Потомки репрессированных в 1944 году крымских татар вновь вынуждены бороться за свободу и право жить на исторической родине.
18 мая 1944 года, 80 лет назад, советские власти обвинили целый народ в «сотрудничестве с нацистами» и «измене родине» — и депортировали крымских татар с полуострова. Больше 40 лет непрекращающейся борьбы понадобилось крымским татарам, чтобы вернуться в Крым. Но в 2014 году полуостров аннексировала Россия, началась война и массовые репрессии со стороны новых властей.
В годовщину трагедии, которую Украина требует признать геноцидом, «Важные истории» поговорили с крымскими татарами, которые продолжают борьбу за право свободно жить на исторической родине.
Депортация
О крымских татарах и их положении при Российской империи и СССР
Крымские татары — коренной народ Крыма, сформировавший с XV по XVIII века Крымское ханство, которое подчинялось Османской империи.
В 1783 году Екатерина II аннексировала полуостров. Ханство закончило свое существование, когда в апреле того же года последнего крымского хана Шахин Герая вынудили отречься от престола и покинуть Крым.
Екатерина II обещала крымским татарам мирную жизнь, но вместо этого их выселяли из домов, уничтожали мечети, села, кладбища и культурные памятники. Многие крымские татары вынуждены были бежать из империи.
После поражения в Крымской войне Россия обвинила крымских татар в предательстве. Начался очередной виток репрессий, в результате которого полуостров покинули около 200 тыс. крымских татар.
Воспользовавшись революцией, осенью 1917 года крымские татары объявили о создании Крымской народной республики под руководством Номана Челебиджихана. Они надеялись таким образом получить полную автономию. Когда к власти пришли большевики, они устроили массовый террор на полуострове против неугодных. Челебиджихана расстреляли в 1918 году, его тело бросили в море.
В октябре 1921 года советские власти создали Крымскую Автономную Советскую Социалистическую Республику и начали отнимать у крымских татар всё, что они выращивали и собирали с полей. В Крыму начался голод, из-за которого погибли больше 100 тыс. человек, из них от 66 до 75% составляли крымские татары. В 1930-х крымские татары столкнулись с раскулачиванием и выселением на север и за Урал, насильственной коллективизацией и Большим террором.
Во время Второй мировой войны советские власти массово депортировали чеченцев, калмыков, турок-месхетинцев, крымских цыган, курдов, ногайцев, ингушей, понтийских греков, болгар. Всех обвиняли в одном и том же: антисоветская борьба и коллаборационизм.
Так же участь постигла и крымских татар в мае 1944 года. При этом на фронт было мобилизовано не менее 60 тыс. представителей народа.
Первыми под депортацию попали их женщины, старики и дети, находившиеся на полуострове. Служивших в рядах Красной армии мужчин отправляли в депортацию вслед за семьей.
История о депортации есть в каждой крымскотатарской семье. Все они начинаются одинаково: 18 мая 1944 года, в пять утра в дом ворвались вооруженные солдаты, дали 5–10 минут на сборы и приказали прийти на ближайший вокзал. Никаких объяснений. На рассвете всех погрузили в вагоны для скота и увезли.
Все было кончено к 16 часам 20 мая — это одна из самых быстрых депортаций в мировой истории. Все имущество депортированных досталось советской власти.
«Многие думали, что их везут на расстрел: Советский Союз был атеистическим режимом, а многие крымские татары исповедовали ислам, — рассказывает Азиме (имя изменено), жена нынешнего политзаключенного крымского татарина. Ее предков депортировали в Узбекистан. — Везли всех в вагонах для скота, без окон и с запечатанными дверьми. Там была полная антисанитария, не было воды, еды. Люди умирали от голода, жажды и дизентерии. Военные просто выкидывали трупы на остановках. Некоторым удавалось скрыть тела родных — эти семьи надеялись, что скоро хоть куда-то прибудут и смогут по-человечески похоронить близких».
Эшелоны шли 2–3 недели. Около 80% людей оказались в Узбекистане, остальных отправили в спецпоселения в других регионах СССР.
«Часть моей семьи депортировали в Узбекистан, часть погибла в этих скотских вагонах, а моего деда увезли на Урал, — рассказывает Исмаил (имя изменено), который сегодня защищает крымских татар в судах. — Дед рассказывал, что пока они с его мамой решали вопрос с жильем, она два дня не могла выйти на работу — [за нарушение трудового законодательства] ее посадили на пять лет».
