В пятницу, 13 октября, в Москве арестовали троих адвокатов Алексея Навального. Их обвиняют в соучастии в его экстремистской деятельности — передавали, мол, сообщения и указания от него из колонии сообщникам на волю. За последние несколько дней журналисты несколько раз просили меня прокомментировать, что эти аресты значат для российской адвокатуры, насколько они ухудшат ситуацию с правозащитой, будут ли российские адвокаты протестовать и отстаивать своих коллег. Заявления о поддержке и призывы к общей забастовке адвокатов появились в тот же день, но пока не похоже, что Вадиму Кобзеву, Алексею Липцеру и Игорю Сергунину от них будет какая-то польза. Тем более что реплик в духе «сами виноваты — нечего было помогать врагу, подставили всю адвокатуру» от коллег определенного сорта тоже хватает.
Портрет российского адвоката
Чтобы понять, что произошло с российской адвокатурой в последние годы, а особенно после 24 февраля 2022 года, нужно прежде всего представлять, чем повседневная реальность адвокатуры отличается от того стереотипа, который существует в головах у публики благодаря кино и сериалам. Эта реальность может быть для вас неожиданной.
80-тысячная российская адвокатура состоит по большей части из небогатых, не очень молодых и не слишком амбициозных людей. Типичный российский адвокат, особенно если он живет не в Москве или других городах-миллионниках, гораздо больше похож на бюджетника, чем на персонажа сериала Suits. Платежеспособных клиентов у него немного или нет вовсе. Его заработок зависит от денег, которые государство скупо платит за защиту по назначению. Дни проходят в коридорах судов в ожидании заседаний, которые постоянно откладываются, или в следственных кабинетах СИЗО.
Подзащитные — не всегда тюремные завсегдатаи, но в большинстве люди скорее нищие, чем бедные. От своего адвоката они не ждут многого, а дождавшись, мало чем могут отблагодарить. И все-таки для провинции адвокат — это неплохое положение. Не такое видное, как у судьи или прокурора, но жить можно. В адвокаты часто идут отставные полицейские и прочие силовики. Люди держатся за этот статус и боятся его лишиться. В столицах адвокаты живут богаче — клиенты водятся, но тем больше стимул держаться за профессию. И тут оказывается важно, как юристы становятся адвокатами и почему они перестают ими быть.
Как устроена адвокатура в современной России
Российская адвокатура в своем нынешнем виде существует с 2002 года. Тогда был принят новый закон, закрепивший принцип «один регион — одна адвокатская палата» и положивший конец странному положению, существовавшему с начала 1990-х. Оно действительно было довольно хаотичным: старые региональные коллегии адвокатов, в которые адвокатура была организована в советское время, утратили монопольный статус. Адвокаты выходили из них, организовывали независимые коллегии, набирали в них новых людей по не всегда понятным (а иногда, наоборот, чересчур очевидным) критериям.
На смену этой вольнице в 2002 году пришла более упорядоченная система, адвокатские коллегии сохранились как разновидность частных юридических фирм, но всеми вопросами приема экзаменов в адвокаты и разбора претензий теперь занимаются самоуправляемые адвокатские палаты — строго по одной на область. Во главе них всех стоит Федеральная палата адвокатов, в совет которой входят 30 человек, в основном президенты и вице-президенты областных палат.
За последующие двадцать лет эта система закостенела и во многом замкнулась на себя. В руководстве десятилетиями остаются одни и те же люди, многие подтягивают в советы детей и даже передают им свои выборные посты по наследству. Активная конкуренция за голоса на перевыборах случается редко. Нижегородскую адвокатуру, например, с 1987 года возглавляет один и тот же человек. Большинство адвокатов все это устраивает.
