Поддерживая идею солидарности как способа группового решения проблем, я предлагаю, наконец, отказаться от понятия “братства” хотя бы в оценке украинско-российских отношений, в любых вариантах – от фольклорно-романтического до абстрактно гуманистического.
Не будем горе оскорблять пошлыми образами и пустыми мыслеформами.
Когда Сталин обратился к народу в первые дни фашистской агрессии в 1941 году со словами “Братья и сестры!”, это была манипуляция, мобилизационный прием, чтобы как можно быстрей поставить под ружье и отправить на верную гибель десятки тысяч мужчин, “братьев”. Воззвание к братским чувствам, конечно, это ставка на патриотизм и идеологический фанатизм, но еще в большей мере – на фатальную зависимость граждан от произвола государства, построенного на насилии сверху до низу. Республики-сестры (женский вариант братства) до сих пор стоят на ВДНХ золотым скульптурным хороводом, как невольницы вокруг фонтана, изображая общее счастье. Так заключенные бродят по кругу на прогулке под небом в клеточку. Советский идеал сковать всех одной цепью.
Наблюдается небывалый всплеск самодеятельности, песен про славянское, офицерское, воинское братство. Как правило, это вариации на темы народных песен времен военных походов вроде “Любо, братцы, любо!”, плач по пока живым мертвецам, которым черный ворон, конечно, выклюет очи на поле боя на горе старушке-матери. Созвучно тюремному фольклору. “И покрылся берег, и покрылся Терек сотнями порубанных, пострелянных людей” – из той же песни казацкого братства, но ее могли петь и “вагнеровцы” после мясных штурмов. Братство на пропагандистских каналах звучит как рекламный слоган, архаический клич к самой войне, к бойне.
Про братство регулярно рассуждают серьезные эксперты, как будто сомневаются, что его стоит отменить. А давайте еще поговорим про это! Так психоаналитик навязывает проблему клиенту, который был готов ее забыть как разоблаченную иллюзию и, честно говоря, уже не может про нее слышать.
В наследство от французской революции нам достался абстрактный лозунг о свободе, равенстве, братстве. Братство – часть идеологической триады. Лозунг – это ориентир, иногда размытый и потому уже подлый, как вечно исчезающий за горизонтом коммунизм. Людям легче следовать за туманностью Андромеды, миражом, чем остановиться и инструментировать понятие, перевести его на язык правил поведения, последствий и выгод. Политики это знают. Они знают, как соблазнить простаков. В общем они похожи на коварных соблазнителей или мошенников, которые знают, как задурить голову наивным, задеть за живое, поиграть на струнах надежд на любовь, поддержку и вечное счастье. Путин тоже всем пообещал рай, когда “они издохнут”, и продолжает называть украинцев братским народом, а братство – основой государства.
А как бандеровца от брата отличить, не сказал, потому что ни в какое братство не верит. “Братство”, “любовь”, “дружба”, “справедливость” – в устах политиков слова-агитки, дурилки картонные. Братство – слово-архаизм, его актуальность означает, что мы заговорили на языке архаики. Оно давно стало важным элементом криминальной и военной эстетики, отношений, построенных на насилии. На деле это способ принудительного или вынужденного включения в агрессивные сообщества.
Можем ли мы позволить себе абстрактный гуманизм, призывы к братству, напоминание о нем, когда зло так осязаемо и конкретно? Можно ли продолжать использовать формулу отношений, которая воспринимается как оскорбительная и подлая украинцами? “Брат” в контексте войны понятие подлое, почти ругательное, хотя были времена, когда оно использовалось как синоним понятия “человек”.
Глубина различий и ненависти между братьями была не раз отражена в русской культуре на языке философских притч. Те же “Братья Карамазовы” Достоевского. А до него Гоголь в “Тарасе Бульбе” сгубил родных братьев, одного – руками отца за отступничество, другого на плахе врага, не доведя до греха братоубийства. Сыновья, братья остались доказательством силы отца. Кому она перейдет? По Гоголю, уже никому.
