращаться за помощью к Гитлеру, чтобы снова оккупировать Грецию. Так что фашистом Метаксаса можно было назвать лишь за преследование коммунистов – при нем они и носа не могли высунуть. О том, чтобы приступить к реализации того, чему их научили в университетах при Коминтерне, и речи быть не могло, – отмечает Иван Джуха. – Конечно, это был серьезный удар по Сталину. Потерпев столь сокрушительное геополитическое поражение, он должен был кому-то отомстить. А кому? Под рукой оказались греки, жившие в СССР. Не только жившие под иностранными паспортами, но и самые что ни на есть советские греки. Например, мариупольские греки, состоявшие в российском, а после 1917 года – в советском гражданстве”.
“Создать пансистему страха”
Директива Ежова 50215, давшая старт “греческой операции”, поступила на места 11 декабря 1937 года. В ней говорилось, что к арестам греков на всей территории СССР следует приступить с 15 декабря: давалось время на составление списков, на подготовку отрядов чекистов. Директива была поразительно похожа на вышедшую незадолго до этого, 30 ноября 1937 года, директиву №49990 о начале “латышской операции”. А та, в свою очередь – на финскую, эстонскую, румынскую и т. д. По сути, менялись лишь национальность подлежащих аресту и регионы.
Из директивы №50215:
“Материалами следствия устанавливается, что греческая разведка ведет активную шпионско-диверсионную и повстанческую работу в СССР, выполняя задания английской, германской и японской разведок. Базой для этой работы являются греческие поселения в Ростовской-на-Дону и Краснодарской областях Северного Кавказа, Донецкой, Одесской и других областях Украины, в Абхазии и других республиках Закавказья, в Крыму, а также широко разбросанные группы греков в различных городах и местностях Союза”.
В первый же день операции арестовали Константина Челпана – главного конструктора двигателя танка Т-34, совсем недавно награжденного орденом Ленина. Он будет приговорен к расстрелу.
Федора Цимидана из села Стыла Донецкой области пришли арестовать в тот самый момент, когда у супруги начались родовые схватки. Но он сумел договориться с милицией, и сперва будущую мать отвезли в роддом, а потом будущего отца – в тюрьму. Дочь сможет увидеть его только через пятнадцать лет.
“Уже со второй половины января аресты явно пошли на убыль. Почему? Специальных квот в греческой операции, в отличие от кампании по искоренению кулачества как класса, не было. Нет ни одного документа, который свидетельствовал бы о конкретных цифровых заданиях местным энкавэдэшникам. Но некие отголоски квот быть могли. Я знаю два случая, которые об этом говорят, – поясняет Иван Джуха. – О первом мне рассказала бывшая жительница села Ахалшени под Батуми, Валентина Дмитриевна Муратиду. По ее словам, председатель колхоза получил задание арестовать 30 человек. Собралось правление и стало составлять список. Происходило это примерно таким образом. Кто-то говорит: “Ну, давайте Константиниди впишем”. А другой член правления возражает: “Нет, нельзя, это двоюродный брат моей жены”. – “Ну, давайте тогда Павлиди”. – “Нет-нет, Павлиди тоже нельзя, он кум моего брата”. – “Тогда, может, Келесиди? Все молчат? Ничей не родственник? Значит, занесли в список”. Именно так в этот список попал отец Валентины Дмитриевны, Дмитрий Константинович Муратиди. Он умер на Колыме. Очень похожий случай с составлением таких списков был и в моем селе”.
Свою роль в том, что аресты уже с конца января 1938 года пошли на спад, могло сыграть не только то, что нужное количество греков уже было арестовано, но и переполненность тюрем.
