На днях в Китае произошла новая чистка правительства. 24 октября Си Цзиньпин отправил в отставку министра обороны Ли Шанфу, оказавшегося под следствием. Он повторил судьбу Цинь Гана, бывшего министра иностранных дел, уволенного в июле после похожего длительного расследования. Это лишь самая заметная часть новой антикоррупционной кампании, начавшейся этим летом. В частности, в ходе масштабной чистки были задержаны 176 руководителей больниц по всей стране, а вслед за ними под следствием оказались 20 чиновников из подразделений по борьбе с коррупцией, возобновились зачистки в партийной среде. Однако, как показывает практика, шумные антикоррупционные кампании и, порой, жестокие наказания малоэффективны, власть почти официально признала неискоренимость «умеренной коррупции» и без смены политической системы кардинальных изменений ждать не приходится.
Антикоррупционная идеология
Хотя Китай пытается распространять миф об успешной борьбе с коррупцией, ее уровень в стране очень высок, что приводит ко множеству проблем, скажем, несоблюдению мер безопасности и связанных с этим техногенным катастрофам, от взрывов газа до обрушения шахт, или процветанию нелегальных «потогонных мастерских», то есть фабрик, не соответствующих самым базовым требованиям безопасности.
В России регулярно публикуют статьи об «успешной борьбе с коррупцией», а в соцсетях гуляют связанные с этим мемы. В этом, конечно, немалая заслуга китайских пиар-усилий и лично Си Цзиньпина. В 2018 году он выступил с речью, в которой заявил, что Китаю удалось искоренить коррупцию. Упор именно на этой теме совершенно неудивителен по двум причинам.
Во-первых, посткоммунистический Китай не без оснований ассоциировался с высоким уровнем коррупции. Согласно данным Corruption Perception Index — ежегодному индексу, оценивающему уровень коррумпированности стран от Transparency International, публикуемому с 1995 года — в конце ХХ – начале XXI века КНР находилась в списке 40 наиболее коррумпированных стран в мире. Из-за остроты проблемы и ее негативного влияния на экономику и международные инвестиции борьба с коррупцией находилась достаточно высоко в списке публичных повесток Партии, хотя это не гарантировало высокой эффективности.
Именно этой повесткой воспользовался Си Цзиньпин с самого прихода к власти в 2012 году, объявив масштабную антикоррупционную кампанию и пообещав охотиться на «тигров и мух» — то есть как на высокопоставленных лиц, так и на мелких чиновников. На 2022 год под расследование попали более 4 миллионов человек, многие из них были признаны виновными. Антикоррупционная кампания действительно задела и «мух», и «тигров» — и высокопоставленных партийных чиновников, и военных, и даже молодежную организацию при КПК.
«По счастливой случайности» в рамках кампании были арестованы почти все политические противники Си Цзиньпина, а на освободившиеся должности назначались лоялисты и люди из ближайшего круга Си. Это позволило ему консолидировать практически всю власть — формальную и неформальную — всего за несколько лет.
Одновременно антикоррупционная кампания работала на легитимизацию партийной власти в глазах общественности. Вместо обещаний серьезных экономических реформ или стремительного роста Си сделал ставку на борьбу с коррупционерами, по большому счету проведя «ребрендинг» контрреволюционеров и врагов народа. Идея борьбы с коррумпированными чиновниками и предпринимателями нравилась большей части населения и помогала контролировать и снижать недовольство менее популярными реформами.
Говорить об эффективности «охоты на мух и тигров» Си достаточно сложно. Место КНР в индексе восприятия коррупции действительно выросло, поднявшись к 2022 году до 65-го в мире с 80-го в 2012 году, когда Си пришел к власти. С другой стороны, о «победе над коррупцией», о которой президент КНР заявил еще в 2018 году, говорить не приходится — Китай в среднем проигрывает любой европейской стране, Армении, Саудовской Аравии, значительно отстает от Японии, Южной Кореи и даже от собственного Гонконга.
Умеренная коррупция
Впрочем, возможно, цели полностью искоренить коррупцию у Си Цзиньпина никогда и не было. В 2012 году проправительственное китайское издание Global Times к началу антикоррупционной кампании опубликовало колонку, озаглавленную «Борьба с коррупцией в Китае будет непростой», в которой обсуждались «негласные правила» в китайском обществе и сложность в избавлении от них. Известность статье принесла одна конкретная фраза:
«Общественность должна понимать объективную реальность — Китай не может целиком и полностью подавить коррупцию, не обрушив всю страну в состояние боли и растерянности».
Статья мгновенно разошлась по социальным медиа и вызвала острую критику, которая лишь усилилась после перепечатки статьи несколькими изданиями с переформулированным заголовком: «Общественности следует понимать, что Китай должен допускать умеренную коррупцию» . Словосочетание «умеренная коррупция» (适度腐败 (shìdù fǔbài)) достаточно быстро стало мемом и, разумеется, вызвало еще большую критику.
Впрочем, именно так, кажется, можно описать подход Си Цзиньпина к антикоррупционным мерам. Показательная охота на крупных коррупционеров и, разумеется, на собственных конкурентов и не менее показательные массовые задержания чиновников средней руки, сочетающиеся с игнорированием нарушений, вроде упомянутых выше «потогонных мастерских» или повсеместной экономии на мерах безопасности, а также активное использование партийных функционеров и лояльных чиновников для укрепления собственной власти — это и есть та самая «умеренная коррупция», и по крайней мере при Си Цзиньпине искоренять ее не планируется.
