Джозеф Най несколько лет назад написал, что мир переживает “закат эпохи Просвещения”. Политики, считает он, вслед за массовым избирателем отказываются от опоры на рациональные аргументы и респектабельные способы ведения дискуссий. Сегодня им гораздо удобнее делать ставку на откровенную демагогию, на теории заговора, которые не требуют рационального подтверждения и именно благодаря этому пользуются безграничной популярностью у голосующего большинства.
Из-за этого сменились и приоритеты “новых элит”: от сложного долгосрочного планирования стратегий они перешли к решению единственной простой и близкой задачи – победы на следующих выборах. Ради этого нынешние популисты обещают избирателю все что угодно, и при этом их совершенно не заботит, как они будут эти обещания выполнять. Потому что выполнять их по большому счету незачем. Все равно любые провалы можно списать на козни предшественников и бесконечные теории заговора, а следующие выборы можно будет выиграть точно так же, как и предыдущие – потоками бесстыжего вранья, противостоять которому нынешние общественные и государственные институты, как оказалось, не в состоянии.
Най считал, что из мировой политики уходит эпоха высоких принципов, идеалов, которые делали ее предсказуемой, а на смену ей приходит эпоха интересов. К этому соображению я рискну добавить эпитет, которого у классика не было, – “шкурных” интересов.
В этих процессах нет, в сущности, ничего нового. История ясно свидетельствует, что прогресс никогда не был вечно равномерным, как и сменяющий его относительный регресс. Вера в то, что человечество, достигнув очередной вершины, сумеет каким-то чудом удержаться на ней, всегда была наивной утопией. “Конца истории” не будет, будет череда взлетов и падений. И мы, как ни обидно, живем на переломе этого графика. Нам катиться по склону вниз, хотим мы того или нет.
Украине не повезло оказаться одним из главных заложников этого перелома. Владимир Зеленский в обращениях к западным демократиям постоянно и подчеркнуто взывает к их принципам и идеалам. И это было бы отличной политикой еще сто лет назад, но сейчас, судя по результатам, уже нет.
Исторические аналогии бывают неотразимо наглядными, а сходство ситуаций безжалостно подчеркивает, как в обществе и политике изменилось отношение к идеалам и принципам.
В начале августа 1914 года правительство Великобритании было решительно настроено не вступать в войну. Правящая Либеральная партия побеждала на двух выборах подряд на антивоенных лозунгах, а Герберт Генри Асквит, который возглавлял правительство, был известен как “голубь мира” с безразмерным – во всю ширь тогдашней Британской империи – размахом крыльев.
Однако 1 августа Германия вторглась в Бельгию. Согласно “плану Шлиффена”, Бельгии суждено было стать плацдармом для немецкого наступления на Францию. При этом Германия была одним из официальных гарантов нейтралитета Бельгии, в этих же гарантиях участвовала и Британия.
Аналогии с будущим Будапештским меморандумом, которым мировые державы гарантировали независимость Украины и который был цинично нарушен одним из “гарантов”, напрашиваются сами собой, не так ли? Однако нас интересуют не только совпадения, но и отличия.
Политическая стратегия Германии строилась на том, что Британия с ее крайне миролюбивым правительством не станет вмешиваться, так как посчитает не обремененные конкретикой гарантии нейтралитета Бельгии мелочью по сравнению с угрозой общеевропейской военной эскалации.
Именно в таком духе высказался канцлер Германии Бетман-Гольвейг на встрече с британским послом. В ответ на заявление посла, что Британия не оставит без последствий нарушение Германией ее обязательств, канцлер в сердцах брякнул, что Великобритания “хочет воевать против родственной нации, которая желает жить с ней в мире, из-за какой-то ничтожной бумажки”.
Именно эта “ничтожная бумажка” оказалась тогда запалом, который Германия поднесла к фитилю британской пушки. Фраза канцлера попала в мировую прессу и фактически поставила перед британцами вопрос: насколько для них важно соблюдение их политиками публично данного – и закрепленного на бумаге – обещания? Так ли важна для них международная репутация нации и ее империи? Не хотят ли они этой репутацией слегка пожертвовать и благоразумно остаться в стороне от войны, которая уже шла раскатами по ту сторону пролива?
Гарантии нейтралитета для Бельгии не обязывали Британию непосредственно вступать в войну. Как и в Будапештском меморандуме, такой пункт в документе отсутствовал, гарантии были в значительной степени декларативными. Если бы такой пункт был, у Асквита и Эдварда Грея, министра иностранных дел в его кабинете, пространства для маневра было бы куда меньше.