Советская пропаганда подготовила местных для приема переселенцев. Так, узбекам рассказали, что к ним едут «циклопы» и «каннибалы» и советовали держаться от них подальше. В местах переселения крымские татары столкнулись с голодом, антисанитарией, отсутствием медицинской помощи. С 18 мая 1944-го по январь 1946-го, по оценкам Национального движения, погибло около 200 тыс. крымских татар.
Из воспоминаний активиста Бекира Умерова о смерти бабушки
Крымскотатарский активист Бекир Умеров, который участвовал в национальном движении с советского времени, так описывал в своих воспоминаниях смерть двоюродной бабушки:
«Зибиде-бита с [сыном] Нури-эмдже попали в Самаркандскую область. Изможденных длительным переездом в скотских вагонах людей косили всевозможные эпидемии. Зибиде-бита заболела брюшным тифом. В бреду она сказала сыну, что хочет поесть татар аш (крымскотатарское национальное блюдо, похожее на пельмени). Нури-эмдже нашел среди вещей, привезенных из Крыма, материнскую пуховую шаль и обменял ее на мизерное количество мяса, муки и лука. Наспех приготовив желанную матерью еду, он побежал в больницу.
Нури-эмдже сообщили о ее смерти и завели в импровизированный морг. В середине большой комнаты штабелем, в пять-шесть слоев, лежали обнаженные тела мужчин, женщин и детей различных возрастов. Шокированный Нури-эмдже кружил вокруг груды покойников, но так и не смог опознать самого дорогого для себя человека. Обезумев от горя, он бросился прочь. Всё это время Нури-эмдже держал в руках котелок с татар ашем, а из его глаз, прямо в котелок, рекой текли слезы. Ничего не понимая, подталкиваемый голодом, он машинально брал по одному ашу и съедал. В приготовленной из стихийно добытых продуктов еде не было соли и перца, но, по словам Нури-эмдже, никогда он не ел столь горькой и пересоленной еды».
Борьба за возвращение на родину
Вернуться в Крым люди не могли. До 1956 года у них был статус «спецпереселенцев», который ограничивал крымских татар в правах. Все они должны были стоять на учете в комендатурах. Переезжать в другой район могли только при наличии «вызова» от близких родственников. За попытку выехать без разрешения грозил арест до 10 лет.
И хоть их язык был под запретом, крымские татары сохраняли свою культуру и традиции. Родители рассказывали детям, как выглядел их дом и как к нему добраться, чтобы те могли найти его, когда вернутся.
«Все жили с мыслями о возвращении. Как-то моему дяде удалось съездить в Крым. Бабушка перед отъездом попросила его привезти бутылочку воды с родины, говорит, хочу крымскую воду попить. Когда дядя вернулся в Узбекистан, понял, что забыл про воду. Он набрал в бутылку воды из-под крана и принес ее бабушке [под видом крымской]. Она заплакала. Эта вода для нее была практически как святая, она отказывалась ее пить», — делится семейной историей Исмаил.
В 60-х крымские татары начали самостоятельно собирать информацию о жертвах депортации, требовали от советских властей снять с них клеймо предателей и разрешить вернуться домой. Так зародилось национальное движение крымских татар.
5 сентября 1967 года, после долгих попыток добиться справедливости, вышел указ Президиума Верховного Совета СССР, который снял все обвинения с крымских татар и разрешал им селиться в любом месте страны. Но чтобы вернуться в Крым, они должны были получить там прописку и работу.
Уже к концу сентября 1967-го на полуостров приехало около 2000 крымских татар. Однако большинству из них новые местные жители возможности получить прописку и работу не давали. Многих снова депортировали и судили за нарушение паспортного режима.
Семья Азиме была одной из первых, кто вернулся в Крым и кому удалось там остаться: «Мой дедушка, активист национального движения, взял четверых детей, оставил все нажитое в Узбекистане и поехал домой. Речь даже не шла о том, чтобы вернуться в родное село, где похоронены бабушки и дедушки, ехали туда, где разрешат поселиться. Моя семья осталась в Джанкойском районе, там же смогли поселиться еще несколько семей. Улицу [где они стали жить] назвали Интернациональная, потому что там жили мы, нерусские».
