«У нас, надеюсь, Гуантанамо не будет», – в 2007 году сказал Владимир Путин. В дальнейшем Гуантанамо стал его любимой темой. В ходе различных пресс-конференций и форумов он не раз вспоминал об условиях содержания и пытках подозреваемых в терроризме на американской военной базе, называя это «каким-то средневековьем» и заявляя, что «представить такое в России нельзя». Правда, после появления видеозаписей с истязанием заключенных в российских колониях ему пришлось признать, что в России тоже пытают и назвать пытки «преступлениями, которые должны быть наказаны» Но Гуантанамо Путин упоминать не перестал. В последний раз прошелся по этой проблеме пару лет назад, отвечая на вопрос по поводу соблюдения прав человека в России.
В 2024 году провластные российские СМИ и пропагандисты крупным планом показали подвергшихся пыткам подозреваемых в теракте в «Крокус Сити»: в телеграм-каналы попали кадры, как одному из них отрезали часть уха и пытались засунуть ему же в рот, а позже на видео допроса, особо не таясь, напомнили, что ухо у него осталось только одно. Другой подозреваемый на фото лежит с искаженным лицом, с приспущенными штанами, рядом, как следует из пояснения под фото, стоит военно-полевой телефон. Ситуация описана как «стандартный допрос» – пытка электрическим током – провода от телефона подсоединяются «за пальцы, уши или гениталии». Пресс-секретарь Путина оставляет вопрос о пытках без ответа.
Речь даже не о том, что меньше, чем два года назад в России ужесточили уголовное наказание за пытки. Не о том, что полученные под пытками признания, по закону, не имеют юридической силы в суде. Неисполнение закона и произвольные суды – давно пройденный этап. Теперь мы имеем дело с явлением пострашнее. И путь к православному варианту талибана с публичными казнями на стадионах, с отрубанием конечностей и побиванием камнями, который совсем недавно казался антиутопией и фантастикой, теперь не выглядит таким уж нереальным.
А что может этому помешать? Официальная уполномоченная по правам человека при президенте Татьяна Москалькова поначалу сказала, что «совершенно недопустимо применение пыток к задержанным и обвиняемым». Но это вызвало такую волну обвинений в опасном либерализме, что спустя короткое время она тут же отметила «зрелость государства», избежавшего самосуда над террористами, – вот это «очень и очень важно», исправилась главная государственная правозащитница.
Планка не очень высока. У российской власти практически не осталось сдерживающих механизмов. Ее сильные и популярные критики или убиты, как Алексей Навальный, или посажены на продолжительные сроки. Стрессовая ситуация – теракт с более чем сотней жертв – приоткрывает окно в сознание той части элиты, которая сплотилась вокруг Путина.
«Убить всех причастных», – пишет в своем телеграм-канале чутко понимающий тенденции и настроение вождя зампред Совбеза Дмитрий Медведев. Убить он призывает даже тех, кто террористам посочувствовал.
Православная церковь, которая казалось бы, должна привести паству в чувства и напомнить о том, что противостоять дьяволу дьявольскими методами – не совсем по христиански, молчит по поводу пыток. Пока она высказывается против возвращения смертной казни. Но в российской тюрьме некоторые заключенные и без того долго не живут. В таких условиях официальная смертная казнь выглядит архитектурным излишеством. Зато в церковной среде идет дискуссия священников о том, виноваты ли жертвы теракта, которые пришли на концерт в Crocus City в дни великого поста и не наказал ли их за это бог.
У института, который претендует на роль главного духовного авторитета в российском обществе, такие же проблемы, как у светской власти, – не осталось сильных авторитетных критиков. Священники, которые осмеливались защищать гуманность, после полномасштабного вторжения России в Украину были изгнаны.
Чем грозит подъем всего самого дремучего и средневекового в разнообразных формах российской власти? Напомним, что террористы в глазах некоторых ее представителей – это давно уже не только те, кто захватывает, расстреливает и взрывает мирных граждан. Много лет назад после того, как Путин очередной раз занял президентское кресло, определение терроризма в российском законе изменилось. До 2006 года терроризм определялся как «насилие или угроза его применения в отношении физических лиц и организаций». А после – как «идеология насилия и практика воздействия на принятие решений органами государственной власти». Государственная власть стала главной ценностью, которую нужно защищать. На это теперь ориентируются российские силовики и чиновники.
С учетом того, что эта власть не считается с законами и не имеет ограничений несложно увидеть вектор движения. Он уже обозначен довольно четко.
«В нашем обществе, которое на 80% доверяет президенту, а это именно тот показатель сплочения, который есть на сегодня, вся гниль, которая осталась, она должна быть если не изолирована, то хотя бы как-то уничтожена», – выразился в прошлом году в эфире центрального телеканала депутат от «Единой России» Андрей Гурулев. А лидер Чеченской республики Рамзан Кадыров (регион, видимо, можно считать модельным) давно приравнял к террористам неугодных ему журналистов и правозащитников, пригрозив им уничтожением.
Так что с поощряемым и неприкрытым зверством имеют все шансы столкнуться далеко не только подозреваемые в зверствах. Почва для этого готова. Гуантанамо в российской версии работает в масштабах всей страны.
Из российской истории известно, что власть, привыкшая пытать и убивать, не очень хорошо справляется с защитой общества от реальных угроз (опричники царя Ивана Грозного не могли ни эффективно воевать, ни бороться с бандитами), она может травить оппозиционеров, подавлять протесты, в считанные минуты отменять концерты неугодных артистов. Но не отменит массовые мероприятия после нескольких международных предупреждений о готовящемся теракте и не обеспечит должную охрану. Зачем? Если главная цель сохранить не жизни людей, а саму себя.
Источник: «Важные истории».
