До начала полномасштабного вторжения Юлия Волкова и Сергей Якимчук с двумя сыновьями жили в Мариуполе Донецкой области. Женщина служила в полиции полиграфологом (принимала показания при помощи детектора лжи), ее муж – в полку “Азов”.
Когда российские военные начали осаду Мариуполя в феврале 2022 года, Сергей остался в городе держать оборону, а Юлия с детьми смогла выехать из города. С собой она взяла только ноутбук и полиграф. Сейчас она живет в Киеве, где вернулась к работе в полиции: она тестирует на полиграфе в том числе российских военнопленных, когда их опрашивают о фактах убийств гражданских лиц во время оккупации.
В интервью украинской службе Радио Свобода Юлия Волкова рассказала, что происходило во время осады Мариуполя и как она пряталась с детьми в подвале, как ей удалось выехать из города через российские блокпосты и как происходит проверка на полиграфе российских военнопленных.
“Я Волкова Юлия, мы с двумя сыновьями и мужем проживали в городе Мариуполь. Муж у меня – военный, он офицер ОЗСП “Азов”, а я работала с 2002 года в милиции, потом в полиции, – рассказывает Юлия. – Жили мы в Левобережном районе Мариуполя. Как раз он и был оккупирован первым: мы тогда выехали к моей подруге в центр”.
“Где-то 6 марта уже и в центре города начались бомбардировки, что было очень страшно, очень, – вспоминает она. – Мы детей поспускали в подвал дома, и они были там. Самолеты уже вылетали, на город падали авиационные бомбы. Дом у подруги был маленький, саманный, он, конечно, сложился. А подвал выдержал: его построил еще их дед, который прошел войну”.
О выезде из Мариуполя: “У меня в тот период оказалось трое детей”
Юлия рассказывает, что уже тогда понимала, что или они уезжают, или погибнут.
“В подвале, где мы находились, была семейная пара, и они предложили нам сесть к ним в машину и уехать из города, – рассказывает женщина. – Но мне было тяжело решиться, потому что я оставляла в городе своего мужа. И я не знала, как все сложится. В тот период я вообще ничего не знала: где он, что с ним, где его подразделение. Но мы уже понимали, что что-то такое происходит, что все: или мы уезжаем, или мы погибнем”.
Юлия рассказывает, что бросила почти все вещи и взяла с собой только ноутбук и полиграф.
“Я все вещи бросила: взяла с собой ноутбук, полиграф. На полиграф я усадила маленького Даню, и все, был только рюкзак с документами. Была полная машина детей, и мы уехали: младший – Даниил, старший – Артем. И еще у меня была девочка Лиза, 6 лет, – вспоминает женщина. – Я не знала, что с ее родителями, где они, что с ними произошло. Я просто забрала этого ребенка, потому что его нельзя было в этих руинах оставлять. Так у меня в тот период оказалось трое детей”.
“Мы подъезжаем к пункту (пропуска), всех выводят на обочину, выворачивают все, всех из машины, – рассказывает Юлия про КПП российских военных. – А у меня – полиграф, малыш на нем сидит. Малыш спал, его прикачало, и вдруг он резко просыпается и видит военную форму в окно. И он так скребет по стеклу и говорит: “Папа!”, потому что папа приезжал в военной форме”.
“Мы все испугались, что сейчас они (россияне) догадаются, что в семье есть военный, раз маленький так говорит. Но он не услышал и подумал, что, вероятно, малыш ему махал, и он ему начал в ответ махать, – вспоминает Волкова. – И нам говорит: “Проезжайте”. А мы слышим, что ему кричат: “Ты машину проверил?”, а он кричит: “Проверил”. И мы уехали. Это был такой последний блокпост, где всех так проверяли. Так мне удалось вывезти полиграф”.
“Чтобы вы понимали – я смогла сохранить все: значок, удостоверение полицейского, УБД (статус участника боевых действий – ред.) , потому что я являюсь участником боевых действий с 2014 года”, – подчеркивает Волкова свою невероятную удачу. Украинцев, которые служили в армии или полиции, при выезде с оккупированных территорий российские военные задерживали и часто отправляли на “дополнительную фильтрацию”, а затем в колонии. Но Волковой повезло: никто не опознал в ней сотрудника полиции.
“В Запорожье нас встретили наши друзья. В этот же день мы сели в эвакуационный поезд и уехали в Киев”, – рассказывает Волкова.
Про мужа: “Очень надеялась, что он попадет в обмен”
Муж Юлии остался в Мариуполе защищать город: он был ранен и оставался на “Азовстали” до момента сдачи завода. О том, что с ним, Юлия получала лишь обрывочные сведения.
“Мой муж – офицер, он служит в ОЗСП “Азов” с 2014 года. Он вышел на связь где-то в середине апреля 2022 года. О том, чтобы разговаривать по телефону, в то время даже не шла речь, он просто написал, – рассказывает Волкова о том, что пережила во время осады “Азовстали” российскими военными. – И вот мы так парой слов переписывались, потому что им нельзя было. Мы могли один раз в 3 дня переписываться, ну, может быть, дней в 10. А потом с ними вообще исчезла связь”.
“Я знала, что они находятся на “Азовстали”, потом он мне уже написал, что он ранен и в госпитале – ну условно это можно назвать “госпиталем” на “Азовстали”, – говорит Юлия. – Я знала, что в тот период в день они ели полстаканчика какой-то крупы, как-то там сваренной, как можно это было в тех условиях сделать. И все! И что они отдыхают по очереди, потому что кроватей не хватало. И если кто-то хочет лечь, или кому-то это более необходимо, или кто-то не может сидеть – то все по очереди”.
