В российские суды ежедневно поступают десятки исков от родственников российских военных, которые пропали без вести на войне в Украине. Другого пути, чтобы получить положенные семье по закону выплаты, кроме как через суд признать их погибшими на войне, у их близких нет.
“Я этому государству уже ни в чем не верю”
Cын Ирины из Череповца Олег (имена изменены. – ред.) в 2021 году оказался в местах лишения свободы по “наркотической” 228-й статье УК РФ. Получил 6 лет колонии. До колонии Олег нигде подолгу не работал, в основном на разных “шабашках”, интересовался техникой и программированием.
– С женой вместе в машине их поймали. Посадили и сына, и его жену. Жена сидит еще, – говорит его мать Ирина.
7 мая 2023 года Олег подписал контракт с Минобороны и попал на войну. Связь с родственниками прекратилась в начале июня. Ирина рассказывает, что ее сын погиб в первом же бою, но до мая 2024 года официально он считался пропавшим без вести.
– Сыну 37 было, когда погиб, а как посадили – 35. Срочную службу он не служил, потому что у него тогда родился второй ребенок. Дети сейчас живут с нами – с бабушками. На вторую бабушку оформили опеку. Старшей 19 лет уже, младшему – 14, – рассказывает Ирина.
В ЧВК “Вагнер” он не пошел, потому что, по словам матери, кураторы туда “набирали только убийц”. Завербовался он, когда в колонию пришли представители Минобороны.
– Позвонил и сказал: “Мама, я хочу контракт подписать”. Я ему сказала: “Олег, ты хорошо подумай, потому что война – это страшно, это грязь, это еще хуже, чем в тюрьме”. А он и говорит: “Вот представь, что ты стоишь и на тебя идет дождь. Льет прямо на тебя, ну и глупо же на дождь обижаться. А когда ты сидишь в клетке, а тебя сверху “поливает” охранник – тоже мокро, но чувствуешь разницу?” Ну и говорит, вообще, хотелось бы вину искупить… Чтобы у детей не было из-за его судимости проблем. Ему обещали, что он там будет IT-специалистом. И была вера в государство, обещали, что детей в случае чего не оставят. Ему было очень важно, что это именно Министерство обороны и что государство с ним контракт заключает. На тот момент им помилование обещали. 6 мая 2023 года они были помилованы, а 7-го подписали контракт с Минобороны. Сказали, что полгода они как обыкновенные военнослужащие будут получать зарплату, все как у всех, а через полгода нужно было продлить контракт. Такие вот условия. Зарплату пообещали 205 тысяч, – вспоминает Ирина.
Но уже с первых дней участия в войне стало понятно, что все рассказы кураторов – неправда. Вместе с сыном Ирины из колонии на войну ушли около 40 человек, их всех отправили на передовую, на обучение дали меньше трех недель, про деньги больше не говорили вообще.
– Когда уже приехали, им сказали: будете воевать, пока не сдохнете. Им сначала обещали, что, мол, вы не будете на первой линии, а уже на месте сообщили, что вы теперь штурмовики, – рассказывает Ирина.
На передовой Олегу сразу понадобились деньги – купить телефон, чтобы можно было связаться с родными, еду и сигареты. Олег прислал матери список радиодеталей, которые были ему нужны для сборки оборудования, всего на 400 тысяч рублей. Ирина почти все успела купить и уже начала думать, как переправить ему посылку, но сын перестал отвечать на звонки.
– Когда он на связь перестал выходить, мы, конечно, заволновались. Стали искать по телеграм-чатам близких его сослуживцев. 10 июня, у меня как раз был день рождения, мне позвонила девушка его приятеля, с которым они уходили из колонии. Звонит, рыдает в истерике: “Ира, их убили, убили, убили”. Я дозвонилась до его сослуживца. Рассказы были разные, но мы так поняли, что, когда Олега ранило, он умирал в окопе, потому что эвакуационной бригады не было. Был приказ – тяжело раненных и “двухсотых” (убитых) не брать. Мне кажется, я даже нашла фотографию на одном украинском сайте с его телом. Узнать сложно, смерть не красит человека. До сих пор я не могу его похоронить, нет тела, – говорит Ирина.