Особенность братской “любви” в том, что на нее завязаны судьбы человечества, такие истории эпичны и нравоучительны, как в Библии. После тайны рождения Христа братство – второй по значимости сюжет, связан с драмой продолжения рода человеческого в условиях конкуренции уже не с Богом, а с себе подобными. Достоевский видел выход в усилении нравственности. Духовность спасает верующего человека от отступничества, отречения от кровного или символического братства, от предательства, если использовать агрессивный лексикон войн и революций. В романе Достоевского отца убили сыновья, да так все путано, выходит, что все вместе его и сгубили. Прямо как в украинской ироничной пословице “Гуртом легче и батьку бить”. Нет мира в русском братстве. Если бы не Бог, то все было бы и позволено.
Власть и вовсе обесценивает родственные связи. В “Андрее Рублеве” Тарковский усугубил историю, изобразив братьев, князей Владимирского и Московского, близнецами. Разрешение конфликтов и наследование по старшинству при таком раскладе невозможно, они обречены на вечную борьбу. Распри раздирали Русь в начале XV века, брат шел на брата. “Брат брату хуже супостата” – пословица из тех времен. Один, по сюжету фильма, ослепил мастеров-каменщиков, чтобы те не построили брату кремль из лучшего камня, а другой в свою очередь привел татар, чтобы разорить и сжечь столицу “братского княжества” город Владимир вместе с храмом, в котором еще недавно митрополит провел обряд примирения князей с клятвами и целованием креста. Братство попрано, как только речь заходит о власти и доминировании. Еще до Тарковского Маяковский неожиданно использовал образ близнецов-братьев, говоря о партии и Ленине. Суть жестоких созависимых связей в том, что один субъект оказывается доказательством силы и превосходства другого. Поэтому оболочку вождя партия и охраняет в Мавзолее в доказательство своего могущества. Братство указывает не только на близость и общую историю, но и на внутреннюю обреченность быть в одной связке до конца дней.
Агрессор в созависимых отношениях мучает жертву, но убить ее окончательно опасается, не только из-за страха наказания, божьего или людского, а потому что вместе с уходом жертвы и его абсолютная власть закончится. Конфликт в человеческих отношениях разрешается и через перемену ролей, когда жертва становится агрессором, но все равно остается в созависимых отношениях, и через уход, побег жертвы, которая пытается оборвать все связи с адским прошлым, но и потом может искать нового покровителя, привыкнув к несвободе, а то и вовсе погрузиться в варварство, использовать насилие как единственный верный инструмент взаимодействия с миром. Ожесточенное сопротивление Украины, контрнаступление ВСУ, поиски поддержки на международном уровне, кажется, вписываются в картину выхода жертвы из губительных созависимых отношений c Россией, возможного обмена ролевыми диспозициями, а не только пленными.
Большой вопрос, возможны ли все человеческие ходы, когда речь идет об отношениях целых народов. На другую планету не сбежишь. Но вот регресс в варварство братоубийственная война обозначила четко.
Наверное, сегодня культовый режиссер Балабанов создал бы не только диптих “Брат” и “Брат-2”, но и “Брат-3” – про то, как один брат все-таки убивает другого. В “Брате-2” Данила Багров отправляется пока не в Украину, а в Америку. Это поминки по лихим 90-м, которые сейчас так активно обсуждаются в связи с выходом фильма “Предатели”.
Балабанов настаивает на том, что именно варвар есть герой современной эпохи.
Герой Балабанова, прямо как Конан-варвар у Говарда, обладает простым, но жестким набором принципов, волей и готовностью действовать по законам войны. В программном “Брате-2”, вышедшем в год прихода к власти Путина, насилие становится главным способом достижения целей, знаменем нового времени. Спорная версия культурного развития через регресс в архаику, когда против лома нет приема, нашла идеологический отклик и стала главной версией государственного устройства.
Данила Багров – так и не вернувшийся с войны солдат с жесткими фронтовыми представлениями о морали, его братство – смысл жизни, а заодно и обоснование любого, самого жестокого насилия без суда и следствия. Он одержим детсадовским патриотизмом и памятью хоть о какой-то идеальной любви. В фильме и звучит сентиментальный детский стишок:
Я узнал, что у меня есть огромная семья, И тропинка, и лесок, в поле каждый колосок, Речка, небо голубое – это все мое родное, Это Родина моя, всех люблю на свете я!
