В Москве на Красной площади девятого мая прошел военный парад, уже третий во время полномасштабного вторжения России в Украину.
На парад приехали президенты лишь 9 иностранных государств: Беларуси, Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана, а также Лаоса, Гвинеи-Бисау и Кубы. Ни один президент стран Запада на мероприятии не присутствовал.
Путин в своем выступлении назвал день Победы “главным праздником” России, а страны Запада обвинил в реабилитации нацизма и фальсификации истории. Также Путин упомянул и о так называемой “специальной военной операции” (так в России называют войну против Украины – НВ), а ее участников назвал “героями”.
О том, являются ли парады в России частью пропаганды и поменялся ли смысл этого дня с началом войны в Украине – в эфире Настоящего Времени рассказал историк и социолог, сотрудник факультета социальных наук Карлова университета Дмитрий Дубровский.
– Из постсоветских стран сейчас, кажется, ни в одной другой стране в 2024 году не уделяют 9 Мая столько внимания, как в России. Почему?
– Потому что Россия активно пытается собрать имеющиеся арсеналы символической поддержки для войны. И один из таких арсеналов – это бесконечный рассказ, практики, музеи, выставки, всякого рода общественные мероприятия, которые связывают ведущуюся в Украине войну с Великой Отечественной войной, тем самым вытаскивая все наше прошлое, каким бы оно ни было сложным, в эту ужасную причину преступлений, геноцида и будущего трибунала.
Один из недавних примеров, который я видел. Есть известный памятник Саур-Могила на оккупированной части Украины. Для так называемой “Донецкой Республики” он является местом поклонения, куда ветераны “СВО” (так в России называют войну против Украины – НВ) и другие сепаратисты регулярно приходят почтить память бойцов, павших во Второй мировой войне, тем самым ассоциируя себя с этими бойцами, а Украину, разумеется, с “нацистской хунтой”.
– На Красной площади было шествие парадных расчетов. Кажется, каждый год эта картинка примерно одинаковая. Отталкиваясь от того, что вы только что сказали, можно ли сказать, что в принципе военные парады 9 мая и весь милитаризм – это в том числе часть пропаганды, которая была еще до полномасштабного вторжения России в Украину и подготовила российское общество к этому вторжению в 2022 году?
– В широком смысле да. Мы с вами хорошо помним, что ни девятое мая не было праздником, ни парадов Победы не было – они начались в 1964–1965 годах. В 1965 году был самый большой, крупный парад – и дальше вся эта брежневская неосталинистская политика памяти всяческим образом привела к одному очень важному соображению, которое, видимо, до сих пор довлеет над людьми, воспринимающими войну не столько как ужас, кровь и боль.
И в этом смысле мне очень приятно было слышать, что в Казахстане к этому скорее относятся как ко дню памяти и скорби. То есть так, как большинство ветеранов относились к этому на самом деле. Не вот этих ряженых, которые сейчас ходят, – в основном ветераны НКВД – а те, которые действительно прошли войну. Их действительно почти не осталось, и вряд ли они способны ходить на парады сейчас.
Вся эта бравурная история, что война – это весело. В Третьем рейхе была песенка: “Война – это весело. Ха-ха-ха. Война – это весело, это здоровые ребята, которые маршируют с автоматами и бодро от победы к победе захватывают вражеские города”. Мне кажется, вот это “победобесие” стало одним из идеологических обоснований нынешней войны, безусловно.
– Действительно, как вы упомянули, ветеранов остались единицы. И это те люди, которые принимали участие во Второй мировой войне, будучи буквально детьми. Как, по-вашему, Кремлю удается заставить миллионы россиян верить в то, что это действительно праздник поклонения ветеранам, учитывая, что их почти не осталось?
– Потому что это символическое: ветеранам присылают открытки, поздравления. Ведь для большинства ветеранов – даже тех, кого сейчас считают ветеранами в широком смысле, – это всегда очень бюрократическая отписка. Я помню хорошо, что моему дедушке, даже после того как он умер, еще 10 лет приходили открытки с поздравлениями от КПСС с годовщиной великой победы. И сколько бы бабушка ни ходила, ни ругалась, это закончилось только с советской властью.