“Их же надо было где-то размещать, этих арестованных. Когда я прочитал в “Архипелаге ГУЛАГ” Солженицына, что на один квадратный метр в Краснодарской тюрьме приходилось 4 человека, я не думал, что когда-нибудь получу подтверждение этим цифрам. Но, представьте себе, мне передали воспоминания грека, который сидел в этой тюрьме. Он назвал количество людей в камере и указал ее примерную площадь. Я разделил – и получил 4,2 человека на кв. м! Недаром в тюрьмах умирало так много людей – и молодых, и стариков. Из одних только умерших в Краснодарской тюрьме я составил список из 71 человека. Так что, думаю, переполненность тюрем сыграла свою роль, – предполагает Иван Джуха. – Однако, скорее всего, дело было в том, что к тому времени уже была достигнута главная цель Большого террора – создать систему страха, чтобы никто и не думал сопротивляться. Возможно, свою роль сыграли и соображения чисто экономического характера: сколько ж можно убивать мужчин, а кто работать будет?”
Последнее предположение косвенно подтверждает история знаменитой на всю страну трактористки Паши Ангелиной, гречанки по национальности.
“Прасковья Никитична была из моего райцентра – Старобешево в Донецкой области. Мой папа даже работал у нее три месяца в бригаде прицепщиком на посевной, – рассказывает Иван Джуха. – Ангелина в райцентре пользовалась непререкаемым авторитетом. А как иначе? Дважды герой Соцтруда, любимица Сталина. И по легенде, которая вполне может оказаться правдой, Ангелина приходила в Старобешевскую тюрьму, где содержались арестованные в окрестных селах, и требовала от начальника тюрьмы или главного районного НКВДиста выпустить того-то или того-то, потому что некому заниматься посевной. Отказать ей не могли, людей выпускали, и так она очень многих спасла”.
“Признается?” – “Нет!” – “Бейте!”
Львиная доля арестов пришлась на Краснодарский край и Донецкую область, потому что именно в этих двух регионах компактно проживали греки. Однако аресты шли по всей стране.
“Двух греков нашли даже в Игарке – и обвинили в создании контрреволюционной группы. Во Владивостоке арестовали двоюродного брата Андрея Сахарова по греческой линии мамы академика, Евгения Софиано. Ему дали 10 лет, оправили в Норильск и там, когда он уже был заключенным Норильлага, еще раз осудили по пяти пунктам 58-й статьи и расстреляли. Сахаров в своих воспоминаниях пишет, что Евгений был его любимым братом”, – говорит Иван Джуха.
Иван Джуха занимается изучением истории греков СССР с 1977 года. За это время ему удалось составить поименный список репрессированных в ходе греческой операции НКВД и собрать огромный архив документов, с которым работают ученые из многих стран. Его основу составили архивно-следственные дела, протоколы допросов, рабочие (лагерные) дела, письма из тюрем, лагерей, мест спецпоселения, а также сотни фотографий из семейных архивов, присланные родственниками репрессированных греков. Иван Джуха назвал его “Архив Национальной Памяти”.
Первое издание книги Ивана Джухи “Одиссея мариупольских греков” вышло в 1993 году. С тех пор автор написал и издал еще семь книг об истории греков СССР.
На Колыме Иван Джуха впервые оказался в 1974 году, когда был студентом географического факультета МГУ. В следующий раз он приехал на Колыму через 27 лет, в 2001 году. На этот раз – чтобы найти следы репрессированных греков, отбывавших срок в колымских лагерях. С тех пор успел исколесить всю Магаданскую область и побывал почти во всех бывших лагерных пунктах Севвостлага. А во время последней колымской экспедиции летом 2023 года побывал на прииске Мальдяк, который превратил в “доходягу” будущего создателя космических кораблей Сергея Королева.
Всего за время проведения греческой операции было арестовано 13,5 тысячи человек.
“4387 человек из них были гражданами Греции. Еще полторы тысячи были лицами без гражданства. Что это означает? Что они находились в стадии смены иностранного подданства на советское, – поясняет Иван Джуха. – То есть около половины арестованных были либо гражданами Греции, либо вчерашними гражданами Греции”.
Свыше 90% арестованных были мужчинами.
