Четыре месяца назад, выступая на питерском экономическом форуме, Путин резко осадил модератора дискуссии Сергея Караганова, призвавшего “ввести жесткую государственную идеологию для всех тех, кто хочет и готов служить государству и обществу”. По словам Путина, это противоречило бы Конституции, где сказано, что господствующей идеологии в России быть не может. Так и сказал: “В Советском Союзе была господствующая идеология, и ничем хорошим это не кончилось”.
И да, даже среди жестких критиков режима популярна точка зрения: государственную идеологию Путин создать не удосужился. Мол, путинская идеология – это “смешанное множество разрозненных консервативных идей”, не складывающееся в единую картину. Например, ортодоксальное православие никак не стыкуется с советским реваншизмом. Если уж вы плачете по погибшему СССР, почему вы забываете, что это было жестко атеистическое государство? “Батюшка, Вы или крест снимите, или трусы наденьте!”
К тому же мы видим причудливое сочетание оторванных от реальности геополитических фантазий с приземленным клептократическим устройством вертикали власти. Где еще такое было? Но не будем обманываться: идеология Путина – это на самом деле беспримесный фашизм, в его классическом понимании.
В своем знаменитом эссе “Вечный фашизм” Умберто Эко выделил 14 основных признаков фашизма. Оговорившись, что если в каком-то обществе присутствует хотя бы один признак, следует насторожиться, а если уж половина из этих 14, то оно может считаться фашистским. Если мы применим критерии, выделенные Умберто Эко, к современной российской действительности, мы обнаружим там присутствие 13 из 14 признаков фашизма (из перечня выпадет лишь “опора на средний класс”; Путин презирает средний класс и опасается его возможной общественной активности). Как будто бы брошюрка Эко лежит у нашего нацлидера на прикроватной тумбочке.
Первой характеристикой фашизма Умберто Эко назвал культ традиции. При этом противоречия между разными традиционалистскими идеями, почерпнутыми в прошлом, при фашизме замалчиваются. “Истина уже провозглашена раз и навсегда; остается только истолковывать ее темные словеса”.
Из первого признака вытекает второй: неприятие модернизма. Мы ярко видим это на примере отношения власти к современному искусству: то, что “непонятно”, немедленно запрещается. С большим подозрением относится режим и к новым технологиям, часто видя в них намерение врага организовать в обществе подрывную работу.
Далее Умберто Эко выделяет культ действия ради действия. “Действование прекрасно само по себе и поэтому осуществляемо вне и без рефлексии. Думание – немужественное дело”. Подозрительность к интеллектуальному миру, ненужным “сомнениям”, отвлекающим от главного… “Официальные фашистские мыслители в основном занимались тем, что обвиняли современную им культуру и либеральную интеллигенцию”, – замечает Эко.
Фашизм не выносит критики. В нормальном научном сообществе несогласие – это основа развития науки. Фашизм считает несогласие предательством. Это четвертый признак, из которого вытекает пятый: в несогласии фашист видит инородность. Боязнь инородного приводит к поискам чужаков, а тут уж полшага до расизма.
Идем дальше. Национализм предполагает, что единственное, что может сплотить нацию, – это враги. Поэтому фашистская идея неизбежно приводит к одержимости идеей заговора, по возможности международного. Граждане страны должны ощущать себя осажденными. Однако годится и заговор внутренний, врагов ведь можно поискать и внутри осажденной крепости.
Граждане фашистского государства, пишет Умберто Эко, “должны чувствовать себя оскорбленными из-за того, что враги выставляют напоказ богатство, бравируют силой… Это с одной стороны; в то же время они убеждены, что сумеют одолеть любого врага. Так, благодаря колебанию риторических струн, враги рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые. По этой причине фашизмы обречены всегда проигрывать войны: они не в состоянии объективно оценивать боеспособность противника”.
Идеологи фашизма призывают не бороться за жизнь, а жить ради борьбы. Жизнь есть вечная борьба. Поэтому война – это нормально, а пацифисты обвиняются в симпатии к врагам и отправляются в тюрьмы. Перманентная война закончится только тогда, когда фашистский режим получит полный контроль над миром. (Это был девятый признак.)
Далее Умберто Эко описывает то, что называет “популистским элитаризмом”. Рядовые граждане составляют собой наилучший народ на свете. Из наилучших граждан составляется партия чиновников, а над всеми ними – наилучший из лучших – вождь. “Вождь знает, что получил власть не через делегирование, а захватил силой, понимает также, что сила его основывается на слабости массы, и эта масса слаба настолько, чтобы нуждаться в Погонщике и заслуживать его”. В иерархическом обществе фашист на любом уровне презирает любого, кого считает нижестоящим.
Фашизму свойственны еще два культа, тесно связанных между собой: культ героев и культ смерти. Про героев сложены бесконечные исторические мифы, ряды героев беспрерывно пополняются современниками. Смерть героя – предмет восхищения и зависти. Лучше умереть героем, чем прожить никчемную жизнь. Стремление стать героем прививается с первых лет жизни.
Далее. Чтобы облегчить внедрение культа силы, фашизм переносит его на половую сферу. На этом вырастает культ мужественности, пренебрежение к женщине, преследование любых неконформистских сексуальных привычек, прежде всего гомосексуальности.
Пункт 13. В отличие от демократии, фашизм не предполагает каких-либо прав личности. “Народ предстает как качество, как монолитное единство, выражающее совокупную волю. Поскольку никакое количество человеческих существ на самом деле не может иметь совокупную волю, Вождь претендует на то, чтобы представительствовать от всех. Утратив право делегировать, рядовые граждане не действуют, они только призываются – часть за целое, pars pro toto – играть роль Народа. Народ, таким образом, бытует как феномен исключительно театральный”. В наши дни это сделать даже проще, чем во времена Гитлера или Муссолини, отмечает Умберто Эко,– благодаря развитию телевидения и интернета, которые “способны представить эмоциональную реакцию отобранной группы граждан как “суждение народа”.
Последний, четырнадцатый признак фашизма довольно неожиданен: это специфический новояз. Понятие “новояза” ввел, как известно, Джордж Оруэлл в своей антиутопии “1984”. Это лексика, которую настойчиво внедряет тоталитарный режим, причем слова в этом языке теряют свой изначальный смысл и означают нечто противоположное (например, “Война – это мир”). Сам Оруэлл в отдельной статье объяснял, что так называемый политический язык “создан, чтобы заставить ложь выглядеть правдоподобно, и вынуждает нас, позабыв обо всех приличиях, признать непоколебимой истиной то, что является чистейшим вздором”. Умберто Эко замечает: “И нацистские, и фашистские учебники отличались бедной лексикой и примитивным синтаксисом, желая максимально ограничить для школьника набор инструментов сложного критического мышления. Но мы должны уметь вычленять и другие формы новояза, даже когда они имеют невинный вид популярного телевизионного ток-шоу”. А мы добавим, что вся путинская пропаганда – это сплошной новояз: начиная с “бандеровцев” и “англосаксов” и заканчивая “хлопками”, “ситуацией”, “событиями” и священной для каждого сердца аббревиатурой “СВО”. Попытки вернуть слова к их первоначальным значениям жестко пресекаются, вплоть до возбуждения уголовных дел по статье о “фейках”. Все мы помним случаи, когда человек отправлялся в тюрьму только за то, что назвал войну войной.
Так что давайте обойдемся без экивоков. В России – фашизм.
Источник: Андрей Мальгин, “Радио Свобода”