Когда фильм показывали по телевизору впервые, я работала в центре для допризывников. Сюда попадали кто откосить, а кто, наоборот, добиться разрешения служить, несмотря на психоневрологические диагнозы. Один из больных сильно возбудился именно после этого стихотворения, взобрался на табуретку, как Ленин на броневик, и прочитал манифест собственного сочинения:
На бочонке, где квасок, Нарисован колосок, А вот так наискосок Слышен Бога голосок.
Фильм оказался заразительным, гипнотическим по ритму, музыкальному сопровождению из репертуара самых популярных групп того времени, при этом по видеоряду он оказался довольно схематичным комиксом, чтобы достучаться до разума даже клинического идиота. В нем использовалось простое профашистское деление людей по этническому принципу (фриц, хохол, русский, америкос). Так вытесняются другие, более важные категоризации людей – “больной – здоровый”, “мирный- – агрессивный”, “глупый – умный” и т. д., и таким образом снимается давление высоких социальных стандартов, вызывающих раздражение и агрессию у людей примитивного склада. Старый психиатр тогда посуровел и запретил включать телевизор два дня, пока больные не успокоятся. “У больных всегда виноват психиатр! Они нас прибьют”. Но сейчас-то телевизор не выключается, агрессивная простота новостей и ток-шоу возбуждает перепуганный войной народ.
Идея братства народов остается популярной и из-за неосознанного пока различия между ними. Когда приходит время разбрасывать камни, нужно эти различия артикулировать. Назову хотя бы три из них. Первое: в Украине другая дистанция власти и народа. Власть в Украине критикуют и сменяют регулярно, а возглавить страну действительно может в потенциале любой. Это стимулирует мобильность и креативность. “Что-то придумаем!” – важная украинская поговорка. Братство не панацея, личная ответственность и предприимчивость важней. Второе: общественное устройство в Украине по структуре больше похоже на разомкнутые круги единомышленников с лидером в центре, так, что ему каждый может посмотреть в глаза, и глава этот выбирается и наделяется ответственностью, временным правом принимать судьбоносные решения, а не только привилегиями; его поведение пристально контролируется, оспаривается громадой. Люди могут свободно менять громады, круги. Это не жесткая пирамидальная иерархия, как в России, с передачей указания сверху вниз, абсолютной властью и бесконечными привилегиями однажды избранного правителя. Украинская семья устроена по паритетному принципу, женщины и мужчины, родители и дети обладают в потенциале равными правами. Например, в украинской армии много женщин, к ним относятся с уважением, как ко всем воинам-защитникам. Армия – это не закрытые мужские сообщества с жесткими отношениями внутри по типу братств. И это третье, далеко не последнее, отличие.
Педалировать сходство народов сейчас – значит оставаться в слепой, culture-blind позиции и навязывать единение там, где оно невозможно онтологически. Идеологический вандализм – еще одна форма насилия, которое в Украине чувствуют и презирают.
“Браты, ага ж!” – ехидно воскликнула моя завзятая украинская тетка утром 24 февраля 2022 года. В таких случаях обычно украинские тетушки хватаются за веник, ухват или кочергу, чтобы выгнать черта, ведут себя наступательно-агрессивно и абсолютно непобедимо. Тыл в Украине – это второй фронт.
В популярном в России чешском фильме “Призрак замка Моррисвилль” инспектор спрашивает преступника, что такое “солидарность”, и пока тот крепко сцепляет ладони, чтобы изобразить связь, быстро захлопывает на его запястьях наручники. “Старый полицейский трюк!” Так что нужно быть осторожным со словами, лучшие из них бывают фатальными.
“Нема дурних”, – говорят в Украине в таких случаях. Нашли дураков.
После 33 лет независимости и активных публичных дискуссий в Украине выработался-таки иммунитет на идиотизм, как свой, так и чужой – соседский, а не братский.
Источник: Кира Меркун, «Радио Свобода».