Азиме родилась в конце восьмидесятых уже в Крыму. По ее словам, среди сверстников это большая редкость: «Я знаю буквально двоих людей [моего возраста], которые тоже родились тут».
Дома крымским татарам приходилось строить заново: жилье, откуда депортировали их семьи, теперь принадлежало другим людям. Работу им давали самую сложную. Новые местные жители относились к ним с неприязнью, продолжая обвинять в предательстве.
«Бабушек и дедушек увольняли с работы, — вспоминает Азиме, — приходилось все время искать что-то новое, чтобы не депортировали. Школу мама оканчивала уже в Крыму: когда семья вернулась, ей было 11 лет. Только с четвертой или пятой попытки она смогла поступить в университет: декан медицинского университета в Симферополе прямо говорил ее отцу, что крымскую татарку он не возьмет учиться ни за какие деньги.
Она была единственной крымской татаркой в вузе на тот момент. [Когда сокурсники и преподаватели узнавали, что она крымская татарка], ей в лицо говорили, что ей тут не место, многие учителя занижали оценки. Везде чувствовалось, что крымские татары будто чужие на своей земле».
Активисты уже сформировавшегося крымскотатарского движения боролись за право жить в Крыму, за освобождение из тюрем осужденных за нарушение паспортного режима, фиксировали нарушения прав человека, устраивали голодовки и акции протеста. Активист Муса Мамут в 1978 году совершил самосожжение в знак протеста, его смерть стала один из символов сопротивления крымских татар.
Но даже через 20 лет после появления указа от 5 сентября 1967 года положение крымских татар практически не изменилось: «Механизм противодействия возвращению крымских татар был настолько отточен властями Крыма, что я не слышал даже о единичных случаях покупки домов новыми крымскотатарскими семьями», — писал в своих воспоминаниях крымскотатарский активист Бекир Умеров. Его семье тоже не позволили вернуться в Крым, в 1980-х они поселились в Краснодарском крае, чтобы быть ближе к дому.
После начала перестройки, весной 1987 года крымские татары собрались в Ташкенте на свое Первое Всесоюзное совещание. Они составили документ с призывом к тогдашнему генсеку Михаилу Горбачеву встретиться с делегацией. Ответа не последовало, и 18 мая, в День памяти депортации крымских татар, активист Бекир Умеров в знак протеста объявил голодовку.
Из воспоминаний крымскотатарского активиста Бекира Умерова о голодовке
«Я всё время лежал в постели, пил газированный “Боржоми”, разбавляя в нем соль. Чувствовал себя очень плохо и обоснованно опасался, что подведу поверивших мне людей. Слабость и тошнота усугублялись с каждым часом, а в пояснице стояла нестерпимая боль, как будто бы по почкам пилят ножовкой. Спать не мог. Стоило вздремнуть, и сразу начинал сниться один и тот же кошмар, как ем кусок узбекской лепешки. Я просыпался в холодном поту и с облегчением понимал, что это был сон.
На четвертый и пятый день голодовки кошмары приобрели “многоуровневый” характер: “проснувшись” от очередного кошмара, я с ужасом обнаруживаю, что якобы в руке у меня действительно имеется кусок лепешки, а рот полон ее пережеванной частью. Затем я окончательно просыпаюсь и обнаруживаю, что никакой еды нет. <…>
Я догадывался, что после голодовки, продолжающейся тридцатые сутки, нельзя сразу принимать тяжелую пищу. Налил стакан натурального яблочного сока и захотел его выпить. Мне удалось выпить менее половины стакана. Через час я почувствовал судороги в руках, ногах и шее. Я пил огромное количество чистой родниковой воды, и это немного облегчало мои страдания. Но вставать я уже не мог. Постепенно мое состояние исправилось. Через несколько дней я вновь стал ходить».
Она вызвала большой резонанс не только в крымскотатарском обществе. Ученый и правозащитник Андрей Сахаров упоминал ее, призывая Горбачева решить вопрос с возвращением крымских татар на родину. Умеров прекратил протест через месяц, когда Второе Всесоюзное совещание крымских татар назначило его одним из делегатов для поездки в Москву. Но принимать крымских татар Кремль по-прежнему отказывался.
