Пока что это кажется бредом – Госдума принимает закон, согласно которому любая организация с иностранным участием считается нежелательной автоматически.
Что? И международный клуб филателистов? И международные научно-исследовательские проекты? (Ах, да, они же приостановлены!) И футбольные клубы, набравшие себе легионеров? (Или до легионеров пока дело не дошло? Но ничего – дойдет.)
Это кажется бредом, но уже только снаружи страны, а не внутри. И не людям, успевшим пожить в Советском Союзе, где бред международной изоляции считался нормой.
Я же помню, как это было. Студентом я изучал флорентийские официальные праздники XV века – балы, парады, турниры – и всерьез думал, что никогда не увижу города, историю которого изучаю. Ни купола Брунеллески, ни колокольни Джотто, ни баптистерия Гиберти – никогда не увижу воочию, буду изучать по картинкам. Как мои профессора, специалисты по Шекспиру и Кальдерону, которые впервые попали в Британию и Испанию соответственно, только уже став маститыми учеными в Советском Союзе.
Как академик Кнорозов, который разгадал письменность майя по картинкам, а увидел ее только под старость, совершив уже все свои научные открытия.
Это казалось нормой. И когда в 1991-м году я попал во Флоренцию и своими глазами увидел собор Санта Мария дель Фиоре, то был настолько шокирован невозможностью происходящего, что, шагая по улице и глазея на Купол, ударился с маху головой о фонарный столб. Черт! Я всего лишь шел по улице, да, очень красивого, но всего лишь одного из европейских городов, а мне казалось, будто я во сне, тогда как явью казалась мне принципиальная недоступность окружающего Россию мира.
Изоляция казалась естественной. Мой (царство небесное) дядюшка, вообще-то не пропускавший ни одной юбки, однажды в поезде Москва – Ленинград оказался в двухместном купе с симпатичной девушкой, стал было подбивать клинья, но девушка отвечала, хоть и благосклонно, но с акцентом и призналась, что американка. И что бы вы думали? Отчаянный ходок бежал, как если бы вагина американок снабжена была тремя рядами акульих зубов, и до самого Ленинграда прятался от симпатичной девушки в тамбуре.
А в фильме «Оттепель», помните?
Героиня во время Фестиваля молодежи и студентов, едва познакомившись, занимается сексом с чернокожим американцем просто потому, что знает – такого шанса в ее жизни никогда, никогда, никогда больше не повторится. И это оттепель – время когда естественная изоляция ненадолго прохудилась.
Россияне (советские люди) жили в изоляции десятилетиями, и она казалась нормальной. Жили так, как будто, кроме них, в мире нет больше никого, только безликие враги. Всерьез верили, будто паровую машину изобрел Ползунов, а не Уатт, радио изобрел Попов, а не Маркони, и симптом Блюмберга открыл Щеткин…
Даже та добрая половина своей родной русской культуры, что уехала на Запад, была россиянам недоступна, и не ощущалось в ней потребности. Литературоведы, как выяснилось, могут жить без Набокова – Платонов же есть, зачем еще и Набоков?
Вот про это я и говорю – когда окончательная изоляция наступит, вы не заметите ее. Как ее не замечают теперь северные корейцы.
Источник: Валерий Панюшкин, The Moscow Times.