Различия между палатами, даже соседними, довольно заметны. Московская городская палата традиционно в целом либеральная, Московская областная — ватно-патриотическая. Северокавказские палаты (не все) известны относительной легкостью сдачи вступительного экзамена, популярная практика — прописаться на время в Грозном, сдать там экзамен на адвоката, потом вернуться обратно в Москву и перевестись в московскую палату. Башкирская палата пережила серию коррупционных скандалов вокруг своего бессменного лидера-единоросса (с ним все хорошо, остался на своем месте). В Петербургской — конфликт со взаимными обвинениями между старым и новым руководством.
Но все это детали. Основными вопросами адвокатской жизни в 2010-е были взаимоотношения с государством. С одной стороны, адвокаты выпрашивали повышения ставок оплаты по назначению, которые долгие годы оставались мизерными, и погашения долгов даже по этим мизерным ставкам. С другой стороны, шли постоянные разговоры о необходимости избавления своими силами от смутьянов, «втягивающих адвокатуру в политику». Припевом в таких разговорах всегда было: «А иначе будет как в Беларуси», «Государство наводит порядок везде, скоро наша очередь», «Некоторые коллеги слишком много себе позволяют», «Рано или поздно нас просто подчинят минюсту».
Министры юстиции все чаще прямо высказывались в том же смысле, иногда указывая поименно, кого из адвокатов они считают проблемой для корпорации. Корпорация прислушивалась, в основном не возражая. В закон внесли изменения, по которым адвокат, лишенный статуса «по компрометирующим обстоятельствам», больше уже не мог работать в суде как представитель даже в мелких гражданских делах по доверенности. Все это выглядело неприятно, но не было чем-то неожиданным или особенно ужасным. Страна медленно сползала все глубже вниз, и адвокатура сползала вместе с ней, не медленнее, но и не быстрее. Потом наступило 24 февраля.
«Адвокатура вне политики, но с народом, а значит — за войну»
Шок первых дней войны многих обычно осторожных людей побудил высказаться откровеннее, чем они позволяли себе до или после. На сайте Федеральной палаты адвокатов появилось обращение 9 из 30 членов ее совета (вам из их числа знаком разве что Генри Резник) — довольно травоядное по формулировкам, но с определенными призывами к миру. Через день появилось противоположное заявление других 11 членов, из которых вы не знаете никого.
«Адвокатура вне политики. Но едина со своей страной и своими гражданами. Руководством страны было принято решение. Законное решение с соблюдением всех необходимых конституционно значимых процедур. И именно это для нас определяет смысл происходящего в нашей стране и в соседней Украине», — говорилось в заявлении.
Еще через пару дней с сайта пропали оба текста, и российская адвокатура как целое погрузилась в тягучее молчание на тему войны. Понять, что в стране вообще идет какая-то война, по содержимому сайта Федеральной палаты адвокатов было решительно невозможно. Там освещались события вроде чемпионата по мини-футболу среди областных адвокатских палат. Обсуждался важный вопрос о том, нужно ли вводить для адвокатов мантию для судебных заседаний.
Это не шутка, действительно шла такая дискуссия, одни коллеги говорили «жарко», другие возражали — «зато солидно». На дворе стоял 2022 год, Мариуполь уже сожгли, Россию выгнали из Совета Европы, в кодексы внесены новые статьи о наказании за публичную дискредитацию армии и распространение о ней «заведомо ложных сведений».
Ситуация сдвинулась с места в сентябре 2022 года с началом мобилизации в России. Надеявшиеся, что все это быстро закончится и им удастся отмолчаться, осознали, что этого не будет. Те, кто с самого начала был за войну, озверели окончательно. Множество региональных адвокатских палат стали собирать деньги и вещи «для наших ребят в окопах», развешивать буквы Z и V и публиковать патриотические стихи про победу над укрофашистами.
«Адвокатура вне политики, но с народом, а значит — за войну» — понемногу стало общим местом. Если ты думаешь иначе — молчи, и тебе ничего не будет. Не молчишь — пеняй на себя. Потянулись струйкой административные штрафы, уголовные дела и дисциплинарные жалобы на адвокатов, что-то не так делавших или говоривших. Президент Удмуртской палаты адвокатов Дмитрий Талантов был арестован за посты о казнях гражданских в Буче.