Тогда активисты стали протестовать: у мавзолея Ленину, около здания ЦК КПСС, у Кремля. С каждым днем число участников акций росло. Один из самых крупных митингов прошел на Красной площади в середине июля 1987-го. Крымские татары устроили мирный сидячий протест — милиция не решилась применять силу. На акцию через неделю, 26 июля, собрались больше 1000 крымских татар. Милиция перекрыла Красную площадь, поэтому они пошли к Васильевскому спуску, сели на землю, подняли плакаты и кричали: «Родина! Крым!» Акция продлилась 26 часов.
После многих участников протеста задержали и депортировали из Москвы по месту проживания. Никаких официальных документов, разрешающих вернуться в Крым, власти так и не приняли, но препятствий при переезде стало меньше.
Протесты крымских татар продолжались всю перестройку.
Оккупация полуострова
Многие семьи смогли вернуться на родину только после распада СССР. Переезд давался тяжело даже без помех властей: «Больше 20 лет крымскотатарский народ вставал на ноги в местах депортации, осваивался. А затем людям пришлось бросить всё — они вернулись домой с пустыми руками, где заново нужно было вставать на ноги», — объясняет Азиме.
«После всего, что выпало на долю нашего народа [за время депортации], мы стали ближе к друг другу селиться и еще сильнее помогать. Родители мне рассказывали, что когда кому-то выделяли землю в Крыму, собирались 30–40 семей и вместе ему дом строили. Потом также строили другому. Мы не просто народ, мы одна большая семья, — рассказывает правозащитник Исмаил. — В основном крымские татары — мусульмане. Этот дух коллективизма, который включает в себя моральную поддержку, братство, теплые соседские отношения, привит нам еще с тех времен, когда мы жили под ханством. Наш пророк говорит: “Если ты лег спать сытым, а твой сосед голодным, то не видать тебе запаха рая”. И нет разницы — мусульманин твой сосед или нет».
Относительно спокойной жизнью на исторической родине крымские татары смогли прожить чуть больше двадцати лет.
«Оказалось, что мое поколение — единственное за последний век, кому выпало счастье провести детство и юность дома и в спокойствии. Я буквально недавно говорила детям, что даже сама не представляла, насколько беззаботным было это время. Мы просто жили и не думали, что может быть иначе», — рассуждает Азиме.
Привычная жизнь изменилась в начале 2014 года: «Я тогда была беременна третьим ребенком, — вспоминает Азиме. — Уже начала готовиться к родам и слышу по новостям, что грядет Россия. Я знала, что в России десятилетиями сажают мусульман только за то, что они исповедуют свою религию. Я даже передать не могу, как мне было страшно тогда за роды, за мужа, за всех нас. Потом на улицах появились танки, люди в форме — началась оккупация».
Некоторые крымские татары решили уехать на подконтрольную Украине территорию. Азиме с мужем тоже обсуждали переезд, но решили остаться: «Мы оба сходились во мнении, что это наша родина, наша земля, наши родители боролись за нее — почему мы должны уезжать? Это они пришли к нам, никто сюда россиян не звал. Мы решили, что не дадим России второй раз выгнать нас из дома».
Большая часть крымских татар была против оккупации и бойкотировали «референдум». За это после аннексии Крыма российские власти начали репрессии: крымских татар арестовывали, похищали, массово фабриковали дела по статье о терроризме — обвиняли в причастности к запрещенной в России организации «Хизб ут-Тахрир». Из доказательств вины были «секретные свидетели» и тот факт, что фигуранты дел исповедуют ислам.
«Мы не знали, как себя вести, что делать, как устроено новое законодательство, что делать, когда твоих братьев по вере ложно обвиняют в терроризме, — вспоминает Исмаил. — Новые “власти” с самого начала хотели показать, что они ликвидируют всех, кто будет против России. Им нужны были только лояльные к ним люди в Крыму».
Преследованию подвергся и сам Исмаил. В 2015 году сотрудник ФСБ подбросил ему наркотики. На допросе его спрашивали про крымских татар, пытались убедить работать на силовиков. Благодаря известному крымскотатарскому адвокату Эмилю Кубердинову дальше прокуратуры дело не пошло: «Тогда россияне еще только пытались понять, насколько у них в Крыму развязаны руки. Но я уже понял, что нас ждет. У нас появились крымскотатарские адвокаты, они не только помогали задержанным, но и общались с семьями политзаключенных, объясняли, как делать передачки и устроить свидание». В 2016 году крымскотатарские активисты вместе с адвокатами сформировали организацию «Крымская солидарность».
