В Хиросиме тебя поражает совсем не оглушительная тишина города, который первым на планете узнал, что такое на самом деле ядерный удар. И не строгие взгляды жителей, оставшихся жить на месте катастрофы. И не чувство опустошенности, которое всегда возникает, когда оказываешься на месте невыносимой трагедии – для того чтобы понять это чувство, сегодня достаточно съездить в Аушвиц или Бучу.
Нет, в Хиросиме тебя поражает обыденность. Это живой современный город – жители спешат по своим делам, рестораны приглашают посетителей, на берегу спокойной реки Ота туристы ждут катера, который отвезет их в одно из самых известных святилищ Японии. О гибели Хиросимы напоминает разве что единственный полуразрушенный ядерным взрывом дом и мемориальный Музей мира, который обязательно посещают зарубежные лидеры. Хиросима – она не на улицах Хиросимы. Она в твоей голове. Само словосочетание «атомная бомба» наполняет наше сознание невыразимым ужасом. Именно атомная бомба – самая большая экзистенциальная угроза ХХ века, и это восприятие возможной гибели распространилось и на наш век, на время войн, террора и пандемий.
Я летал в Японию уже после нападения России на Украину в 2014 году – тогда многим могло показаться, что это время относительной нормальности, украинские граждане посещали родственников в России, а подростки танцевали под московскую «попсу» и радостно фотографировались на Красной площади, но для меня никакой нормальности уже не было и близко. Когда я обсуждал свою поездку с другом из Токио, предупредил его, что никакой транзит через Москву не возможен – во-первых, я не посещаю Россию по политическим и моральным причинам, а во-вторых, нахожусь под российскими санкциями. Никакого удивления мои слова не вызывали: собеседник объяснил, что сами работающие в Украине японцы избегают московских аэропортов.
И все же я летел над Россией – для того, чтобы попасть из Германии в Японию, самолет, взлетевший из Мюнхена, должен был пролететь всю огромную территорию этой страны. (Уже после моего возвращения один из бывших московских коллег, хорошо знающий обычаи российских спецслужб, сказал, что это был полет камикадзе, и посоветовал в будущем всегда летать другим маршрутом. До посадки в Минске самолета с опальным блоггером оставалось еще несколько лет, но с тех пор я всегда радуюсь тому, что наша планета является шаром).
Однако я рад, что совершил этот пролет. Что я видел тысячи, сотни тысяч километров угрозы. Что я мог собственными глазами оценить масштабы территории страны, власть и народ которой ради еще нескольких десятков или даже сотен тысяч километров готовы убивать и бомбить, насиловать и грабить. Я знал, что там, на земле, возможно, в эти минуты обсуждают, как установить полный контроль над непокорными окрестностями бывшей империи. Что там производят новую военную технику, осматривают резервистов, проводят учения – значит, готовятся к войне, великой и разрушительной. А потом я прилетел в страну, жители которой точно знали, какой катастрофой может завершиться война. Катастрофой для проигравших, катастрофой для победителей, катастрофой для всех.
И был вопрос, ответ на который я не знал, и которого я не мог получить в главном музее Хиросимы – действительно ли в авторитарных странах сделали тот же вывод из атомной бомбардировки, что и в демократиях? Почему в государствах, для жителей которых цена человеческой жизни всегда равнялась нулю, должны так же относиться к этому уроку, как в странах, где человеческая жизнь сейчас ценится превыше всего?
Уже через короткое время бывший коммунист и атеист Владимир Путин начнет утверждать, что в случае гибели планеты в ядерной войне россияне отправятся в рай, а остальные – в ад. А после нападения России на Украину в феврале 2022 года ядерная угроза стала одной из главных тем в политическом арсенале Кремля. И я получил ответ на свой вопрос: никаких выводов из трагедии Хиросимы и Нагасаки в России не сделали и сделать не могли. Сдержать Россию в применении ядерного оружия могут только страх и ощущение нецелесообразности, а вовсе не то, что отсутствует в самой политической культуре этой страны – сострадание и совесть.
Поэтому то, что участники саммита группы семи в Хиросиме почти через восемь десятилетий после атомной бомбардировки японских городов должны обсуждать новую разрушительную войну и обсуждать с украинским президентом, как его стране победить и не стать жертвой ядерной катастрофы, есть свой печальный символ – символ невоспринятого урока. И символ нашего понимания того, что этот урок, возможно, не воспринят большинством человечества – человечества, которое все еще находится под властью хищных диктаторов и не ценит жизнь.
И когда я пытаюсь представить себе, как должно выглядеть лицо человека, осознавшего этот ужас, я представляю себе не «Крик» Мунка или военные литографии Гойи. Я представляю себе сдержанное выражение лица руководителя японского правительства Фумио Кисиды, хозяина этой встречи и уроженца Хиросимы. Кисида, как и каждый человек, родившийся в этом погибшем и воскресшем городе, воспитан в культуре недопустимости и невозможности применения ядерного оружия. И надо было так случиться, что именно тогда, когда он стал главой японского правительства и получил возможность пригласить лидеров развитых стран мира в свой родной город, тема ядерной угрозы стала уже не историческим, а политическим сюжетом, очередной русской насмешкой над памятью погибших и над опытом выживших.
Источник: Виталий Портников, Zbruc.
