На ноябрьском совещании по экономическим вопросам Путин доложил о непрерывном росте российского ВВП, об этом же говорят глава правительства и Минэкономразвития. Формально ВВП и правда растет, вот только эти приятные цифры в условиях перехода от рыночной экономики к военной (где ведущую роль играет госзаказ) вовсе не означают ни роста благосостояния, ни даже подлинного роста производства. Если же смотреть по другим измеряемым показателям (таким как, например, покупка автомобилей), видно, что текущий год хоть и был лучше предыдущего, но всё же показывает сильное падение по сравнению с довоенными временами. Кроме того, статистика хорошо измеряет количество товаров, но плохо измеряет качество, в то время как одной из реакций на кризис и санкции как раз является смещение ассортимента продаваемых товаров в сторону менее качественных аналогов.
Зыбкая грань между реальным и номинальным
Росстат дал предварительную оценку, согласно которой российский ВВП в третьем квартале 2023 года на 5,5% выше, чем годом ранее. Это продолжило волну оптимистических комментариев, ранее звучавших от министра экономического развития, главы правительства и самого Путина. Еврокомиссия и МВФ тоже улучшают свои прогнозы российской экономической динамики. Однако этим цифрам не стоит придавать большого значения.
В обычных условиях динамика ВВП — индикатор экономического роста. А экономический рост — это увеличение реальной ценности благ, созданных за какой-то период, по сравнению с другим периодом. А реальная ценность не измеряется в постоянных единицах. Например, если в 2022 году чей-то доход был 60 тысяч рублей, а в 2023 году стал 62 тысячи, то это лишь номинальное увеличение, а не реальное, потому что ценность рубля в 2023 году меньше, чем в 2022-м. Чтобы понять, вырос ли реальный доход, надо знать, насколько изменилась за год ценность (покупательная способность) рубля. Но измерение общего уровня цен — довольно сложная задача, решаемая лишь приблизительно.
Во-первых, разных товаров и услуг очень много, и динамика цен у них разная. Во-вторых, в разных местах одного города один и тот же товар одновременно может продаваться по разным ценам. Например, в одном магазине — по 1900 рублей, а в другом — по 1500. В-третьих, постоянно возникают сложности с группировкой товаров по категориям.
Каждый знает, что колбасой, например, могут называться совершенно разные продукты, цена которых отличается в разы, если не на порядки. А у Росстата в самом большом наборе товаров и услуг, который используется для наблюдения за ценами, всего 556 позиций. Все разнообразие колбас там охвачено всего тремя пунктами: «полукопченая и варено-копченая», «сырокопченая» и «вареная».
С женскими платьями и того хуже: есть только «платье (платье-костюм) женское из полушерстяных или смесовых тканей» и «платье (платье-костюм) женское из хлопчатобумажных или смесовых тканей». И если самые дорогие разновидности продукции вообще исчезнут из продажи, а дешевые подорожают, индекс цен может отразить, что в среднем товары этой категории подешевели.
А что делать с новыми видами товаров и услуг, которые в нормальной растущей экономике появляются каждый год? Их приходится или игнорировать, или учитывать по одной из уже существующих категорий, меняя ее содержание. Так или иначе, сопоставимость сравниваемых объектов серьезно страдает. И это еще в мирных и спокойных условиях. А при резких структурных сдвигах, когда закрытая экономика становится открытой или наоборот, информативность статистики ВВП и индекса цен портится еще больше.
Ложь и статистика военного времени
Рассмотрим такой условный пример. В прошлом году в экономике было произведено 2 тонны хлеба и 1 тонна масла. Хлеб продавали по 500 рублей, а масло по 1000 рублей за тонну. Можно сказать, что произведенная за прошлый год продукция стоила 2 x 500 + 1 x 1000 = 2000 рублей. В этом году снова изготовили 2 тонны хлеба, но масло сбивать перестали и вместо него сделали 10 пушек. Хлеб стали продавать дороже, чем раньше — не по 500, а по 600 рублей за тонну. Пушки государство приобрело по 200 рублей за штуку. Всего номинальная стоимость производства составила 2 х 600 + 10 х 200 = 1200 + 2000 = 3200 рублей. Это на 60% больше, чем в прошлом году.
Чтобы оценить реальную динамику продукции, надо вычесть из этой величины темп роста цен. Единственный товар, который продавался и в прошлом году, и в этом — хлеб; он подорожал на 20%, с 500 до 600 рублей за тонну. Поэтому мы оценим инфляцию в 20%, вычтем эту величину из номинального роста на 60% и получим «реальный рост» на 40 процентов в год.