Никакого официального уведомления о гибели сына она не получила и начала обращаться во все инстанции: военкомат, Министерство обороны, военную прокуратуру. Только через девять месяцев Минобороны прислало письмо, что ее сын пропал без вести. Ирина обратилась в суд, чтобы признать сына официально погибшим и получить компенсации и льготы.
– Трое его сослуживцев приезжали на суд и рассказали, что они видели, как он умирал. Вообще страшно, если напишут (официально), что они в колонии друг друга прирезали. Девушке его приятеля из колонии ответили как-то: перестаньте искать, а то напишем вам, что в колонии сдох, хер вы получите ваших зэков. Я этому государству уже ни в чем не верю. Далека от иллюзий, – рассуждает мать погибшего заключенного. – Мне военкоматовские все говорили, что они (заключенные) пошли только за помилованием и что помилование у них вообще условное. В военкомате мне говорили, чтобы я в суд не подавала. Мол, ну признают его умершим, все равно вы не получите ничего. Я там все время в слезах была. Потом они поняли, видимо, что я не отступлюсь, и более лояльны стали. Но соболезнований мне там никто не высказал, одна только девочка-секретарша пожалела.
Ирина общается в чатах с другими матерями и женами, которые также ищут своих близких.
– Информацию по крупицам собирать пришлось. У меня ведь нет юридического образования, поэтому мне очень сложно это. Фонд защитников Отечества (специальный фонд, созданный президентом России Владимиром Путиным, где, как заявляют власти, решают вопросы военнослужащих. – ред.) отправлял нас к юристу, но эти юристы только, наверное, деньги получают. Это не консультация у них, а бред сивой кобылы. Я больше них теперь знаю. Когда я подавала в суд, чтобы получить губернаторскую выплату как добровольцу, их юрист мне просто неправильно исковое составил. Хорошо, в суде уже мне пошли навстречу и исправили. Но сам факт. Слава богу, у меня есть друзья, у которых есть юридическое образование. Один что-то подскажет, другой поможет.
В мае 2024 года суд признал Олега умершим. В решении суда было написано: “Умер в зоне СВО”. Удостоверения погибшего семье в военкомате не выдают, ссылаясь на некое распоряжение “для служебного пользования”. Теперь Ирина планирует обратиться в суд, чтобы получить удостоверение и признать своего сына добровольцем.
За гибель военнослужащего на войне его родным положены выплаты и компенсации. Каждый регион устанавливает свои суммы семьям погибших. Кроме того, родственники получают единовременную выплату 4,9 млн рублей, страховую выплату в размере 3,2 млн рублей, "президентскую" выплату в 5 млн рублей плюс выплачивается остаток денежного довольствия плюс выплаты, которые военнослужащий получал при жизни.
– Удостоверения дают только тем семьям, которые похоронили тела своих родственников. Но мы тела не нашли. Я ездила в Ростов (в морг Ростова-на-Дону, куда свозят тела погибших военных. – ред.), сдавала биоматериал. Ну, ездила и ездила. Я-то думала, что, раз погиб, мне его сразу отдадут. Но куда там. Как почитаешь, сколько ищут своих, волосы шевелятся. Я думаю, моего захоронили в братской могиле где-то, – рассуждает Ирина.
История гибели сына сильно повлияла на отношение Ирины и её семьи к власти и войне.
– Ненавижу государство, ненавижу людей у власти. Ненавижу всеми фибрами своей души. Люблю свою родину, но ненавижу государство, которое даже к смерти не имеет уважение, это как? Сколько ребят еще должно погибнуть? Когда Олег сообщил, что хочет контракт подписать, свою точку зрения я ему высказала. Я вообще против войны. Матери с обеих сторон плачут одинаково. Я не политик, но ведь уже не дикари, можно же договориться как-то. Хочется, конечно, чтобы война уже закончилась. В космос летаем, биороботы, цивилизация, а люди друг друга убивают. У меня в башке не укладывается. Но они пока не набьют карманы, не остановятся. Как в поговорке: кому война, а кому мать родна. Война им выгодна, вон сколько они наворовали. Я уже не могу новости смотреть. Я даже в страшном сне представить не могла, что это меня коснется.