Мне кажется, что в общем и целом это всегда была такая символическая категория, что День Победы – это прежде всего для ветеранов. А где эти ветераны… Но ведь это то же самое, как и память о погибших, которая звучит из всех радиоприемников, а при этом куча неопознанных погибших лежат до сих пор в тех местах, где они погибли. Сколько лет уже прошло, а очень многие оказываются непогребенными, неопознанными, неизвестными. Но это мало мешает современному режиму рапортовать о своем трепетном отношении к памяти павших.
– Во время своей речи на военном параде в Москве Владимир Путин говорил, в частности, о том, как опять пытаются исказить правду о Второй мировой войне. И о том, что Россия переживает сложный и рубежный период, а все участники “спецоперации”, как в России называют войну против Украины, – российские герои, и с ними вся Россия. Можно ли сказать, что в 2023–2024 годах у этих торжественных мероприятий уже другой смысл? Это не только про Вторую мировую, это еще и про войну, которую Россия ведет сейчас?
– Конечно. Это и про эту войну. У военкоров, и не только у них, давно эта мысль. Мы хорошо знаем, что готовились к параду Победы в Киеве. Когда в феврале 2022 года началась война, то была заготовлена парадная форма для прохода парадом Победы по Крещатику. Эти люди очень хотят маршировать, в том числе на захваченных территориях.
Можно себе представить, что в какой-то момент ветеранами войны будут называться ветераны “СВО”. То есть в конечном итоге вообще исчезнет разница между той войной – священной и освободительной – и этой – агрессивной и несправедливой.
– И так почти естественным образом одни ветераны поменяются на других?
– Да.
– А на какие возрастные группы больше всего работает этот милитаризм, пропаганда войны как таковой? Молодежь, например, тоже верит в это?
– Слово “верить” мне не кажется вполне удачным. Нам трудно сейчас это все понимать, потому что в современной России социологические исследования – это очень тонкий лед, по которому трудно ходить и тем более интерпретировать результаты.
В очень общем виде, конечно, это рассчитано скорее на тот слой, который поддерживает войну. А этот слой чем старше, тем тоньше. А молодежь в основном, конечно, старается от этого либо держаться подальше, либо этого восторга в целом не разделяет.
Я это хорошо замечаю по рассказам и свидетельствам коллег, которые работают в российских вузах, где студенты, а не преподаватели, которые довольно часто ведут политику повторения всякого рода идеологических глупостей и мерзостей, которые сейчас спускают сверху, стараются от этого дистанцироваться. Более того, даже те провоенные группы и провоенные ассоциации студентов, которые созданы в университетах, постоянно жалуются, что они меньшинство, маргиналы, что над ними смеются, с ними не хотят общаться. Это удивительно. В воюющей стране, которая надувает щеки и говорит, что весь народ с нами, в российских вузах провоенные студенты чувствуют себя уязвленным меньшинством.
– Возвращаясь к отменам мероприятий, к отмене Бессмертного полка, к тому, что на параде стало меньше техники, – это как-то ударяет по рейтингу Шойгу или Путина? Или это невозможно измерить?
– Рейтинг Путина, как он у нас называется, “тефлоновый”. Все остальные рейтинги – это вообще не очень понятно, о чем мы говорим. Мы говорим об отношении к авторитарному диктатору в авторитарной стране во время войны. Как у него может быть рейтинг меньше 80%, ну 75%? А остальные – это уже какие-то отщепенцы и подозрительные маргиналы, которые непонятно почему за Путина не голосуют и его не любят.
Я думаю, что здесь про какие-то рейтинги серьезно говорить нельзя. По сути дела, когда говорится о рейтингах, речь идет скорее об узнаваемости, потому что Путин уничтожил публичную политику, публичных политиков и персон. И рейтинги более-менее показывают картинку узнаваемости – кого знают российские граждане в условиях войны: они знают президента и министра обороны. Оттуда этот рейтинг и вылезает.
Источник: Алексей Александров, «Настоящее время».