Мне самому невольно пришлось сыграть некоторую роль в этих процессах. Я был российским адвокатом с 2011 года и продолжал время от времени практиковать в российских судах уже после того, как переехал в Украину. Декабрь 2021 года прошел у нас под знаком ликвидации «Мемориала», я постоянно летал тогда на заседания в Москву. 5 апреля Верховный суд России должен был рассмотреть апелляцию, и он рассмотрел ее, но уже без меня.
«Адвокатура в России больше не институт общества»
Первые взрывы русских ракет застали меня в Киеве. Я присоединился к добровольцам городской теробороны, мы вместе провели первые пять недель войны, пока Киев был в полукольце. В то время каждый день я давал интервью кому-то из российских каналов, знавших меня как российского адвоката, и этим вызывал раздражение у многих в России и отдельное — у Министерства юстиции, которое справедливо считало происходящее непорядком в своем хозяйстве.
На юридическом форуме в Петербурге в мае 2023-го министр юстиции Чуйченко, выступая со сцены, выражал недоумение — как это до сих пор остается адвокатом человек, участвовавший в киевской ТРО. Министр говорил на эту тему несколько минут, показывавшая трансляцию камера переключалась на зал и было очень забавно видеть похоронно-серьезные лица моих хороших знакомых в аудитории, которые прекрасно знали, о ком идет речь.
В отличие от абсолютного большинства моих коллег я мог себе позволить иронично относиться к происходящему. С самого начала было очевидно, что я не вернусь в Россию и не буду там работать ни в каком обозримом будущем. К тому времени я давно стал украинским адвокатом и лишиться российского адвокатского статуса не было для меня проблемой, тем более что в России я уже был объявлен в розыск.
Для моих товарищей, которые до последнего оставались и остаются в российской адвокатуре, это совсем не так. Выше я постарался объяснить, с кем и с чем приходится в России иметь дело адвокату, готовому всерьез и по убеждению защищать людей, выступающих против власти, даже необязательно именно Алексея Навального. Он должен быть готов к тому, к чему нельзя быть готовым — к ежедневной перспективе обыска, ареста, как минимум к преследованию и лишению профессии. Надежды на защиту от государства со стороны адвокатской корпорации и цеховой солидарности мало. Среди коллег найдутся многие, кто сочтет его предателем родины и профессии, а еще больше тех, кто все понимает, но промолчит.
Корпорация из боязни, что государство придет и скрутит ее в бараний рог, скрутила сама себя своими руками. Адвокатура в России больше не институт общества. Институтом может быть только то, что способно в каких-то обстоятельствах сказать государству нет. Все понимают, что адвокатура на такое неспособна. Она может обеспечивать поставку для каждого задержанного защитника по назначению, это все еще имеет смысл и часто помогает, хотя пределы этой пользы обычно ограничены. Оправданий почти не бывает, но все равно разница — оказаться за решеткой на семь лет или на пять — существенна. Это тоже хлеб, скажут многие, и претендовать на большее нет смысла.
Тем важнее то, что до сих пор находятся — и я думаю, всегда будут находиться — адвокаты, готовые рисковать собой и быть для своего клиента связующим звеном с внешним миром. Я не буду лишний раз называть этих моих товарищей по именам — все, кто следят за ситуацией, и так их знают. Они те праведники, без которых, по поговорке, не стоит село. Когда пойдет на дно большой российский военный корабль, он утянет за собой в воронку многие лодочки, плавающие вокруг. Среди них точно будут суды, прокуратура, тюремное ведомство и спецслужбы. Если адвокатуре удастся избежать такого исхода, то благодаря тем, кто сейчас говорит «нет» и платит за это дорогую цену.
Источник: Илья Новиков, «ВотТак».