Гражданский иск Ирины о признании Олега погибшим – одно из сотен заявлений родственников военнослужащих, которое рассмотрели российские суды с начала полномасштабного вторжения России в Украину. В суд обращаются не только родные военных, но и командиры военнослужащих. Все они знают, что человек погиб на войне в Украине, но его тела нет: его либо не смогли вывезти из зоны конфликта, либо попросту не могут найти.
До войны в Украине в России по закону признать пропавшим без вести можно было через суд только спустя два года. Весной 2023 года власти упростили процедуру: теперь военных, от которых нет никаких вестей, могут признать погибшими через полгода, если есть свидетели гибели военнослужащего. Для того чтобы признать военного погибшим, необходимо обратиться в суд. Спустя несколько месяцев число заявлений в суд увеличилось, отмечала “Верстка”.
Через суд за два года войны признали погибшими 921 военнослужащего российской армии, писали в феврале 2024 года "Важные истории". Но и эта информация может быть неточной, так как некоторые суды скрывают открытые данные о погибших военных, как, например, это сделал суд в Светлогорске, признав список погибших в Украине государственной тайной по требованию военного прокурора 73-й военной прокуратуры гарнизона Балтийского флота. После этого страницы памяти военнослужащих удалили новосибирское издание NGS.RU, красноярское NGS24.RU и омское NGS55.RU. Списки погибших были собраны из открытых официальных источников. О том, что точное количество подобных дел посчитать невозможно, заявили в 2022 году и в пресс-службе судов Башкирии: по их данным, решения по таким делам не публикуются в интернете, а статистика не ведется.
Адвокат Роман Петров ранее рассказывал, что подобная судебная практика – когда родственники обращались в суд за признанием военного погибшим – применялась и при чеченских войнах. По его словам, количество подобных дел в России станет больше.
“Вдруг его не убили?”
Наталья Маркеева из Санкт-Петербурга пытается также через суд признать своего сына погибшим и в то же время в его гибель верить не хочет. Ее сын Артур подписал контракт в прошлом октябре. Как и в истории с Олегом, новостей от Артура не было после первого боевого задания.
С того момента Наталья безуспешно пытается найти сына, проверяет разные группы, в которых публикуют данные о погибших и пленных, но ничего не находит. Весной в одном из телеграм-каналов ей попалось видео, на котором ей показалось, что она его увидела – в плену, с завязанными синим скотчем глазами. Видео она не успела сохранить, сделала только скриншот, а найти второй раз уже не смогла. Впрочем, она на 99% уверена, что это именно ее Артур.
– Но если человек не состоит в списках военнопленных, то его никто никогда не обменяет, правильно я понимаю? – задается вопросом Наталья. – И если он в плену, что делать, как вообще быть? Если он в плену, но никто в этом не знает, что нам-то делать, как и где его искать?
Она общалась с командиром сына, и тот рассказал, что не видел Артура ни мертвым, ни живым. Но сразу добавил, что если он погиб, то забрать его тело невозможно. Наталья в это не верит. Она предполагает, что сын если погиб, то под Бахмутом, где сейчас уже не ведутся бои.
– Там вроде уже давно спокойно. Но, как бы там ни было, это все равно ненормально, что уже десять месяцев тела там лежат и никому до них нет дела, – говорит Наталья.
В социальной организации для помощи военнослужащим, в которую она обратилась (Наталья не помнит название организации, вероятно, речь идет о фонде “Защитники Отечества”), ей посоветовали обратиться в суд и добиться признания сына убитым. Наталья подала иск, но боится, что совершает ошибку.
– Я в таком состоянии раздвоенном, понимаете? И жду суд, и, с другой стороны, мне хочется, чтобы его внесли в списки военнопленных. Ну, вдруг он действительно там, вдруг его не убили, не ликвидировали, ничего с ним не сделали? – говорит Наталья.
Источник: «Север.Реалии».