“И Большой террор в целом, и все национальные операции были “мужскими”. Во всех количество женщин среди репрессированных не превышало 3%, – отмечает Наталья Потапова. – Основной частью арестованных были мужчины от 30 до 55 лет – в самом репродуктивном и работоспособном возрасте. И в каждой национальной операции можно встретить среди арестованных людей абсолютно разных национальностей. Так, в рамках “греческой операции” могли быть арестованы русские, украинцы, евреи и пр. Причина в том, что эти операции были направлены не на этнические чистки, а на борьбу с потенциальной “пятой колонной”. Всех арестованных в рамках греческой операции объединяло лишь то, что их обвиняли в шпионаже в пользу Греции вне зависимости от того, какой они были национальности. В “финской операции” – в пользу Финляндии, в польской – в пользу Польши, в харбинской – в пользу Японии, в немецкой – в пользу Германии”.
“Среди 13,5 тысяч жертв “греческой операции” установлены имена 110 негреков: русских, украинцев, поляков, немцев. Есть среди “участников греческих контрреволюционных, националистических и шпионско-диверсионных организаций” турок, эстонец, еврей, татарин, болгарин, армянин, курд, румын, венгр, осетин, ассириец, латыш… – уточняет Иван Джуха. – И обвиняли арестованных в ходе греческой операции в шпионаже в пользу греческой разведки не чаще, чем в пользу немецкой или английской. А если арестовывали на Дальнем Востоке, то – в пользу японской. П. 6 ст. 58 (шпионаж) вообще применялся редко, даже крайне редко. Чаще всего в обвинениях фигурирует п. 10 – контрреволюционная деятельность, следующий по частоте п. 11 – участие в контрреволюционных организациях, которые якобы стремились установить свои национальные автономии. Если бы этим мифическим организациям удалось осуществить свои цели, то в нашей стране было бы штук 20 греческих автономий”.
Из воспоминаний Симелы Кочелиди:
“Моя мама … поехала в Майкоп с передачей … моему отцу и двум дедушкам. … Женщины с узелками, свертками, сумками стояли на обочине дороги. Было очень много женщин. Вдруг раздались крики: “Едут!”, “Везут!” Машины шли в сторону гор. Мама увидела папу. Он стоял в переполненном кузове машины в последнем ряду с краю. Осужденные стояли с опущенными головами. Мама крикнула: “Киряко!” Он поднял голову и увидел маму. Конвоир ударил его прикладом по голове. Папа сжал свою руку. Он держался за борт кузова”.
Во многих статьях, посвященных греческой операции, говорится, что удар был в первую очередь нанесен по греческой интеллигенции.
“Это распространенное заблуждение. Статистика его явно не подтверждает ни в греческой, ни в любой другой национальной операции. Подавляющее большинство пострадавших в ходе греческой операции были сельскими жителями. Так, в моем родном селе арестовали 164 человека. Все это были простые люди, такие, как мой дедушка, который работал возчиком на подводе, вывозил камень из каменоломни. 152 из них были расстреляны и мой дедушка тоже, – говорит Иван Джуха. – Да и греческой интеллигенции как таковой в СССР было так мало, что ее можно было по пальцам рук пересчитать. Так, в Мариуполе арестовали поэта Георгия Костоправа, нескольких актеров и режиссера греческого театра, сотрудников греческого издательства. Но это были единицы. А остальные были сплошь простые люди – либо неграмотные, либо с начальным образованием. Городских жителей среди арестованных было крайне мало”.
Из книги Ивана Джухи “Греческая операция”:
“В Бакинской тюрьме следователи неожиданно прервали допрос Г. Мавиди. Его, уже избитого, измученного бесконечными допросами, поставили лицом к стенке. Один из следователей схватил пистолет, все время лежавший как напоминание на столе, и объявлял:
– Именем … приговаривается… к высшей мере наказания …. – Следователь выдерживал паузу, потом раздавался выстрел. – Ух, б….! Промазал! – сокрушался он.
Так продолжалось несколько раз.
…
Григория Панайотиди на допросах били по голове железной трубой, завернутой в резину. Он ничего не подписывал. Тогда следователь выхватил из стакана остро отточенный карандаш, подскочил и со всего размаха воткнул его Григорию в шею. Грифель, пробив горло, выскочил во рту…
Избиения продолжались несколько недель. (Как-то Григорий услышал, как один следователь сказал другому: “Ты поосторожнее с ним – он же иностранно-подданный”. Но ничего иностранное подданство не изменило в методах допроса).
