С началом полномасштабного вторжения в Украину военная пропаганда в российских школах постоянно усиливается. Кто-то из учителей искренне ее поддерживает, кто-то просто плывет по течению. Но есть и те, кто пытается уберечь своих учеников от идеологии “русского мира”, все глубже проникающей в систему образования. В преддверии нового учебного года корреспондент Север.Реалии пообщался с учителями истории и узнал, как они с риском для себя стараются уберечь юные умы от растления пропагандой.
Донос написала завуч по воспитательной работе
Александре Горницкой (имя изменено по ее просьбе, из соображений безопасности) 46 лет, двадцать из которых она отработала учителем истории в петербургских школах.
– До 2014 года работать можно было спокойно, – рассказывает Александра. – Никакого идеологического давления не было. Мелькали какие-то отдельные школы, где пытались пионерию возродить, но это было редкостью. Взгляды у меня тогда были такие же либеральные, как сейчас, и я всегда общалась с детьми достаточно откровенно, в рамках их возраста, конечно. Но ни родители, ни ученики, ни коллеги мне никаких претензий не предъявляли. Впервые я столкнулась с изменением в сознании людей после Крыма, когда в школе у нас повесили объявление о сборе материальной помощи его жителям. Я тогда написала ироничный пост в фейсбуке, сфотографировав объявление. А через несколько дней директор меня пригласила на беседу, у нее на столе лежала ксерокопия моего поста.
Донос написала завуч по воспитательной работе. После этого распечатки с “крамольными” постами педагога ложились на директорский стол еще несколько раз. Взгляды директора за несколько лет круто изменились, перестав быть либеральными.
– У нас в школе появилась Юнармия, и благодаря этому в 2018 году в день ВМФ директор попала на трибуну, где Путин стоял, – вспоминает Александра. – И с этого момента ее как будто подменили. В школе начался патриотизм, “Крым наш” и “Путин – наш президент”. И избирательный участок открыли, хотя раньше она этому сопротивлялась. В итоге она меня вызвала и спросила, не собираюсь ли я увольняться. Я уточнила, вопрос это или пожелание. Она прямо сказала, что пожелание. Я еще год отработала и ушла.
Александра говорит, что с началом войны возросшему количеству доносов не удивилась. Доносят, по ее опыту, почти всегда коллеги, а не ученики или родители. В школе, из которой она была вынуждена уйти, завуч следила за соцсетями не только учителей, но и учеников. Распечатки с учительских страниц она приносила директору, с аккаунтов школьников – классным руководителям и требовала принять меры.
– Как-то сижу в учительской после уроков со своей коллегой, тоже историком, и заходит завуч, – рассказывает Александра. – Протягивает нам по пачке с листами, и мы видим, что это распечатки из соцсетей наших учеников. Говорит, нужно беседы провести. Мы сидели обалдевшие, а когда она из кабинета вышла, не сговариваясь, швырнули эти листки в урну. Про все эти доносы хорошо сказал Кох, сравнив доносчиков с наркоманами, которые долго держались, а потом, увидев дозу, сорвались. Похоже, что тридцати лет не хватило, чтобы излечить тех, кто застал СССР.
После 24 февраля учителям, не согласным с войной и пытающимся уберечь школьников от пропаганды, по словам Горницкой, пришлось вести себя предельно осторожно: доносы пошли уже не только от коллег, но и от учеников. Когда Александра пришла в новую школу и стала преподавать историю старшеклассникам, они какое-то время притирались друг к другу, прежде чем поняли, что могут друг другу доверять.
– На уроке и я, и они высказываем свое мнение свободно. И то, что идет вразрез с государственной политикой, дальше класса никуда не уходит, – рассказывает Александра. – Ни я о каких-то их высказываниях не говорю, ни они о моих. Они даже сами меня предупреждают, с кем в школе можно говорить открыто, а с кем не стоит. Те, кому 15–16 лет, прекрасно понимают, что сейчас война идет, и эта война несправедливая. Десятые классы в большинстве достаточно либеральные, они не путинисты. Но сейчас уже подрастает поколение, рассуждающее с позиции “все не так однозначно”. И самое страшное, что этим детям не жалко себя. Это ужасно, когда они начинают говорить про какие-то высшие ценности и государственные интересы, которые важнее, чем чья-то конкретная жизнь. У них не формируется понимание ценности даже собственной жизни.
Подобных настроений среди школьников, по словам историка, с каждым годом все больше, и фатализм – главная черта, которую формирует в детях путинская пропаганда. По словам учительницы, больше всего она хотела бы научить детей критическому мышлению. Получается далеко не всегда, но кто-то на ее уроках задает очень неожиданные вопросы.
