Уроженцы Северного Кавказа чаще жителей других регионов России избегают наказания за преступления против женщин. Речь идет о побоях, сексуализированном насилии, похищении детей – и это далеко не полный список. Сайт Кавказ.Реалии выяснял, почему полиция редко расследует такие дела.
В примыкающей к Москве деревне Путилково 30-летний уроженец Чечни Изнаур Абдулаев 1 июня прилюдно напал на жену, он тащил ее по улице за волосы и душил на глазах у малолетнего ребенка. Полиция составила протокол о мелком хулиганстве; пострадавшая – вероятно, под давлением – отказалась писать на супруга заявление об уголовном преступлении.
В конце апреля к правозащитникам обратилась жительница Краснодара Мария Смелая. Она пожаловалась на домашнее насилие и угрозы со стороны мужа, уроженца Чечни Чингисхана Шабазова. Вскоре он похитил супругу из шелтера в Москве. Смелая тоже не стала подавать заявление о насилии, но позже записала видеообращение и рассказала, что Шабазов забрал у нее малолетнего ребенка, документы и телефон.
Жительница Ингушетии Индира Баркенхоева неоднократно подвергалась побоям со стороны бывшего мужа и его брата за попытки увидеть своих малолетних сыновей. Она искала их у родственников и знакомых семьи, обращалась в полицию, но там отказали в возбуждении уголовного дела. Бывший супруг Баркенхоевой и его брат, по данным редакции Кавказ.Реалии, продолжают угрожать женщине расправой.
Уроженка Калининградской области Ангелина Самусенко еще в прошлом году подала несколько заявлений в полицию против своего гражданского супруга, уроженца Чечни Аслана Сосланбекова (ранее он сменил имя и стал Русланом Михайловичем Макаровым). Она жаловалась на побои и угрозы убийством ей и ее старшей дочери от предыдущего брака, а также на угрозы Сосланбекова отобрать их общего ребенка – трехлетнюю девочку. Полиция никак не реагировала на заявления, хотя Самусенко фиксировала побои. Она до сих опасается за себя и своих детей.
В начале июня редакции Кавказ.Реалии стало известно о еще одном схожем случае – в Дагестане. Как нам рассказала жительница Махачкалы Тамара (мы не раскрываем ее фамилию из соображений безопасности. – Прим. ред.), она попросила полицию обезопасить ее от мужа – тот бьет и насилует беременную супругу, отбирает у нее деньги и угрожает убийством.
“Я сказала им: если вы заявление не примете и не примете меры, чтобы задержать его, то мне нужна соответствующая бумага, которую я отправлю в Москву в прокуратуру, и на вас тоже буду жаловаться. Полицейские ответили: между мужем и женой мы не лезем”, – рассказала пострадавшая.
“Полиция не любит бытовуху”
В России не всегда расследуют дела домашнем насилии, даже если в МВД приняли заявление, говорит на условиях анонимности адвокат, неоднократно защищавший интересы пострадавших на Северном Кавказе.
“Сроки следствия при нападении на женщину – резиновые. По закону трое суток дается на то, чтобы проверить сообщение о преступлении и принять процессуальное решение о возбуждении дела. Дальше в законе стоит запятая и написано: если за трое суток не успели, то 10 суток, а если и за это время не успели – 30 суток. На деле это превращается в бесконечную историю, когда можно сколько угодно держать материал на полке. Он может там же и “умереть”, а может всплыть через несколько лет и превратиться в уголовное дело”, – объясняет собеседник.
По его словам, зачастую следователи оформляют “технический отказ” в возбуждении дела – пишут, что нет признаков состава преступления. Затем прокурор может отменить это решение и приказать проверить заявление заново. Но и это не гарантирует, что дело расследуют.
“Полиция отвечает: да, мы сейчас перепроверим. Но на самом деле это договорняк между прокуратурой и полицией, поскольку есть процессуальные сроки, за несоблюдение которых могут наказать, – продолжает юрист. – То есть система оценивает не то, решила полиция проблему или нет, а лишь то, соблюдены ли процессуальные сроки. Суть подменяется процедурой, и это характерно для режима диктатуры”.
Нежелание российских правоохранительных органов заниматься делами о домашнем насилии адвокат также объясняет “палочной системой”.
“Расследуют в основном дела по наркотикам. Бывает, сажают наркодилеров, которых сами же [сотрудники МВД] “на работу” и наняли. Расследуют бытовую поножовщину, убийства, изнасилования, реже – мошенничество или разборки между коммерсантами. А истории семейного насилия, как правило, не шаблонные, ими следователи не хотят заниматься, потому что время ты на них потратишь, а будет ли результат – непонятно”, – указывает юрист.
Непринятие заявлений о домашнем насилии – одна из самых больших и старых проблем в России, соглашается адвокат Мари Давтян.
“Это повсеместная практика. Полиция вообще не любит подобную бытовуху. Потому что даже привлечение к ответственности агрессора не решает проблему: работы много, а результат – штраф в несколько тысяч рублей. Плюс сотрудники полиции сами склонны к стереотипам о потерпевших – мол, жертва сама виновата. Каких-то системных знаний о проблеме домашнего насилия сотрудникам полиции не дают, начальству эта тема тоже неинтересна”, – отметила собеседница.
В то же время, отмечает сотрудница кризисной группы “Марем” Екатерина Нерозникова, на Северном Кавказе наблюдается улучшение ситуации в плане осведомленности местных жительниц о своих базовых правах.
“Женщины стали чаще обращаться за помощью в случае домашнего насилия, поэтому сейчас мы об этом слышим больше. Это хорошо. Значит, растет информированность женщин об их правах. Они узнают, что могут обратиться за помощью, они стали лучше распознавать насилие и понимать, что такого быть не должно, они меньше стесняются говорить о пережитом – в результате стало больше информации о числе пострадавших. Женщин готовы заявлять о своих правах и требовать их соблюдения, и это положительное движение”, – заключила Нерозникова.
Источник: Лидия Михальченко, «Кавказ.Реалии»
