У двух десятков художников по всей России 12 марта 2024 года прошли обыски по делу о госизмене в отношении Петра Верзилова. Все они получили статус свидетелей, хотя многие заявили, что не были знакомы с Верзиловым или вообще не знали о его существовании. Точно так же осенью 2022 года полиция провела серию обысков у журналистов по делу бывшего депутата Госдумы России Ильи Пономарева, при этом факт знакомства отрицали обе стороны.
Теперь за “показаниями” оперативники пришли в камеру к фигуранту по делу “Артподготовки”. Следующим шагом может стать внутрикамерная разработка, предупреждают правозащитники.
“Дело “Артподготовки” – совокупность нескольких десятков уголовных дел, возбужденных по всей стране против последователей Вячеслава Мальцева, который на своем ютьюб-канале с одноименным названием в течение нескольких лет призывал подписчиков к “революции” или “референдуму” 5 ноября 2017 года с целью отрешения от власти Владимира Путина. Закончилось это массовыми задержаниями и уголовными делами в отношении активистов, решивших отправиться в этот день в Москву. Сам Мальцев уехал из России.
У Николая Николаева и Андрея Андреева (имена героев изменены ради их безопасности) нет ничего общего, кроме подписки на ютьюб-канал Вячеслава Мальцева. Они друг друга никогда не видели, жили в разных регионах. Даже в день 5 ноября 2017 года, когда сторонники “революции” из разных городов могли теоретически встретиться в Москве, познакомиться им не удалось. Превентивные задержания “артподготовщиков” в столице начались уже в первых числах ноября 2017-го, и к началу “революции” Николаев, признанный впоследствии политзаключенным, уже сидел в московском СИЗО по подозрению в приготовлении к теракту. Андреев же коротал время в одном из московских ОВД, задержанный якобы за хулиганство.
Тогда Андреева только оштрафовали за неподчинение полиции, но осенью 2024 арестовали за репост видео с Вячеславом Мальцевым. Теперь Андрея Андреева обвиняют в участии в террористической организации. За доказательствами сотрудники ФСБ почему-то пришли к осужденному на 8 лет Николаю Николаеву, который успел отбыть примерно половину срока. Он записал свои впечатления (заметки есть в распоряжении Радио Свобода).
Первое, что сделал осужденный, – сослался на 51-ю статью Конституции России:
“Я: – Никаким свидетелем я не буду. Я не буду говорить о том, что касается меня… А меня касается всё.
И что-то мне стало весело и смешно: в кабинете два спецслужбиста, и всё у них быстро, как на конвейере, заходи, рассказывай, следующий. Даже фуфайку не предложили снять”.
Сотрудники спросили, знает ли Николаев Андреева, поскольку у них есть сведения, что Андреев, когда был еще на свободе, якобы помогал делать Николаеву передачи в колонию. Осужденный настаивал, что никакого Андреева не знает.
«Мне много кто пишет, и многие помогают, – объяснял он. – Передачки мне делает мое доверенное лицо, это вообще женщина. А кто ей помогает, я не знаю. Если даже она и говорила, то я не запомнил».
«Он был активным участником террористической организации «Артподготовка», – пытался подсказывать осужденному один из сотрудников.
“Далее разговор пошёл, с одной стороны, на повышенных тонах.
Первый сотрудник: – Ты что, не любишь Россию?
Я: – Люблю.
Первый сотрудник: – Ты у меня всё расскажешь. Ты, что, любишь конфликтовать? Ты конфликтный человек? Ты что, выводишь меня? Ты всё расскажешь. Ты что, состоишь в антивоенном коалиционном корпусе?
Я: – Нет, не знаю такой”.
Потом сотрудники перевели тему на самого осужденного – из какого барака, какие условия, состояние здоровья и так далее.
“Первый сотрудник: – Что ты тут цирк устраиваешь. Ты зачем меня выводишь? Ты всё расскажешь! Далее крики, мат:
– Я тебе устрою!
Я: – Вы что сюда приехали, показания брать? Вы сюда приехали на погоны зарабатывать. Это я цирк устраиваю? Это вы тут цирк устраиваете. Вы хотите человека посадить, за это вам будут очередные звёздочки на погоны и звания. Свидетелем я не буду”.