“Мертвых с кладбища не уносят”
На каждого арестованного составляли документ в формате А4. От 150 до 300 таких листов сшивали по короткому краю – получалось нечто похожее на альбом. Эти “альбомы” отправляли в Москву, на рассмотрение “верховной двойки” – Ежову и Вышинскому. Они заочно решали судьбу арестованных.
“По греческой операции на основании таких “альбомов” составили 133 протокола – за подписью Ежова (или его заместителей) и Вышинского. На каждом “альбомном” листочке – краткая информация по арестованному, обвинение и предложение, к какой категории его отнести – к первой (расстрел) или ко второй (10 лет лагерей). Отнести ко второй категории предлагали очень редко, – рассказывает Иван Джуха. – А еще реже верховная двойка не соглашалась с предложением с мест. Однако на некоторых листках есть пометки “Дело доследовать”. Понятно, что сами Ежов или Вышинский эти “альбомы” не смотрели, решение о доследовании принимал их аппарат”.
Пометка “Дело доследовать” означала, что расстрельный приговор, по сути, уже вынесенный на местах, будет пересмотрен.
“Но такое случалось действительно крайне редко – либо когда арестованные были престарелые, либо очень молодые. Тех, кому еще не было 18 лет, не расстреливали, а отправляли в лагерь. Так, самый молодой из арестованных в греческой операции Владимир Скопелидис, потомственный гравер из Одессы, которому было всего 16 лет, получил 10 лет Колымы. У него арестовали всю семью – отца, мать, брата, и всех распределили по разным лагерям. Владимир очень быстро умер на Колыме. Таких как он, 17–18-летних, было несколько десятков человек, и всех их отправили в лагеря. Негласное правило не приговаривать к расстрелу тех, кто старше 65 лет, тоже было, но не всегда соблюдалось. Так, в Краснодарской тюрьме расстреляли Михаила Чапаниди, которому было 86 лет”, – поясняет Иван Джуха.
У людей среднего возраста шанс избежать расстрела был невелик.
“Уникальный случай был, когда из Ростова пришел расстрельный приговор на Серафиму Бацатис. Вслед за ним в Москву отправили справку, что она, оказывается, на седьмом месте беременности. И тогда наши гуманисты не расстреляли Серафиму, а приговорили ее к 10 годам лагерей, – рассказывает Иван Джуха. – А еще были единичные случаи, когда арестованным и вовсе выносили оправдательный приговор, и они выходили на свободу. Только работая над книгой “Греческая операция в Украине”, я обнаружил в протоколе “двойки” отца моего школьного друга, с которым мы сидели за одной партой. Дядя Мефодий никогда не рассказывал, что месяц провел в тюрьме и был освобожден. И мой друг тоже об этом никогда не говорил, а может, и не знал”.
Степень суровости приговора не зависела от того, признавал арестованный свою вину, или до последнего настаивал, что не виновен.
“Это один из мифов, распространенный не только среди репрессированных греков: “Вот, дескать, тот-то не признался, не подписал протокол допроса с вымышленными преступлениями и его не расстреляли”. Абсолютно никакой связи не было. Были те, кто не признал вину и был расстрелян, и были те, кто признал вину и получил лагерный срок, – подчеркивает Иван Джуха. – Сложно найти объяснение и тому, почему большинство арестованных были приговорены к расстрелу. Казалось бы, уже создан ГУЛАГ, которому нужна рабочая сила, чтобы добывать золото, заготавливать древесину, прокладывать каналы, строить комбинаты и пр. А большинство арестованных – мужчины в самом расцвете сил, и логично отправить их в лагерь, на великие стройки. Но нет, 90% этих мужчин были расстреляны”.
К осени 1938 года решено было свернуть Большой террор. В августе первым заместителем Ежова по НКВД СССР и начальником главного управления госбезопасности был назначен Берия. Началась знаменитая “бериевская оттепель”.