Рассказ бойца полка “Азов” о раненых на “Азовстали” и острой нехватке воды и продовольствия у обороняющихся:
Юлия говорит, что ее муж вместе со многими другими защитниками “Азовстали” вышел с завода 16 мая и сдался в плен. Через полтора месяца его обменяли.
“29 июня был обмен. Говорили, что первыми будут менять раненых. Я знала, что он ранен, и очень надеялась, что он попадет в этот обмен. И да, он попал в этот обмен. Он находился в больнице города Донецка. Физически был очень худой, 22 килограмма потерял”, – рассказывает Волкова.
“Всех военнопленных мы тестируем на военные преступления: мародерство, убийство, изнасилование”
“Сейчас я работаю оперативным полиграфологом в уголовном розыске Национальной полиции Киевской области, – рассказывает Юлия о своей работе. – Вообще, в полиции я очень-очень давно. С 2002 года я служу в рядах милиции, затем полиции. А полиграфией я решила заниматься, когда родился мой второй ребенок. Когда он был еще маленьким, у меня была возможность пройти курсы полиграфологов. Это украинская школа: она по своей методике очень близка, даже почти идентична японской школе полиграфологов”.
Исследование на полиграфе, по ее словам, происходит только по добровольному согласию человека.
“Затем проходит предтестовая беседа. Мы задаем вопросы: “Почему, как вы думаете, вы будете проходить полиграф?” – объясняет она. – Как проходит проверка? Человек сидит, не двигается. Тест состоит из блоков, в каждом блоке есть определенное количество вопросов, где-то 8–10 или больше. Я стараюсь не давать больше, потому что, когда идет блок вопросов, человек не двигается. Он смотрит прямо перед собой, ноги у него четко стоят на полу на полной ступне, и у него есть только 3 варианта ответа – “да”, “нет” и “не знаю”.
“В первом блоке я прошу человека мне соврать в ответе на свое имя и свою фамилию – для того, чтобы я увидела реакцию организма. Во втором блоке я обязательно даю вопросы о противодействии полиграфной проверке: то есть о том, употреблял ли человек какие-то лекарства, или успокоительные, или алкоголь, или причинял себе какую-то физическую боль. Например, он сделал себе какой-то порез, или, может, знаете такую историю, когда кнопку под пятку клали? – рассказывает она. – А потом уже с третьего блока начинается основное тестирование, вопросы по тематике”.
“Тесты готовятся на каждую тематику. То есть если мы тестируем кражу, то это будут только вопросы о краже, если это убийство – это только убийство, если это употребление или сбыт наркотических средств, это тестирование только по этой тематике”, – подчеркивает Волкова.
“Мои любимые датчики – это датчики кожи, которые крепятся на пальчики. Кожа вообще очень хорошо отдает реакцию на ложь”, – замечает полиграфолог. – Есть датчик давления. Он крепится как обычный тонометр: замеряет давление. Есть датчики дыхания, отдельные для верхнего и нижнего дыхания. И есть подушечка тремора: на нее садятся, и она сразу же показывает каждое движение ногой, потому что двигаться нельзя”.
“Все это подключается к полиграфу, на котором все подписано, тремор, верхнее дыхание, нижнее дыхание, артериальное давление, кожная реакция, фотоплетизмограмма (изменения, возникающие при наполнении мелких сосудов кровью в зависимости от фазы кардиоцикла – ред.) и микрофон. Подключаемся к ноутбуку. Все, мы приступаем: на экране у меня полностью показывается полиграмма”, – показывает Юлия на экран:
“Вот тут человек сказал ложь. Ну и здесь человек сказал неправду где-то, – показывает полиграфист на график на экране. – А красный флажок – это “нет”: человек сказал “нет”, и это правда. Это он говорит правду”.
“Иногда бывает в ходе тестирования, что я уже прошла свои блоки и понимаю, что да, этот человек причастен к воровству. Тогда я допечатываю себе блоки вопросов и буду искать, где находится украденное”, – объясняет Волкова методику своей работы. – Уже после процедуры я еще раз просматриваю полиграмму, реакции человека и тогда уже делаю выводы. И эти выводы приобщаются к материалам дела и вместе с материалами дела потом идут в суд. А уже в суде судья рассматривает эти материалы. Они носят рекомендательный характер”.
Сейчас Волкова много работает с российскими военнопленными и украинцами-коллаборантами. Первых опрашивает на причастность к военным преступлениям, вторых – о том, как они сотрудничали с оккупантами.
“Обследование, конечно, коллаборантов или людей, которые могли быть коллаборантами или хоть в чем-то помогали, – подтверждает она. – Обследования были, и не одно такое”.
“Вообще, всех военнопленных мы тестируем на преступления против гражданских лиц, военные преступления. Это мародерство, убийства и изнасилования, – рассказывает Волкова. – У меня были случаи на полиграфе, когда было определено, что люди, которых я тестировала, убивали гражданских. Мало того, что они забрали у мужчины машину и на ней удирали. Они увидели человека, просто увидели человека и там себе подумали, что вдруг этот человек передаст, что вот они на этом автомобиле бегут. И они просто ехали себе, взяли и застрелили человека. А он даже не понимал, что происходит, он был гражданский человек!”
“Это убийство гражданского лица, по этому делу есть решение суда, – говорит Юлия. – Есть еще дела, в которых уже есть приговоры. Был у меня такой случай, когда человек приводил людей на расстрел к российским военным. Он понимал, куда ведет людей, слышал, знал, что там делается. То есть он не убивал сам, этот человек, но он водил к ним! Такой случай у меня тоже был. Что с этим человеком разговаривать? Мне нужно только написать свои выводы и все отправить, чтобы ребята дальше делали свою работу, чтобы этих людей судили и меняли как-то на наших ребят и побольше, побольше, чтобы наших ребят нам отдавали”.
Источник: Ирина Сисак, «Настоящее время».