В 2017 году около ста крымских татар по всему полуострову одновременно вышли на одиночные пикеты против репрессий со стороны России. Около 60 человек получили административные протоколы за нарушение установленного порядка пикетирования (ч. 5 ст. 20.2 КоАП России). Заседания назначили на один и тот же день в разных районах Крыма. Тогда кроме адвокатов из «Крымской солидарности» представлять интересы в судах задержанных по административным статьям стали и общественные защитники. Одним из них стал Исмаил: «Люди начали предлагать “Крымской солидарности” помощь, так вызвался и я. У нас не было никакого юридического образования, но адвокаты нас подготовили. До сих пор многие крымские татары так помогают друг другу».
Репрессии в оккупации
Главным инструментом репрессий против крымских татар стали уголовные дела за терроризм — военный суд рассматривает их в закрытом режиме, на заседание не пускают даже родственников. Сроки по таким статьям — 10–20 лет заключения.
Российские силовики приходили с обысками в мечети, арестовывали священнослужителей, появились дела за недоносительство на якобы «террористические группировки». Преследованиям стали подвергаться и родственники крымскотатарских политзаключенных.
Каждый арест и обыск — дело всей общины. Поддержать пострадавшую семью, в которую пришли с обыском, люди собираются в любое время дня и ночи, многие приходят с детьми. Азиме со старшими сыновьями тоже ходила поддерживать соседей. Объясняла детям, что не нужно бояться людей в форме, потому что те боятся их еще больше.
При этом семья Азиме готовилась, что придут и к ним домой. Ее муж Ринат (имя изменено) — активист современного национального движения, много писал о преследованиях крымских татар, открыто выступал против репрессий и оккупации. Несколько раз он подвергался административным арестам — семья понимала, что рано или поздно появится и уголовное дело. Поэтому на случай обысков Азиме начала спать в хиджабе и полностью одетой.
Силовики пришли к Ринату и Азиме в 6 утра, супруга не было дома:
«Я проснулась, в комнате темно, вижу, как с улицы светят прожекторы прямо в окно и бегут тени по нашему двору. Я поняла — началось. Потом дикий стук, — вспоминает Азиме. — Я попросила маму одеться и открыла дверь. Огромное количество вооруженных людей в масках забежали в дом, начали кричать. Они переворачивали шкафы, одежду вплоть до нижнего белья. Среди книг искали тщательнее всего.
До восхода солнца мы каждый день читаем молитву. Мама спросила у меня на крымскотатарском (мы в семье на родном языке общаемся), как ей сделать омовение. Я сказала, чтобы она не боялась и шла спокойно. Силовики сказали, что нам нельзя говорить на крымскотатарском. Они оскорбляли мои чувства как женщины и как матери. Оскорбляли нашу веру: говорили, что вместо того, чтобы пять раз в день “биться в пол”, лучше бы нормальными вещами занимались».
Трое детей Азиме во время обыска вели себя спокойнее, чем ожидала женщина: «Я старалась держаться уверенно и не бояться людей с автоматами, наверное, это тоже дало детям спокойствия. Дочка единственная заплакала в самом начале, когда автоматы увидела, она у нас самая маленькая.
Сыновья еще в начальную школу ходили, думаю, они не до конца понимали, что происходит. Для них это было как что-то из сказки, где надо противостоять злу — они не сидели как мышки по углам, а ходили между людьми с оружием, как будто все в порядке. Те их не трогали, только один раз попытались узнать пароль от телефона, который я отказалась разблокировать — не хотела, чтобы они видели мои фотографии без платка».
Какой стресс пережили дети, стало понятно позже: «У старшего сына первые годы после обыска был страх перед миром вообще, он думал, что все окружающие — это ФСБ, он видел угрозу во всех людях. Когда мы с ним выезжали в город, он вцеплялся в меня и говорил: “Я боюсь, что меня украдут”. У дочки год или два был нервный тик. Она работала с психологом, но до сих пор боится, что я засну раньше нее, и она останется одна.
Но дети хотя бы не увидели, как их отца скручивают и кладут на землю с автоматом у виска. Это редкость для крымских семей сегодня. Я много с ними разговариваю, рассказываю, что с нами Всевышний, и в том, что происходит с их папой, тоже есть его мудрость», — говорит Азиме.
