Очередной саммит БРИКС, завершившийся 24 августа, был, пожалуй, самым обсуждаемым из последних встреч объединения. Причин для этого сразу несколько: Владимир Путин, который в итоге так и не осмелился прилететь в ЮАР, послав вместо себя Лаврова; ожидания изменения в динамике организации из-за войны в Украине; неявка на ключевое выступление Си Цзиньпина; и, наконец, первое и самое масштабное за всю историю расширение блока с 2010 года, обещающее увеличить БРИКС в два раза.
Мнения о результатах саммита среди экспертов и комментаторов разнятся кардинально: от глобальной угрозы Западу и «начала нового мирового порядка» (The Nation) до «шайки стран-неудачников» (The Telegraph). Такая разница в оценках продиктована скорее идеологической, нежели материальной составляющей — что, впрочем, очень свойственно и самому БРИКС.
БРИКС: в поисках собственной идентичности
С момента образования в конце 2000-х БРИКС с трудом давались поиски собственной ниши и понятного формата — что неудивительно для организации, поводом для создания которой во многом послужил ресентимент к богатому Глобальному северу, который и стал своего рода навязчивой идеей организации.
За все время группа добилась немногого, но и не существовала совсем впустую: помимо полуформальных ежегодных форумов, БРИКС смогла согласовать и организовать совместный валютный фонд и международный банк — Новый банк развития (НБР). На бумаге это выглядит неплохо: объединение крупнейших развивающихся стран создает альтернативную устоявшимся глобальным институтам финансовую инфраструктуру. Развивающиеся страны наконец-то могут получить доступ к финансированию на собственных условия, без доминации Европы и США, а гегемонии доллара скоро придет конец.
Но на деле и валютный фонд, и банк БРИКС мало сравнимы со своими конкурентами. Общий валютный фонд, несмотря на внушительный размер экономик стран-участниц, все еще в 10 раз ниже фонда МВФ. Примерно так же обстоят дела и с банком: за все время своего существования НБР инвестировал в международные проекты меньше, чем Всемирный банк тратит за один год. Разговоры об общей валюте БРИКС, которые начались еще в 2009 году, по-прежнему не привели к практическим достижениям. На прошедшем саммите этот вопрос поднимался снова — на этот раз не Россией или Китаем, как это происходит обычно, а президентом Бразилии. Впрочем, в официальной повестке встречи общая валюта не упоминалась, и готовности работать над таким проектом внутри БРИКС нет.
Скромные структурные и экономические успехи группы неудивительны: кроме статуса крупных развивающихся стран у членов БРИКС очень мало общего. Китай и Индия, две ведущие державы блока, постоянно находятся в состоянии вялотекущего конфликта; Россия в результате собственной агрессии оказалась и вовсе отключена от экономической инфраструктуры БРИКС, а Бразилия с ЮАР намного меньше, чем их коллеги, заинтересованы в противостоянии Глобальному северу.
Несмотря на это, разрозненный форум все еще стремится найти собственное место в мире и даже постепенно набирает популярность — к 2023 году об интересе присоединиться к группе заявили целых 40 стран. Общим интересом остается стремление к «многополярному миру», о котором страны-участницы говорят и на своих саммитах, и вне; хоть и представления об этой гипотетической многополярности у стран БРИКС принципиально отличаются друг от друга. Эта же идея главенствовала и на прошедшей встрече в Йоханнесбурге. И под этим же лозунгом БРИКС наконец объявила о долгожданном расширении на целых пять стран. Юридическую базу для него пришлось спешно создавать все на том же саммите.
Почему все хотят в БРИКС?
Причин подобной популярности блока сразу несколько. Во-первых, существующая глобальная финансовая система на самом деле вызывает недовольство у многих развивающихся стран Глобального юга. Уровень неравенства продолжает расти, и недавняя пандемия COVID-19 его еще сильнее усугубила — как строго финансово, так и в плане доступа к другим ресурсам, например, вакцинам. Существующие программы помощи, гранты и кредиты Всемирного банка или МВФ зачастую сопряжены с достаточно тяжелыми политическими и экономическими требованиями и критериями — и многие страны просто не считают возможным к ним обращаться.