Пример можно усложнить, допустив, что и в прошлом году производство пушек было ненулевым, и в этом масло исчезло не совсем. Тогда нам для расчета индекса цен понадобятся удельные веса разных товаров, и их можно будет оценивать по-разному. Однако суть картины не изменится. Замечательный показатель роста маскирует кричащий, неприятный для граждан факт: раньше они ели хлеб с маслом, а теперь — без масла. И не потому, что добровольно отказались от масла ради пушек.
Пушки покупают не граждане на рынке, а правительство через госзаказ. Причем само у себя. Граждане могут участвовать в этом только как рабочая сила, и даже их заработки на артиллерийских заводах — лишь часть суммы, изъятой из частного сектора через налоги и направленной на государственные закупки.
В российских условиях говорить, что утверждаемый Государственной думой федеральный бюджет отражает предпочтения граждан, которые якобы сознательно хотят милитаризации, просто смешно. Достаточно сказать, что значительная часть бюджета засекречена — и военная в первую очередь. Мы не в Англии времен Крымской войны, где министр финансов Гладстон делал перед парламентом пятичасовые доклады о бюджете, увлекая аудиторию сухими цифрами, которые он умел «связать с действительной жизнью, возвести их чуть ли не в ранг поэтических образов».
И даже с точки зрения государственника-милитариста, который действительно предпочел бы пушки маслу, такой рост экономики сомнителен. В нашем примере правительство, которое раньше не покупало пушек, в новом году заказало 10 орудий и заплатило по 200 рублей за штуку. Отражает ли это рост общего производственного потенциала страны, позволяющего в том числе накапливать вооружения (допустим, это имеет смысл)? Совсем не обязательно. Цены, уплачиваемые правительством за пушки, не являются рыночными. Это не равнодействующие от миллионов индивидуальных предпочтений, взаимосвязанных с данными о желаниях и возможностях окружающих. Цены госзакупок часто произвольны или обусловлены раскладами в административно-политических играх. Нередко они в разы выше цен, по которым аналоги продаются на мировых рынках.
Легко представить, что пушка, которую правительство покупает за 200 рублей, на мировом рынке стоит всего 50 рублей. Такое может быть из-за неэффективности отечественного производителя, у которого слишком высокая себестоимость продукции. А может, виноват не производитель, а его поставщики или смежники. Может быть, себестоимость нормальная, но зато наценка огромна. Может, клерк в министерстве ошибся и написал где-то не ту цифру. А может, во всех звеньях царят ложь и коррупция. В закрытой, изолированной, неподотчетной системе может быть всякое.
Вопрос в том, как будет выглядеть рассчитанный темп роста экономики, если каждую пушку оценить не в 200 рублей, а в 50. Пересчитав номинальный совокупный доход, мы получим 2 х 600 + 10 х 50 = 1200 + 500 = 1700 рублей или сокращение на 15% относительно прошлого года. А если вычесть 20 процентных пунктов как поправку на инфляцию, получится снижение реального продукта на 35%. И это неудивительно, раз производство масла, которое в прошлом году составляло половину экономики, исчезло совсем, а заменившие его пушки не такие уж ценные.
Если пушка стоит 50 рублей, то для замены исчезнувшей тонны масла нужно не 10, а 20 пушек — даже если смотреть глазами милитариста, который считает эти пушки благом и готов оплачивать их за собственный счет. Только тогда можно было бы сказать, что экономика не сократилась. В российских же условиях нет надежных данных ни о количестве закупаемых вооружений, ни о фактических ценах закупок, ни о ценах-ориентирах мирового рынка (потому что поставщики не любят, когда их сравнивают с кем-то и стараются поставлять как можно больше продукции «не имеющей аналогов»). И здесь только наивный человек может верить, что ему рисуют объективную картину экономического подъема.
Экономический подъем, если это не статистический фокус, должен сопровождаться не только ростом ВВП, но и улучшением других показателей, отражающих уровень жизни и хозяйственного развития. Это и натурально-экономические показатели (например, объемы выпуска электроэнергии, оборотов транспорта, продаж автомобилей), и стоимостные (например, капитализация рынка акций), и социально-демографические (средняя продолжительность жизни, уровень смертности).