Допрос продолжается, осужденный рассказывает сотрудникам ФСБ, как в прошлом самостоятельно организовывал протестные митинги и сообщал о них в своих аккаунтах в соцсетях. Если бы силовикам повезло найти эти старые аккаунты, они могли бы возбудить еще одно уголовное дело против Николаева, например за призывы к экстремизму или оправдание терроризма, и получить новый рычаг давления на потенциального свидетеля. В конце беседы сотрудники, спросив про Андреева еще раз десять и получив все те же ответы, предложили Николаеву подписать протокол.
“Первый сотрудник принёс распечатки, надо расписаться.
Я: — Хорошо. Давайте, посмотрю.
Прочитал: “ФИО, статья, смотрел YouTube канал “Артподготовка”, делал митинги. Андреева не знает, что он был активным членом “Артподготовки”, не знает”…
“Секретно, но вполне легально”
Безболезненная беседа “под протокол” может оказаться первым шагом к полноценной внутрикамерной разработке. Если показания Николаева сочтут необходимыми для фабрикации дела против Андреева, их могут в буквальном смысле слова из него выбить, говорят правозащитники.
«Про методы ФСБ я не очень в курсе, но про оперов системы ФСИН рассказать могу, – говорит правозащитник Павел Кириллов, который специализируется на проблеме пыток (имя изменено, поскольку он остается в России). – В случае с Николаевым, если других доказательств на Андреева нет, они могут Николаева прокатить через СИЗО и затем воспользоваться своим излюбленным приемом с секретным свидетелем. В делах, которыми занимается ФСБ, это сплошь и рядом. Надо помнить, что часто мы имеем дело с беспредельщиками при погонах, которые ещё и наделены властными полномочиями».
Правозащитник разъясняет, что в колонии действует Уголовно-исполнительный кодекс. Статья 84 говорит, в частности, о том, что в исправительных учреждениях осуществляется оперативно-разыскная деятельность, задача которой – содействие в выявлении и раскрытии преступлений, совершенных осужденными до прибытия в исправительное учреждения.
«Другими словами, это основание для ФСИН заниматься оперативно-разыскной деятельностью по всем этим Мальцевым и прочим. Вполне возможно, что Николаев – не единственный из числа сторонников Мальцева, к кому могут прийти за этими показаниями. Опера вызывают потенциального свидетеля, проводят опрос, берут объяснение и из общения с ним делают какие-то выводы. Рождается рапорт: “Доводим до вашего сведения, что, скорее всего, этот человек располагает необходимыми сведениями…” Следователь выписывает постановление об этапировании свидетеля для проведения следственных действий, и вот очевидец едет в СИЗО, а там его уже ждут оперативники и специально подобранная камера. Следователь через оперативников СИЗО даёт разработчикам заготовку нужного текста показаний.
Это называется “Задание от правоохранительных органов на проведение внутрикамерной разработки” с грифом “ДСП”. Секретно, но вполне легально. С этими разработчиками составлены контракты, они имеют псевдонимы, такие засекреченные чуваки в камере. Это не то, что в обиходе называют “наседка”, которая должна что-то подслушать. Это разработчики, которые активно действуют, могут открыто его принуждать к показаниям. Если адвокат что-то делает, причиняет какие-то неудобства, а “свидетель” сам “не колется”, его, возможно, не будут так уж сильно физически прессовать, но в материалах уголовного дела появятся протоколы допроса засекреченных свидетелей уже из числа самих разработчиков, которые будут говорить, что они действительно сидели с гражданином Николаевым в такой-то камере и слышали, как он рассказывал сокамерникам, например, про ту же “Артподготовку” и про Мальцева. Они могут вообще ничего не знать, первый раз слышать об этом человеке и в суде измененным голосом просто читать написанный заранее текст», – объясняет Кириллов.
Показания у заключенных оперативники добывают в обмен на свидания с родными, передачи, письма, режимные поблажки, условно-досрочное освобождение. Для самых упрямых есть избиения и пытки, напоминают правозащитники.
