Президентские выборы 2024 года подтвердили непреложную истину: в России основной формой социальной организации является очередь. Ни одна нация так не умеет ловко и быстро выстраивать очередь, покорно стоять в ней часами, отмечаться, обмениваться услугами, знакомиться, выпивать и даже заниматься любовью, как в одноименной повести Владимира Сорокина. Возможно, это потому, что никто не умеет так быстро создавать дефицит из любого ресурса и выстраивать вокруг него социальные взаимодействия – ибо у истоков очереди, окошка раздачи, всегда стоит государство, которое регулирует краник с благами согласно своим представлениям о социальной справедливости.
Выборы-2024 запомнились тремя очередями. Первой, комической, была очередь на Надеждина, когда в процессе перебора политических технологий на предстоящих выборах кремлевские кукловоды выбросили оппозиционной публике наживку под названием “антивоенный кандидат” – проверенного системного политика, бывшего депутата Госдумы, а ныне кандидата от непарламентской партии “Гражданская инициатива” Бориса Надеждина, который осторожно высказывался против так называемой “СВО” и путинской вертикали. Его кандидатура неожиданно вызвала прилив гражданского энтузиазма, и, чтобы собрать требуемые для выдвижения 100 тысяч подписей, в городах России и зарубежья выстроились многотысячные очереди – в Якутске люди стояли на 45-градусном морозе. Испугавшись, что эксперимент зашел слишком далеко, ЦИК отказал в регистрации, якобы обнаружив в его подписях 15% брака.
Вторая, трагическая, очередь выстроилась к могиле Алексея Навального на Борисовском кладбище в Москве – и точно так же в сотнях городов России люди бесстрашно несли цветы к стихийным мемориалам убитому политику (антрополог Александра Архипова насчитала не менее 500 мемориалов Навальному по всей России). Эта очередь стала подлинным проявлением гражданского протеста – несанкционированного, рискованного, бросающего вызов государству. Отправляясь с цветами к могилам и мемориалам, люди знали, на что шли, и брали с собой копии документов, теплые вещи, толстые книги и пауэрбанки на случай задержания – а некоторые даже поручали близким детей и домашних питомцев и писали доверенности. И впервые за многие годы, столкнувшись с такой отчаянной решимостью, государство – отступило. Да, были десятки задержаний и административных дел и, скорее всего, многих, пришедших почтить память Навального, сфотографировали и занесли в списки неблагонадежных, но очевидно, что репрессивная машина пасует перед гражданами, преодолевшими страх, – Алексей Навальный даже после смерти сумел победить власть.
И наконец, была третья, эпическая, очередь на выборы 15–17 марта в консульствах РФ за рубежом. В условиях, когда режим криминализовал любые виды оппозиционной деятельности, убил в тюрьме своего главного оппонента и полностью уничтожил интригу выборов, превратив их в плебисцит советского типа для демонстрации “единодушного одобрения” и “нерушимого блока”, в качестве отвлекающего маневра была предложена лукавая стратегия “четырех Путиных” вместе с чертом из табакерки по имени Владислав Даванков. И – о, чудо! – десятки тысяч россиян за рубежом, поддержанные лидерами оппозиции в эмиграции, устремились на избирательные участки в российские консульства. В Тбилиси и Ереване, в Анталье и Афинах, в Берлине и Берне, в Праге, Лондоне, Вашингтоне и на острове Пхукет избиратели стояли в очередях часами (иногда до 7–8 часов), чтобы проголосовать за пустышку Даванкова или испортить бюллетень. Для того чтобы проголосовать, необходимо было открепиться от своей УИК через Госуслуги, а поскольку доступ на них возможен только через российские сим-карты, то люди тратили часы, чтобы восстановить их. В самих консульствах их ждала унизительная процедура сдачи мобильного телефона и разглашения своего адреса в стране проживания.
Можно понять, что двигало людьми: в условиях фрустрации, разобщенности и безвыходности (чувства, которое обострилось после смерти Навального) они ухватились за безопасный и на первый взгляд законный способ заявить о своем протесте. Эта была не столько политическая, сколько терапевтическая процедура: люди изживали собственную травму – но дьявольская ловушка заключалась в том, что одновременно они легитимизировали преступный режим, узурпацию власти человеком, подменившим Конституцию, и аннексию четырех оккупированных областей Украины и Республики Крым. Сыграв по сценарию кремлевских политтехнологов, они обеспечили выборам признак легитимности, благостную картину очередей к избирательным участкам, которая разлетелась по мировым СМИ, заслужив благодарность Марии Захаровой, сыграли в подкидного дурака краплеными картами: здесь впору говорить не об “Очереди” Сорокина, а о другом его романе, “Норма”, где советские люди добровольно едят пакетики этой самой “нормы” от властей. Говорят, что в этих очередях люди опознавали друг друга, убеждались, что они не одни, отрабатывали навыки коллективного действия и преумножали социальный капитал. Возможно, все это и так, но что мешало им сделать то же самое, не заходя в посольство? В тот же самый день выборов вместо участия в позорной процедуре устроить напротив посольства митинг, выставить пикет, вывесить украинские флаги, поставить палатку по сбору средств для ВСУ? В Праге было сделано нечто подобное – в день выборов в центре города проходил митинг “Прага против Путина”. На него, однако, пришло не более 300 человек – а в очереди в посольство выстроилось в пять раз больше, 1650.
Люди предпочли пойти на поклон к Левиафану, чтобы заявить ему о своем несогласии. Это свидетельствует о врожденном синдроме российского человека, не миновавшем в том числе и эмиграцию, и оппозицию, – синдроме зачарованности государством. Он воспитан веками русской истории и властного насилия, лишавшего человека собственности, гражданских прав и достоинства. Государство в России – не просто институт принуждения, но состояние сознания, особое мировоззрение, что в самой России заставляет человека идти на мобилизацию, даже не пытаясь спрятаться, спасись или откупиться (как в анекдоте – “веревку с собой приносить?”), а в эмиграции – покорно идти на избирательный участок в токсичное консульство. Гражданин гипнотизирован властью, как кролик удавом, не может выйти из парадигмы государства, даже преступного, нелегитимного и юридически ничтожного: raison d’État, слово и дело государево!
Между тем 2024 год с его убийством Алексея Навального и людоедскими 87% на выборах обозначил водораздел, окончательный переход Россия из авторитаризма в тоталитаризм. Навальный был последним человеком, который прошел до конца (в самом буквальном смысле) путь легальной политической борьбы, и “Полдень против Путина” был его завещанием, последним сполохом ушедшей эпохи. Эра оппозиционной политики в России закончилась; заматеревшая диктатура не оставляет никаких шансов для легальной политической борьбы и отныне может быть скинута только насильственным, революционным путем (причем это насилие, скорее всего, придет изнутри самого государства, от его собственных административных или силовых структур по типу провалившегося мятежа Пригожина). А оппозиции остается только ждать следующей очереди – традиционной российской очереди к телу в Колонном зале Дома союзов. И ждать ее, вероятно, придется годы.
Источник: Сергей Медведев, «Радио Свобода».