– Я пятому классу рассказывала про Персидскую и Ассирийскую империи, а в конце урока мы подвели итоги, упомянув, что эти империи были очень жестоки к завоеванным народам, – говорит Александра. – И одна девочка спросила: “А Россия сегодня – это империя?” А в шестом классе, когда я рассказывала, как Византийская империя разрасталась за счет завоеваний, но в итоге рухнула, мальчик с первой парты спросил, зачем Россия сегодня завоевывает Украину, если в империях все равно ничего хорошего. То есть дети все прекрасно видят.
В новой идеологической реальности, где Россия, как СССР, стала осажденной крепостью, а люди поделились на “патриотов” и предателей, не поддерживающих войну, двоемыслие приходится практиковать не только ученикам, но и учителям с антивоенной позицией. По словам Александры, педагогов, которые пытаются уберечь детей от пропаганды войны, в учительской массе меньшинство. От возраста учителей их взгляды не зависят. Среди коллег есть либералы, которым за 60, и тридцатилетние с абсолютно “совковым” мышлением.
– Однажды я услышала, как классный руководитель одному из своих учеников, который никак не мог сдать хвосты по географии, буквально словами покойного сатирика Задорного говорила: “Ты что, хочешь быть тупым, как американцы, которые Россию на карте найти не могут?” Это учитель русского языка и литературы! Меня, конечно, очень подмывало зайти и спросить, считает ли она, что первую экономику мира создали идиоты. То есть на одном полюсе нормальные учителя, а на другом те, которые букву Z готовы себе на лбу наколоть.
“Я не знаю, сколько еще так смогу лавировать”
Александра считает, что пока еще остаются лазейки, позволяющие ослабить влияние пропаганды, и сейчас ситуация в каждой школе зависит от ее руководства. Например, в школе, где она работает сейчас, несмотря на наличие кадетских классов, до сих пор не висит ни одной “зиги”, потому что директор и завуч интересуются исключительно результатами обучения, а не “патриотическими маршами”.
По словам Александры, жесткого контроля за тем, чтобы учитель преподавал материал по конкретным учебникам, пока еще нет, и это позволяет уберечь детей от истории, которую власть переписывает под себя.
– Я ничего ребятам не задавала по Мединскому, но они мне сами оттуда отрывки зачитывали и смеялись, – говорит Александра. – О том, например, что Байден выборы в США выиграл в результате фальсификаций. Говорили, что автор название страны перепутал и фамилию президента. Я, наверное, ничего ужаснее не видела, чем этот учебник, но сейчас все учебники по истории в России ужасные, начиная с шестого класса. Они проникнуты имперским дискурсом и написаны людьми, которые в принципе не понимают, как подавать материал для детей. Я читала белорусские и украинские учебники по истории, там тоже есть своя специфика, но с методологической точки зрения они в миллион раз лучше.
Александра уверена, что оставшиеся лазейки, дающие учителям хоть какую-то свободу маневра, очень скоро исчезнут, система продолжит избавляться от людей, несогласных с путинским режимом. Педагоги при этом запуганы и боятся не только увольнения, но и уголовных дел с реальными сроками.
– Я не знаю, сколько еще так смогу лавировать, насколько хватит моих внутренних ресурсов. Мне кажется, ненадолго, – говорит Александра. – Я и так уже после каждого урока с классом, который не очень хорошо знаю, думаю, пойду ли я на следующий урок, или вместо этого буду беседовать со следователем ФСБ. Скорее всего, мне придется уехать из страны, я уже ищу какие-то варианты дистанционного заработка, готовлю почву. Ребят, конечно, жалко бросать. Ну, буду их спасать, пока могу и кого могу.
“Я долго упирался на самом деле”
Дмитрий Кожевин (фамилия изменена), 39-летний историк из Новгородской области с пятнадцатилетним опытом работы, тоже говорит, что атмосфера в школе начала меняться не вчера, еще в конце нулевых он и его коллеги получали от методистов рекомендации “не заострять внимание” на сталинских репрессиях, а просто упоминать, что они были. После аннексии Крыма идеология стала влиять на процесс обучения еще сильнее, а после 24 февраля 2022 года пронизала его насквозь. Новый учебный год Кожевин начнет в частной школе в Москве: из государственной он уволился и уехал из родного региона.
– Я долго упирался на самом деле, прежде чем уйти, говорит Дмитрий. – Пробовал преподавать по-старому, доносить какую-то информацию, но потом просто понял, что это опасно и может плохо для меня закончиться. В частных школах с этим полегче все-таки. Пока, по крайней мере. Многие мои коллеги ушли из государственных школ. Кто, как я, в частные, кто-то на репетиторство переключился, а кто-то вообще из страны уехал. В общем, наше государство проводит вполне грамотную политику по выживанию из школы несогласных: мы выгонять никого не будем – сами уйдете.