Почему так сложно бороться с коррупцией в Китае
Доля правды в колонке Global Times есть. Коррупция в Китае действительно вряд ли легко искоренима даже при наличии искренней политической воли — из-за ряда культурных и социо-экономических особенностей.
Во-первых, огромную роль играет состояние постреформистской переходной экономики Китая. Рыночная экономика и капиталистический режим производства, сосуществующие с плановой экономикой и значительной долей государства на рынке, создают совершенно уникальные условия для коррупции. Резкий рост доходов в частном секторе, связанный с либерализацией и рыночными реформами, совпадающий со стагнирующими зарплатами в государственном секторе и его все еще значительным влиянием на экономику, создает любопытные структурные неравенства. Чиновники, обладающие политическим капиталом, не могут легитимно обратить его в капитал монетарный — но им могут помочь богатеющие предприниматели, желающие получить лишние разрешения или «автоматом» пройти регулярную проверку.
Таким образом, у чиновников появляются стимулы к коррупционным практикам, а частные предприниматели в целом не имеют ничего против. Случаи коррупции в регионах с резко растущим коммерческим сектором в Китае встречаются чаще среднего, а ставки и «интенсивность» растут вместе с ВВП.
В то же время присутствует еще один структурный дисбаланс: Китай сочетает в себе значительную степень децентрализации и жесткий авторитарный режим управления. Местные власти и мелкие чиновники обладают достаточно высоким уровнем фискальной независимости — и при этом не имеют над собой эффективного надзора кроме хоть и авторитарного, но удаленного и не самого эффективного аппарата партии, и неподотчетны местному населению. В условиях, когда такие чиновники назначаются по принципу лояльности, а значит, пользуются некоторым кредитом доверия у авторитарного лидера, их возможности в коррупции практически безграничны. Впрочем, с продолжающейся рецентрализацией власти и фискальных обязанностей уровень коррупции со стороны налоговых органов и местных чиновников несколько снижается;. Хотя отсутствие демократической подотчетности, а также невозможность полного перехода к меритократической системе отбора позволяют коррупции процветать.
Другой особенностью китайской экономики, тоже вытекающей из ее переходного характера и также влияющей на уровень коррупции, являются так называемые «мягкие бюджетные ограничения». «Мягкие бюджетные ограничения» — это концепт, означающий, что связанные с государством предприятия всегда могут рассчитывать на государственную «подушку». Вне зависимости от их показателей и продуктивности правительство часто не может позволить многим предприятиям обанкротиться из-за урона, который это может нанести местным рынкам, а также из репутационных соображений.
«Мягкие бюджетные ограничения» — явление, конечно, не только китайское. Считается, что именно они сыграли огромную роль в кризисе 2008 года. Их же в западных экономиках принято называть принципом «too big to fail». Но именно в Китае «мягкие бюджетные ограничения» распространены столь широко. Таким образом, благодаря практически неограниченным ресурсам и отсутствию серьезной ответственности, менеджеры ряда корпораций могут позволить себе коррупционные практики.
Священные гуаньси
Наконец, помимо экономических и структурных особенностей существуют культурные. Практически любой более или менее опытный предприниматель или политик, работавший в Китае, с готовностью расскажет про гуаньси (关系, guānxì) и их практически священное значение в Китае. Чрезмерно мистифицировать это понятие, впрочем, не следует, оно тоже не специфично исключительно для Китая. Дословно «гуаньси» означает любые отношения, а в контексте экономики и политики зачастую переводится на русский как «кумовство», «блат» или попросту «связи». Более формально гуаньси — это практика социального обмена, как инструментальная (преднамеренная, с рассчитанной выгодой), так и аффективная (эмоциональная, не преследующая конкретной цели). Гуаньси, как любой социальный обмен, концепт сложный — из-за разнообразия практик, значений и пониманий. Вкратце можно сказать, что практики гуаньси — это установление близких отношений и реципрокного, взаимовыгодного обмена (будь то подарок или угощение в ресторане), и они необходимы для многих политических или экономических взаимоотношений.
Правильное установление таких отношений необходимо — и в то же время крайне полезно — для коррупционных практик на любом уровне, от взяток до назначения на партийные должности. Так, Лин Ли в своей работе о гуаньси приводит два примера из судебной практики. В обоих случаях адвокаты пытались предложить судьям подкуп. В одном деле юрист направил судьбе прямолинейное письмо с предложением части прибыли, на что судья отреагировал словами «такой подход к гуаньси — это чересчур». В результате адвокат потерял лицензию. Вторая история рассказывает о гораздо более успешном случае подкупа: вместо денег герой долго оказывал судье мелкие, но безвозмездные услуги, и со временем практически стал другом семьи.
Роль таких отношений — это, видимо, и есть то, что в колонке Global Times было названо «негласными правилами», хоть автор и избегал слова «гуаньси». Роль связей в коррупции в Китае сложно преувеличить: количество документированных и описанных в юридической и антропологической литературе случаев ясно указывает на их почти полную неделимость.
Впрочем, сам концепт реципрокного социального обмена, будь то гуаньси, потлач, «блат» или любой другой обычай, вовсе не обязательно подразумевает коррупцию и, возможно, в подходящих социо-экономических и политических условиях неэтичные практики и роль «связей» в коррупции могла бы значительно снизиться.
Для этого, однако, необходима совершенно другая политическая система и правовое государство. Говорить о борьбе с коррупцией бессмысленно до тех пор, пока в стране не установятся верховенство закона, равная защита гражданских прав и независимые суды. А в современной авторитарной системе КНР, выстроенной Си, общественности придется смириться с «умеренной коррупцией».
Источник: Андрей Смоляков, The Insider