Жены крымскотатарских политзаключенных
Мужа Азиме избили и задержали, когда он ехал в Ростов делать передачки для других крымскотатарских политзаключенных. Пока шли суды, Азиме могла видеть Рината хотя бы на заседаниях. На оглашение приговора ни жену, ни других крымских татар не пустили. Рината приговорили почти к 20 годам колонии строгого режима по двум статьям: «Организация деятельности террористической организации» и «Приготовление к насильственному захвату власти».
«Мой муж такой большой и очень добрый, как медведь из мультика. Он зарабатывал деньги, ездил на суды, освещал преследования народа и всегда находил время на семью. Я жила как принцесса. И это все прекратилось. Началась другая жизнь, этап выживания и попыток понять, что дальше, — рассказывает Азиме. — Ночами я плакала в подушку, чтобы дети не услышали. Мне пришлось изучить много того, чем раньше был занят по дому мой муж: куда какие документы подавать, как заплатить за свет, снять показания счетчиков. Пришлось бросить учебу и работу преподавателем. Раньше я большую часть времени детям уделяла, а теперь приходилось их оставлять друг за другом смотреть».
На фоне происходящего у Азиме ухудшилось здоровье, ей пришлось сделать две операции. Кроме семьи ее поддерживает община: «Стук в дверь, заходит бабушка незнакомая, протягивает домашние яйца и творог и говорит: “Это вам, доченька. Вы меня не знаете, но ваш муж освещал дело моего сына”. В окружении было уже много жен с таким же горьким опытом, я с ними постоянно консультировалась, где покупать продукты для передачек, какие документы куда подавать — я шла по уже протоптанной дорожке».
С суда над Ринатом прошло уже пять лет. За эти годы Азиме ни разу не дали увидеться с мужем, единственный способ связи — письма, которые они передают через адвоката. В колонии Ринат продолжает писать о репрессиях против крымских татар. Азиме получает его статьи, перепечатывает в электронный вид, публикует, переводит: «Муж постоянно мне пишет, что благодарен Всевышнему за то, какая у него жена. Говорит: “Когда книга выйдет, это будет твоя заслуга — ты мой цензор, редактор, корректор, издатель”».
«Я, как и другие жены крымских татар, решила продолжать дело мужа. До 2022 года мы ездили и рассказывали о происходящем — были и в Киеве, и в Херсоне, и в Мариуполе. Мы и сейчас этим занимаемся, только уже выезжать никуда не можем. Наши мужья лишились права слова и кто, если не мы, будем освещать их дела и доносить их мысли? Они тоже не по своей воле стали активистами, теперь мы вместо них.
В письмах мужьям мы все такие крепкие, каменные, их тыл. Я мужу все время пишу: “Это твое испытание от Всевышнего. Если ты достойно пройдешь его, то заработаешь себе рай”. А потом ночью слезы в подушку — жалко мужа и самой тяжело: я и за маму детям, и за отца, и мужа поддержать, и быть активисткой. Наплачешься и продолжаешь — это уже мой заработок рая».
Полномасштабная война
С началом полномасштабного вторжения российской армии в Украину многие крымские татары снова были вынуждены оставить свои дома. Самый большой отток людей приходится на момент объявления мобилизации. По данным Меджлиса крымскотатарского народа, с сентября 2022 года полуостров покинуло 6–8 тыс. крымских татар. По словам Азиме, и сейчас, когда в крымскотатарской семье сын достигает призывного возраста, они стараются выехать из Крыма: «Все боятся, что сыновей принудительно заберут на войну».
«Многие уехали из-за нежелания воевать на стороне России, — говорит Исмаил. — Мобилизация оказала больше моральное воздействие, чем физическое: из всех, кого забрали на фронт из Крыма, только около 5% — это крымские татары. По моим ощущениям, процентов 60–70 выехавших осенью 2022 года вернулись обратно в Крым. Крымские татары не могут долго без своей земли, здесь наш дом и народ».
Но те, кто уехал на подконтрольную Украине территорию, вернуться в Крым не могут, потому что есть риск подвергнуться преследованию. В 2023 году крымская татарка Ление Умерова пыталась попасть в Крым к больному отцу. Она ехала из Украины через Грузию — ее арестовали на российской границе по подозрению в шпионаже. Умерова уже год находится в заключении в России, дело засекречено. Ей грозит до 20 лет тюрьмы.