Дмитрий говорит, что сначала в общении с другими учителями высказывал свою антивоенную позицию публично, но после принятия законов о “фейках” и “дискредитации армии” делать это перестал, хотя никто из коллег, даже с провоенной позицией, никогда на него не жаловался. Просто решил, что безопаснее замолчать и делать свое дело – минимизировать влияние на детей агрессивного нарратива и учить их во всем сомневаться. По словам историка, к старшим классам у многих действительно формируется критическое мышление.
– Девятый, десятый, одиннадцатый класс, те, кто посмышленее и читают что-то помимо школьной программы, довольно критически на все смотрят, – говорит Дмитрий. – И иногда очень интересные вопросы могут задавать. Спрашивать, например, не похожа ли Россия на одну центральноевропейскую страну в 30-е годы прошлого века. Или начинают сравнивать одного неудачливого художника с одним дзюдоистом. Понятно, что сравнение не совсем корректное, но позиция их уже, в общем, понятна. Или про Крымскую войну вспомнят и чем она закончилась. Или про Первую мировую, которая тоже с патриотических лозунгов начиналась, и что было в итоге.
Когда в школьной программе появились “разговоры о важном”, Дмитрий имел возможность отказаться от их проведения в своем классе, но не стал – только из-за того, чтобы вести урок не поставили “какого-нибудь сумасшедшего дурака”. На этих уроках историк и его ученики разговаривали “действительно о важном”. Планировали предстоящие экскурсии и обсуждали вопросы, связанные с жизнью класса. Никакого жесткого контроля за проведением нового предмета со стороны руководства школы не было. А на случай, если кто-то зайдет в класс, чтобы сделать фотоотчет (обычно посылали школьников, которые делали фотографии), Кожевин просто выводил на проекторе какую-то тематическую картинку.
Двоемыслие
Школьники, которые понимают, что учебник и государственная пропаганда искажают историю в интересах политического режима, по словам Кожевина, подстраиваются под реалии того самого двоемыслия, где есть официальная точка зрения и своя собственная.
– У меня был такой одиннадцатиклассник, отличник, в этом году как раз окончил школу. Очень неплохо разбирался в истории, книжки читал и видел, что в стране происходит, – говорит Дмитрий. – При этом спокойно выполнял все функции патриотического активиста, участвовал в патриотических конкурсах и мероприятиях, во всяких акциях патриотических. Говорил, что это приносит ему дополнительные баллы для ЕГЭ. В общем, прагматик. И таких очень много сейчас, мне кажется, которые публично выполняют все, что от них требуется, а дома или с друзьями все это поносят. Старшие коллеги, которые помнят СССР, говорят, что сейчас очень похоже, только жестче. В 70-е, 80-е годы гораздо легче и проще было.
Учебник отечественной истории под редакцией Торкунова и Мединского, по которому старшеклассники занимаются с прошлого года, Кожевин называет “чистым мифом”. Своим ученикам он советует почитать работы других авторов, таких, например, как уехавший из России историк-американист Иван Курилла и социолог Борис Кагарлицкий, в феврале 2024 года приговоренный к пяти годам колонии за “оправдание терроризма”.
– Ну а что касается труда Мединского, то это вообще не учебник. Это какой-то сборник рассказов о прошлом, написанный с целью оправдать происходящее сейчас, и как-то все прошлое к сегодняшнему дню подвести. Вся российская история предстает победоносным шествием сквозь века, а в том, что сейчас в стране происходит, виновата не сама Россия, а кто-то другой. Все же нормальный учебник – это такое взвешенное повествование, цель которого сформировать адекватное представление о стране. Здесь же мы имеем дело с абсолютным мифом, сконструированным с помощью умело поданных фактов.
Как и Александра Горницкая, Дмитрий Кожевин констатирует, что большую часть школьников спасти от путинской пропаганды, рассказывающей о необходимости войны в Украине и “особом пути” России, сейчас не удастся. Потому что независимых учителей слишком мало и система образования их планомерно выдавливает. Но отчаиваться, по мнению педагога, не стоит.
– Как только поменяется парадигма, а вместе с ней нарративы в школьных программах, основная масса забудет все, в чем их сейчас пытаются убедить и что они, увы, впитывают все-таки постепенно, – говорит Дмитрий. – Потому что они очень быстро перестраиваются, это всегда так работает. Все знают, что историю постоянно переписывают и постоянно врут.
Источник: Антон Стариков, «Север.Реалии».