“А что делать с арестованными? Выпустить их нельзя: мертвых с кладбища не уносят. Поэтому дела тех, кого еще не успели расстрелять или отправить в лагерь, поручили рассмотреть Особым тройкам. Была определена дата, до которой они должны вынести все приговоры – середина ноября 1938 года. И ударными темпами тройки справились с задачей, – говорит Иван Джуха. – Из 13,5 тысяч арестованных в греческой операции 1,5 тысячи осуждены этими тройками. И все они приговорены исключительно к расстрелу. В лагерь уже никого не отправляли даже при очевидно абсурдных обвинениях. Вот одно их них: работника цемзавода в Новороссийске расстреляли за то, что он передал иностранным шпионским органам схему линии обороны в районе Архангельска и Мурманска. Это реальное обвинение в его деле. Никого не смущало, что как иностранец он не имел права путешествовать по стране и никогда не покидал города, в котором работал”.
“Греческая операция” оказалось не самой массовой из национальных.
“Первое место по числу арестованных занимает “польская операция”, второе – немецкая, и третье – харбинская, – уточняет Наталья Потапова. – “Греческую операцию” нельзя назвать и самой кровавой. Процент расстрелянных на первом этапе по всем национальным операциям достигал примерно 70% (85% по оценке Ивана Джухи. – Прим. СР). Были, конечно, региональные особенности – в некоторых регионах этот процент был выше, чем по СССР в целом. Но в среднем по всем национальным операциям он был примерно одинаковым. Хотя, конечно, если сравнивать с кулацкой операцией, то процент расстрелянных был выше, национальные операции были более кровавыми”.
“Зубы Сталин съел”
Около 1000–1200 греков, которым повезло избежать расстрела, были отправлены в Севвостлаг на Колыме. Многие были настолько больны и обессилены, что умирали еще во владивостокской и магаданской пересылках. Там умер и самый известный греческий театральный режиссер первой половины 1930-х годов Сократ Мантиди. Его арестовали на второй день операции, 16 декабря 1937 года, и доставили в батумскую тюрьму на улице Руставели, где в начале века сидел Сталин. Мантиди обвинили в шпионаже и отнесли ко второй категории.
21 сентября 1938 года режиссера доставили во Владивосток, где он долго дожидался рейса на Магадан, куда попал лишь в декабре 1939 года. Из пересылки его сразу перевели на прииск. К культурно-воспитательной работе как осужденного по политической статье не допустили.
23 января 1940 года медкомиссия признала Мантиди негодным к физическому труду. При аттестациях в 1941 и 1942 годах его признавали инвалидом и годным только к легкому физическому труду. А 14 января 1943 года режиссер умер в Магаданской пересылке от типичного колымского “букета”: инфаркта миокарда, цинги и истощения организма.
“Мантиди умер, не зная, что родственники вычеркнули его из памяти. На сохранившейся семейной фотографии, которую мне прислали, его лицо заштриховано, – констатирует Иван Джуха. – В этом смысле больше “повезло” тем, кого отправляли в лагеря целыми семьями. Абсолютный “семейный” колымский рекорд – шесть родных и двоюродных братьев Маламатиди. Пятью членами семьи был представлен на Колыме батумский род Илиопуло: трое родных братьев – Александр, Софокл и Харлампий, а также их дядя Илья Константинович и его сын Панайот. Илью арестовали, когда ему шел уже семьдесят первый год. Он умер сразу после прибытия тбилисского этапа во Владивосток. Как записали в акте о смерти, “от старческой дряхлости”. Из братьев в живых остались трое”.
Лучшим способом уничтожения “врагов народа” была работа на золотом прииске.