С 2022 года репрессии против крымских татар усилились: власти РФ провели не менее 71 обыска и вынесли не менее 110 приговоров — это больше, чем за предыдущие восемь лет. Осенью 2022-го в Крыму открыли второй СИЗО: туда отправляют крымских татар и похищенных на оккупированных территориях украинцев. С начала полномасштабной войны чаще, чем в предыдущие восемь лет, стали заводить дела за связь с «Крымскотатарским добровольческим батальоном имени Номана Челебиджихана», который воюет на стороне Украины с 2014 года. Репрессии против крымских татар начались и на временно оккупированных территориях Херсонской и Запорожской областей — там задержали около 100 человек. Некоторые дела заводят по доносам, которые появляются в созданном в 2022 году телеграм-канале «Крымский СМЕРШ».
«В Крыму стало много стукачества, — говорит Исмаил, — кто-то что-то сказал на базаре, и всё, завтра за тобой могут прийти. У местных властей появился еще один рычаг репрессий на всех жителей полуострова — статья о дискредитации армии. Стало много административных дел по ней, могут привлечь хоть за комментарий в соцсетях».
«Сегодня происходит гибридная форма депортации крымских татар. Только сейчас нас вывозят не в товарных вагонах, а в автозаках, — говорит Азиме. — У многих семей забрали всех мужчин, например арестовали мужа, сына и отца. У меня соседке 75 лет, у нее забрали двоих сыновей. Она каждый раз говорит: “Моя мечта — просто их обнять еще хотя бы раз в этой жизни”».
Азиме решила оставаться в Крыму, сколько это будет возможно: «Наша жизнь — это сотни или даже тысячи разбитых семей, которые так долго боролись за возвращение домой. Я решила для себя, что никуда не уеду со своей земли. Мы понимаем, что репрессии усиливаются, но что должно произойти, то в любом случае произойдет. Какой смысл тогда сидеть, как мышка, и бояться? Если им удастся закрыть нам рты, то мы предадим свой народ, который столько пережил. Мы не должны молчать. Пока наши мужья в плену и крымских татар продолжают уничтожать, мы не остановимся».
Не уезжает с полуострова и Исмаил. Он продолжает защищать крымских татар в судах: «Я для себя принял такую позицию. Я вижу, что семью моего близкого угнетают, репрессируют, сажают. Будучи крымским татарином и мусульманином, как я должен реагировать? Буду я сидеть в стороне и говорить: “Моя хата с краю” — или помогу? Это и для меня испытание от Бога.
Лучший пример для меня в этой ситуации — наш пророк Мухаммед. Семью Ясира арабы мучили за религию, вывели в пустыню и пытали. Что сделал тогда пророк? Он не сидел дома, читая молебен, не стоял в стороне. Он пришел туда, где пытали семью Ясира, встал рядом и сказал слова поддержки его семье. Это и показывает, как сегодня мы, тех, кого еще не коснулась репрессивная машина, должны поступать.
Не от нас зависит, посадят человека или нет. От нас зависит только то, что мы можем сделать и как помочь. Можем в суде защищать? Идем в суд. Семье можем помочь? Приходим к ним в дом, приносим продукты, деньги, одежду, помогаем с детьми.
Для крымских татар очень важно сохранять дух единства, на нашу долю выпало немало испытаний. Когда человек остается один с проблемой, это очень сложно вынести. Человек может даже просто кофе вместе выпить и сказать: “Ты не один, мы тебе поможем, мы за тобой”. Это уже дает силы справляться с горем. Я недавно общался с матерью и тетей крымского татарина, которому по делу о “Крымскотатарском добровольческом батальоне имени Номана Челебиджихана” дали больше 10 лет. Они так много говорили про то, как люди к ним приходят, помогают и поддерживают, что они чувствуют поддержку своего народа. Они говорили, что без этого они бы просто сломались.
Россия всем пытается показать, что в Крыму все четко и никого тут не трогают. Это ложь, мы всему миру доказываем это уже десять лет. Конечно же, мы понимаем, что эта репрессивная машина не считается с законами, с моральными и человеческими ценностями. Если будет установка посадить человека, то они это сделают, как бы мы в суде ни выстраивали линию защиты.
Но мы будем продолжать ходить по судам, снимать ролики про преследования крымских татар, бороться, не молчать, не проглатывать все это. Будем выходить и твердо говорить: “Мы невиновны”. Думаю, что если бы ничего не делали и сидели тихо, у нас было бы уже как в Чечне».
Источник: «Важные истории»