Институты вроде Всемирного банка тоже это понимают и пытаются предпринимать контрмеры, вроде целей по всеобщему процветанию — но их, очевидно, не хватает. Поэтому обещания БРИКС по построению альтернативной инфраструктуры попадают в цель, несмотря на то, что значат мало на деле. Вместе с этим возможности доступа к новым источникам финансирования через страны БРИКС, хоть и ограничены, но вполне реальны. В частности, Китай не стесняется использовать БРИКС как платформу для продвижения собственных инициатив, вроде Пояса и Пути, которые пользуются достаточно большой популярностью среди развивающихся стран.
Во-вторых, развивающиеся страны опасаются, что их экономические отношения со странами Запада могут по тем или иным причинам оказаться под угрозой. Вступление в блок с крупными экономиками вроде Китая, которые к тому же заявляют о своей «нейтральности», — это просто диверсификация, способ снизить собственные риски.
Другие страны ищут во вступлении политическую выгоду. Так, Иран, долгое время находящийся в достаточно серьезной политической и экономической изоляции, видит в БРИКС возможность восстановить некоторое влияние и наладить взаимоотношения с новыми партнерами.
Богатые страны, вроде ЮАЭ и Саудовской Аравии, в свою очередь, видят в членстве в БРИКС путь к новым рынкам сбыта и хотят сыграть на растущем внимании к странам БРИКС.
Что теперь будет с БРИКС?
По поводу того, что сулит блоку расширение, даже внутри самого БРИКС пока нет консенсуса — Индия и ЮАР опасаются, что включение большого количества новых членов ослабит их влияние и размоет формат и смысл блока. В такой оценке есть смысл. Нынешний БРИКС — и так блок разрозненный и неопределенный, и те объединяющие характеристики, которые еще остаются, могут только пострадать от включения новых стран. До сих пор единственной экономикой с ВВП меньше триллиона долларов в БРИКС была ЮАР, но как минимум три новых члена (Эфиопия, Иран и Египет) не могут соревноваться даже с ней; таким образом объединяющая логика «крупнейших развивающихся стран» к блоку применяться сможет только с натяжкой.
Идеологически, как ни странно, расширение для БРИКС, скорее всего, тоже станет спорным. Включение в союз Саудовской Аравии, Египта, ОАЭ и Ирана одновременно создает еще один очаг напряжения внутри группы. Несмотря на то, что отношения между державами несколько улучшились в последнее время, стабильными их назвать сложно. Более того, пошатнулась и условно «антизападная» основа группы — Саудовская Аравия и ОАЭ по-прежнему остаются крупнейшими союзниками США в регионе. В итоге расширение БРИКС — или уже и не БРИКС вовсе — скорее обостряет его противоречия и недостатки, нежели сильные стороны.
Для России перспективы тоже не радужные. Она уже оторвана от институтов БРИКС; включение в группу новых членов еще сильнее размоет ее влияние, а роль группы как «антизападной коалиции», возможно, вовсе уйдет на задний план.
В безусловном выигрыше остается только Пекин. Здесь можно вспомнить, что Си по неясным причинам пропустил ключевую речь в рамках саммита, и спекулировать о его увядающем интересе к блоку, но оснований для этого мало. Китайские дипломаты и тем более сам Си Цзиньпин крайне редко отклоняются от протокола и сценария выступлений. «Прогул» Си скорее говорит о каких-то сторонних обстоятельствах, будь то болезнь или что-то еще, чем несет какой-то политический месседж.
В реальности выгода для Китая в результате саммита заметна: чем больше стран присоединятся к БРИКС, тем размытее внутри группы будет динамика, и тем проще Пекину будет укрепить статус неформального лидера. Еще больше возможностей расширение открывает для продвижения Китаем собственных инвестиционных программ, а значит и иностранного влияния. Неудивительно, что именно Си в таких условиях активнее остальных призывает к расширению блока.
Источник: Андрей Смоляков, The Insider