“В промывочный сезон заключенным полагалось работать по 10 часов, однако на деле их заставляли трудиться по 12, 14 и даже 16 часов. С учетом поверок, завтрака, обеда и ужина, на сон оставалось 5–6 часов. Но выполнять норму они все равно были обязаны – за злостное невыполнение могли и расстрелять. Нечеловеческими были и бытовые условия лагерников. Если уж начальство признавало, что “бараки и палатки не утеплены, в стенах имеются крупные сквозные отверстия, температура ниже ноля, отопление эффекта не дает”, то что там было на самом деле, и представить невозможно, – говорит Иван Джуха. – Как рассказывал мне один из колымских сидельцев, если вбитый внутри барака металлический костыль покрывался инеем, то на улице — минус 51 градус, и значит, на работу можно не выходить. Но не потому, что жалели, а потому, что охрана не выдерживала. Долгой зимой холод был главным врагом. Несколько греков умерли на Колыме от “термического шока”, т. е. просто замерзли”.
Подавляющая часть смертей приходится на зимний период — с ноября по март.
“Вторым врагом был голод. Тысячи заключенных умерли от истощения, авитаминоза, цинги, пеллагры и прочих последствий ужасного питания. Племянник одного из выживших колымских лагерников признавался мне, что не верил рассказам дяди Фемистокла о лагерной жизни – настолько невероятными они казались, – рассказывает Иван Джуха. – Фемистокл вернулся домой без зубов и волос, а на вопросы родных, где его зубы, отвечал: “Эфаенатео Сталине” (Сталин съел). Запомнились и его слова о золоте: “Если увижу на земле золото, не подниму его”.
“Верили, что их родные еще живы”
Правительство Греции посылало ноты протеста против истребления этнических греков. Советский Союз в ответ на это якобы предложил Греции забрать своих соотечественников, однако Греция отказалась, поскольку считала их носителями коммунистической идеологии и боялась ее распространения в стране.
“Думаю, это всего лишь легенда. Если Греция считала всех греков в СССР зараженными коммунистической заразой, то почему тогда греческая миссия в Москве (посольства еще не было) так активно боролась за прекращение репрессий? В архивах МИДа Греции я нашел документы, доказывающие, что греческая миссия буквально бомбардировала протестами Наркомат иностранных дел СССР. И почему тогда всего через три месяца после назначения в Москву, 8 марта 1938 года, был найден мертвым в своей спальне посланник Греции в СССР Димитриос Николополус? Я уверен, что это убийство, организованное НКВД, а не самоубийство, как было объявлено официально”, – настаивает Иван Джуха.
Настоятельные требования прекратить репрессии все же привели к неким договоренностям о том, что Греция примет соотечественников из СССР.
“Часто, однако, это была именно насильственная высылка, не репатриация. В моей новой книге, которая скоро выйдет в Греции, я называю высланных “сталинской сдачей” – мол, сдачу возьмите себе. Ведь высылали-то не тех, кого арестовывали, а их семьи, которые уже лишились сына, мужа или отца. Тогда никто не знал, что означает эвфемизм “10 лет без права переписки”, поэтому очень многие верили, что их родные еще живы, и не хотели уезжать, – подчеркивает Иван Джуха. – В итоге Греция приняла 17,5 тысячи человек, и в основном это были семьи репрессированных. Насильственная высылка стала для многих вторым шоком после ареста родных. Ведь многие родились в СССР, не знали греческого языка, у них не было в Греции ни родных, ни друзей, а их вызывали в НКВД и приказывали собрать вещи в 24 часа”.
Высланные в Грецию семьи десятилетиями не знали, какая участь постигла их арестованных родных.
“Когда вышла моя первая книга, греческий канал Мета снял по ней фильм. На следующий день после показа на греческом телевидении пошел шквал звонков. Один из них меня потряс. Позвонил человек, отца которого арестовали в Одессе в 1937 году. А в 1938 году его с мамой и братом насильственно депортировали в Грецию. Они искали отца, но в первый раз получили ответ, что он осужден на 10 лет без права переписки, а во второй раз – что он умер в 1943 году. Ложные свидетельства о смерти всегда расписывали по военным годам, чтобы будущие поколения, очевидно, считали репрессированных военными потерями… Я начал смотреть архив, – а в нем сотни дел, добытых праведными и неправедными путями, – и нашел отца этого человека. На протяжении уже многих лет у меня такая не очень приятная миссия… Я вынужден был сообщить, что Дионисий Георгиевич Захария, конфетчик на Одесской кондитерской фабрике, не дожил до 1943 года, уже в апреле 1938 года был расстрелян в подвалах НКВД в Одессе. И когда я приехал на презентацию очередной своей книги в Афины, на нее пришел не только Георгий, сын Дионисия, но и дочь Георгия – Анастасия, и даже его брат, который специально прилетел из Нью-Йорка”.