Но жесткого обязательства не было, а была привычная, прочно опиравшаяся на общественные настроения многолетняя партийная риторика о всемерном предотвращении любой эскалации. Поэтому еще 1 августа правительство Асквита склонялось к тому, чтобы ограничиться чисто дипломатическими мерами.
Но когда в прессу попала фраза Бетман-Гольвейга о “ничтожной бумажке”, общественные настроения решительно изменились. Германия считает, что британские обязательства ничтожны? Ну так Германия ошибается. Интересы – это само собой, но репутация и принципы все-таки важнее.
В правительстве Асквита спор об ответных действиях продолжался вплоть до 4 августа. Отдельные министры грозили уйти в отставку в том случае, если будет принято решение вступить в войну. Асквит и Грей получали с континента телеграммы, которые противоречили друг другу и никак не облегчали принятие решения. Определенности не было. В такой ситуации если и можно было на что-то опереться, то только на принципы.
В этот момент посол Франции Поль Камбон, замученный многодневной неопределенностью и мрачными предчувствиями, попался на глаза редактору Times, который воспользовался случаем и спросил дипломата, какого исхода он ожидает и как планирует действовать дальше.
– Они готовы бросить нас на произвол судьбы, – горько ответил Камбон. – Я здесь, чтобы первым узнать, настало ли время вычеркивать слово “честь” из словарей английского языка.
Однако в равновесие мнений министров вмешалась перемена настроений избирателей, которые, как оказалось, считали слово “честь” слишком важным, чтобы его вычеркивать. Как бы ни колебался Асквит, который за пару дней до этого записал в дневнике, что “лучше было бы ничего не предпринимать”, он в итоге тоже высказался за вступление в войну, если других возможностей не останется.
3 августа Эдвард Грей произнес в парламенте речь о позиции правительства относительно войны и того, чем она может обернуться для Британии.
“Если в нынешний критический момент мы откажемся от наших обязательств в отношении чести и интересов, которые вытекают из договора о нейтралитете Бельгии… мы потеряем наше доброе имя, уважение и репутацию в глазах всего мира, а кроме того, окажемся перед перспективой серьезнейших экономических проблем”, – сказал он.
Решение было принято. Британия направила Германии ультиматум о немедленном отводе войск из Бельгии. После того как правительство кайзера не сочло нужным отвечать на эту очередную “ничтожную бумажку”, Британия вступила в войну, в которую ее ничто по большому счету не обязывало вступать – кроме чести и достоинства.
Принципы и этика – это вообще очень странные вещи. Принципиальность бывает откровенно невыгодна, а верность слову может вас просто убить. При этом вся европейская цивилизация построена на идее, что человека можно замучить до смерти на кресте, но именно это в итоге делает его победителем. То есть на вере в то, что идеалы, воспринятые всерьез, непременно оправдают себя со временем.
Если пренебрегать идеалами и заботиться только о здесь и сейчас (например, о том, как победить на выборах), конечно, в краткосрочной перспективе ты с большей вероятностью свой интерес выиграешь. Но если вдруг тебя волнует, что будет с твоей репутацией после окончания твоей каденции, ты неизбежно начнешь выкапывать из смешных книг дурацкие слова об абстракциях вроде “чести”, “достоинства” и “репутации”. Почитайте хотя бы мемуары Никсона.
Практика, однако, показывает, что это нисходящий тренд. Со всем уважением, джентльмены, интересы сейчас важнее идеалов. Разговоры про цивилизационные “ценности”, конечно, никуда не делись, но даже на них появились ценники.
Это хорошо видно по судьбе Будапештского меморандума довольно близкого аналога того самого пресловутого многостороннего договора о гарантиях нейтралитета Бельгии.
В 2014 году, ровно через сто лет после того, как принципы не позволили вычеркнуть из английского словаря слово “честь”, один из подписантов меморандума объявил его “ничтожной бумажкой”, а остальные “гаранты” согласились это как-нибудь перетерпеть. Потому что это соответствовало их тогдашним практическим интересам, хотя и несколько противоречило условным “ценностям”. Их избиратели, к слову, в целом их поддержали. Не ломать же удобную стабильность из-за какого-то клочка бумаги, в самом деле. Мало ли кто и что подписал. А вдруг какая эскалация.
Да, времена изменились, кто же спорит. Нисходящий тренд. Ставка на бесчестие в целом выигрывает.
Вот только Зеленский с немногими соседями по несчастью с утомительным упорством напоминают несостоявшимся гарантам об абстрактных “принципах” (одновременно не забывая благодарить их за помощь, которая частично компенсирует беспринципность).
И только погибших защитников Украины почему-то провожают в соцсетях словом “честь”.
Архаика, конечно. Дикие люди. Никакого понимания своего интереса.
Так и победят.
Источник: Сергей Бережной, «Радио Свобода»