С учетом всего комплекса этих показателей правильнее говорить, что состояние российской экономики в 2023 году чуть лучше, чем в 2022-м, но ощутимо хуже довоенного. Например, продажи новых легковых и коммерческих автомобилей за первые три квартала в 2021 году составили больше 1,2 млн, в 2022-м — чуть больше 500 тысяч, а в 2023-м — около 700 тысяч.
Если присмотреться к отраслевой структуре российской экономики и выделить сегменты, которые внесли наибольший вклад в заявленный Росстатом рост ВВП на 5,5%, то окажется, что наилучшую динамику имели производство «компьютеров, электронных и оптических изделий» (индекс производства 134%) и «прочих транспортных средств и оборудования» (131%). Это и есть «пушки». Почти наверняка рост по этим позициям всецело обеспечен государственным военным заказом.
Столько же, но хуже
Конечно, логично спросить, где же исчезнувшее «масло». И на этот вопрос в официальной российской статистике внятного ответа мы не найдем. Руководству Росстата не поздоровится, если он покажет явный спад производства и потребления каких-то важных благ, да еще и напишет об этом словами, которые понятны журналистам. Учет ведется по довольно широким категориям, в которые входят одновременно продукты высокого и низкого качества. И если хорошей продукции стало меньше, а плохой больше, то объем в натуральном выражении может остаться неизменным. А если одновременно еще наблюдается рост цен, то и в стоимостном выражении спада не будет.
Скорее всего, деградация российской экономики чаще всего происходит именно в этой форме — и потому остается трудноуловимой для статистики. Многие люди стали использовать менее качественные продукты — кто-то из экономии и страха за будущее, кто-то из-за снижения реальных доходов, а кто-то потому, что привычные для них продукты просто исчезли.
Наверное, почти в каждом домохозяйстве и на каждом предприятии, кроме прямо работающих на войну и имеющих привилегии от государства, могут рассказать, как пришлось отказаться от чего-то хорошего. Раньше человек видел, что есть молоко «похуже» за 60 рублей и «получше» за 70 рублей, и брал то, что «получше». А теперь, когда на выбор есть «похуже» за 70 и «получше» за 80, покупается бутылка «похуже» за 70. Для статистики же ничего не изменилось: как раньше, так и теперь продается литр продукта «молоко питьевое цельное пастеризованное 2,5–3,2% жирности», и цена его, как и прежде, 70 рублей. Ни спада, ни инфляции!
Вот как об этом еще год назад в бюллетене «О чем говорят тренды» докладывал Банк России.
«В то же время предложение товаров и услуг, вероятно, будет сокращаться со смещением ассортиментной матрицы в пользу альтернатив, ранее не представленных или слабо представленных на российском рынке. Этот процесс будет сопровождаться снижением средних качественных характеристик товаров и услуг (потребительские свойства, функционал, долговечность, сервисная поддержка и так далее). Поэтому при сужении ассортимента товаров в продаже общее снижение объемов производства (”в штуках”) будет меньше. В результате глубина производственного спада в экономике окажется меньше, чем можно было бы предположить при отсутствии вариантов смены ассортимента».
Конечно, это лишь версия и набросок объяснения. Нельзя отрицать, что и сегодня в России многие инвестируют, получают прибыль, расширяют дело. Помимо системы государственного паразитизма в экономике есть и здоровая частно-предпринимательская основа. Одни ее сегменты продолжают расти несмотря ни на что, другие сжимаются под тяжестью легшего на них бремени.
Гипотеза о повсеместном снижении качества, которое замаскировано статистическими обобщениями, нуждается в большом количестве конкретных иллюстраций. Изменение структуры производства и потребления — сложное явление, которое трудно отслеживать и объективно описывать. Но сегодня независимым экономистам стоит наблюдать именно за этими процессами. Надо придавать меньше значения официальным агрегированным данным и больше фокусироваться на отдельных отраслях и рынках, цепочках поставок, ассортиментных рядах. Такие наблюдения будут и у публики вызывать больше интереса.
Ведь казенный оптимизм, излучаемый властями, всё чаще будет встречать глухое недовольство потребителей. Растет не столько экономика, сколько недоумение. Так было и в позднесоветское время. На страницах статистических сборников всё только улучшалось, открыто возразить официозу решались очень немногие, но подспудно складывалось совсем другое массовое настроение: «Так жить нельзя; сделайте что угодно, лишь бы это кончилось».
Источник: Валерий Кизилов, The Insider