“Не нужно искать предателей”
В поисках родных к Ивану Джухе и собранному им богатейшему архиву обращаются сотни родственников репрессированных греков.
“Я всегда удерживаю их от двух вещей. Первая – поиск мест захоронения. Это постоянный вопрос все эти годы, он волнует всех. Как НКВД врала, что эти места не фиксировались, так и ФСБ сегодня продолжает врать. Но это неправда. Смею заверить, что НКВД была настолько серьезной организацией, что фиксировалось все, до мельчайших подробностей. Точно известно даже, где и как похоронен скот, зараженный сибирской язвой. А уж с людьми… У меня есть, к примеру, акт о предании трупов земле в Харькове, где четко указано, сколько тел привезено, где захоронено. Тогда почему я удерживаю людей? Да потому что на многих рвах с телами сегодня стоят жилые дома. Такое есть в Краснодаре, в Донецке, во многих городах. И может оказаться, что ты сам живешь в этом доме. Поэтому я советую людям забыть о поисках и поставить кенотафы, как я своему расстрелянному деду поставил месяц назад”.
Из письма Раисы Пилипенко, гречанки из города Харцызска:
“Мне было лет пять-шесть. Мама из какого-то тайника достала незнакомое фото и на последние рубли заказала портрет. Тогда я впервые узнала, что это дядя Саша, мамин брат. “А где он?” — спросила я. “В 37-м забрали, — ответила мама. Она больше ничего не могла сказать. И объяснить ребенку, как это человека забирают, когда даже вещь чужую нельзя взять просто так и не вернуть”.
Второе, чего Иван Джуха никому не советует делать – это искать конкретных виновников ареста родных.
“Объясню на примере моего деда. Когда 15 декабря начались аресты, мой дед успел спрятаться. 24 декабря ему показалось, что волна пошла на убыль, и он вернулся домой. В тот же вечер его арестовали. Пришел сельский активист, сказал: “Тебя приглашают в сельский совет”. Знал он, что деда сначала арестуют, а потом расстреляют? Нет, конечно. Этому активисту просто сказали, что пойди и приведи 10 человек. Ему было все равно, кто это будет, главное, выполнить поручение и привести десятерых. Поэтому я удерживаю людей от поиска. Ведь как может оказаться: ты найдешь этого человека, а потом выяснится, что ты женат на его внучке, – грустно улыбается Иван Джуха. – Да и в целом не нужно искать никаких предателей. Я очень уважаю Довлатова, но про три миллиона доносов он абсолютно не прав. Не требовалось никаких доносов, чтобы погубить в годы Большого террора тысячи людей. Просто приходили лимиты из Москвы – арестовать, к примеру, в Ростовской области 6 тысяч человек, и все. И в национальных операциях дело вовсе не в доносах. Они, конечно, были, но они не были причиной того, что происходило. Просто в приказе из Москвы сразу прописывали, в каком регионе и кого арестовать. Весь народ обвинялся сразу, не персонально. И если бы не взяли моего деда, взяли бы другого грека. Поэтому не надо искать того, кто пришел за твоим дедом”.
Из воспоминаний Никоса Сидоропулуса:
“Я знаю, кто “написал” на моего деда. Со слов моего отца мне ведомо, как их сосед в Ильской, семью которого мой дед Апостол Сидиропуло спас от голодной смерти в 1932–1933 гг., не дал ему одной минутки, чтобы проститься с его женой и детьми”.
Далеко не все жертвы национальных операций НКВД реабилитированы. А постановления о реабилитации всего греческого народа нет до сих пор, хотя российские греки добиваются его принятия с 1993 года.
Источник: Марина Аронова, «Сибирь.Реалии»