«Что делать против беспредела? Против лома нет приема, – говорит Павел Кириллов. – Единственный способ – зашить себе рот. Вообще неважно, что он там говорит, любое сказанное слово можно проинтерпретировать как надо. Вот его привезли в СИЗО, посадили в подготовленную камеру. Разработчики его будут выводить на нужную тему. Все равно что-то человек будет говорить, когда будут, например, оплеухи давать или ещё как-то воздействовать. День за днём в каменном мешке в окружении таких вот “торпед”, которые на это заточены, которые знают, что их благо зависит от выполненного задания. Ну невозможно в камере все время молчать, да никто и не поверит, что он молчал весь месяц».
Совета, как себя вести, чтобы точно избежать “разработки”, никто из правозащитников дать не может.
«Я всем рекомендую максимально везде писать жалобы на всё про всё, и пусть там разгребают – есть основания, нет основания, – говорит Кириллов. – Я убедился, что весь произвол, в том числе правовой, исходит от банальной человеческой лени, поэтому я считаю, что иногда имеет смысл обжаловать даже не подлежащие обжалованию вещи, и пусть проводят проверку. Сигнал будет от прокуратуры, будет отписка, которая может пригодиться через год, через два, когда последствия начнутся. Главное, чтобы жалоб было много. И у человека появляется на личном деле пометка “жалобщик”, которая сама по себе уже этих беспредельщиков задуматься заставляет. Писать куда фантазии хватит: прокуратура, Следственный комитет, Законодательное собрание региона, Государственная дума… Только нужно указывать: “Копию ответа прошу направить посредством электронной почты на электронный адрес такой-то».
Поможет ли или повредит осужденному, оказавшемуся на месте Николаева, публичная огласка инцидента, уверенности нет. Юристы “Первого отдела” считают, что сегодня лишнее внимание осужденным скорее вредит и способствует увеличению срока. Павел Кириллов, напротив, полагает, что огласка в большинстве случаев помогает.
“Звонок Путину”
“Разработчики” необязательно сами бьют осужденных – для этого в СИЗО есть специальные люди. Правозащитница Яна Гельмель из Екатеринбурга приводит в пример Антона Штерна, который погиб в январе 2015 года в исправительной колонии №2 в Екатеринбурге. Ее супруг, осужденный Вячеслав Фадеев, проходил свидетелем по делу Штерна и также был жертвой вымогательств.
Официальная версия администрации колонии – убийство на почве межнациональной розни. Свидетели-осужденные рассказали, что якобы Антона убил азербайджанец, призер чемпионата Европы по боксу, за то, что Антон обозвал его “чуркой”. Благодаря правозащитникам и родственникам осужденных выяснилось, что подоплека другая: в колонии регулярно происходило массовое избиение заключенных с целью вымогательства денег. Занимались этим так называемые “активисты” колонии – осужденные, сотрудничающие с администрацией.
«Раньше эта структура существовала вполне официально, и называлась она СДП: “Секция дисциплины и порядка”, – рассказывает Гельмель. – Это когда администрация колонии уполномочивает одних заключенных командовать другими заключенными с целью якобы поддержания порядка. Несколько лет назад СДП официально упразднили, но только на бумаге. На самом деле в колониях и сейчас существуют подобные структуры, к примеру, “карантинный” отряд».
В карантин примерно на неделю попадает каждый осужденный по прибытии в колонию. Изначальный смысл карантина – чисто гигиенический: проверка на болезни, дезинфекция одежды. Но в ИК-2 в карантине заключенных прощупывали, кто сколько может платить вымогателям и кто насколько защищен, рассказывает Гельмель. С тех, кто потенциально мог принести выгоду, вымогали по три-пять тысяч рублей в месяц. В процессе такой “разработки” и погиб Антон Штерн. По сведениям Яны Гельмель, боксер, на которого пытались списать убийство, входил в актив и помогал избивать заключенных, однако активистом колонии он стал не сразу и не по своей воле. Этот человек тоже прошел жесткую “разработку”, прежде чем согласился работать на вымогателей, и даже спортивные навыки его не защитили.
По словам правозащитницы, “активисты” выглядят заметно лучше других ЗК, поскольку находятся в лучшей физической форме. Они на льготном положении: хорошо питаются, занимаются спортом, пьют алкоголь, когда захотят. Перейдя всецело на сторону администрации колонии, “активисты” уже ни в какой уголовной иерархии не состоят.
«Они и работают в большинстве не за деньги, а за то, чтобы остаться на месте, сохранить свое положение. Если они теряют место, их могут посадить в одну “грядку” совместно с теми, кого они “разрабатывали”, и к ним будут применены те же пытки, а потом их могут перевести в другую колонию. И тогда уже обычные зеки им отомстят за издевательства. Поэтому среди “карантинщиков” и прочих “добровольных” помощников администрации жёсткая конкуренция и борьба за выживание, места “активистов” тоже покупаются. Каждый СДП боится другого СДП, каждый разработчик боится своего коллегу, потому что каждый друг на друга стучит. Через пытки государство в колониях выращивает вот эту страту людей, которые в принципе ни на что больше не годны, только исполнять вот такие поручения. Вернуться после зоны к нормальной жизни для них практически невозможно», – говорит правозащитница.
Методы физического воздействия могут быть разные, но всегда – крайне жестокие.
«Раньше в ИК-2 самая распространенная пытка называлась “звонок Путину”, – рассказывает Яна Гельмель. – Человека сажают ногами в воду и могут или ток через воду пропустить, или кипятком ноги ошпарить. Или вот, например, ИК-63 расположена в деревне. Летом, когда жарко, там мухи и комары просто огромные. Одного ЗК голым выкидывали в жару на улицу, он там стоял, потел, его эти насекомые жрали. А в 47-й колонии сидел один парень, в процессе разработки его изнасиловали черенком. Могли еще на несколько часов “ставить на растяжку”, могли обоссать человека или в унитаз головой окунуть и снять это на видео. В 54-й парней одевали в женскую одежду и хохолок им на голову натягивали, типа это “петухи”, и все записывали на видео, чтобы людей унизить. После такого унижения человек попадает в так называемый “петушатник”, то есть переходит в низшую уголовную касту, и его жизнь в колонии еще ухудшается. В ИК-5 подвешивали за ноги на верёвку лицом к открытому канализационному люку, в этой же колонии в 2014 году на несколько суток к решётке пристегивали наручниками заключённого, от которого хотели добиться нужных показаний. В таком виде его случайно увидели дети, которых привели в колонию на экскурсию “в воспитательных целях».
По этим и другим эпизодам адвокаты жаловались в надзорные органы, но доказать факты пыток в стенах закрытых режимных учреждений очень сложно, а огласка часто оборачивается исками о защите чести и достоинства против самих же потерпевших и их защитников.
Но ложные показания могут дать и люди, находящиеся на свободе. В Центральном окружном военном суде (ЦОВС) в г. Екатеринбурге активно идут процессы по “террористическим” статьям. В СИЗО 1 и СИЗО 5 находятся несколько подозреваемых, обвиняемых и осужденных, в их числе, например, Азат Мифтахов и Ярослав Ширшиков. Только в течение последнего года вынесено минимум 87 обвинительных приговоров по статьям 205.5 и 205.2 УК РФ, многие из них основаны как раз на показаниях свидетелей, иногда секретных. И не всегда добровольных.
Как не стать помощником силовиков в фабрикации уголовных дел на политических активистов, объясняет бывший руководитель штаба Навального в Екатеринбурге Юрий Кузьминых, который сам проработал два года следователем в Челябинске:
«Следователь в первую очередь действует формально. Свидетель отказаться от дачи показаний не может. За отказ от дачи показаний следователь обязан привлечь свидетеля к ответственности по ст. 308 УК РФ. В ситуации, когда свидетель обязан что-то говорить, говорить правду – единственно верная тактика, тогда он не “поплывёт” на перекрёстном допросе или любой другой проверке его показаний, потому что враньё запоминать сложнее, чем правду. Однако в России сейчас, вопреки Конституции, криминализована самая обычная деятельность, например журналистская или политическая. Если свидетель понимает, что любая, самая невинная информация будет использована для фабрикации дела, он всегда может сослаться на плохую память – фраза “я не помню” не считается отказом от дачи показаний и не влечёт уголовной ответственности. А если человек сидит в местах лишения свободы уже годами, к нему приходят и просят дать показания на кого-то, а он его в глаза не видел, то говорить правду – это единственная возможная опция. Если дело сфабриковано, оно развалится, если оно будет строиться только на правдивых показаниях».
Источник: «Радио Свобода»
