Одной из пострадавших от войны сфер жизни в Украине стала наука. Десятки ученых погибли под обстрелами и на фронте; одна часть учебных заведений находится в оккупации, другая — под обстрелами. В августе 2022 года российская ракета С-300 ударила по Харьковскому политехническому институту: погибла 52-летняя вахтерша, был разрушен один из учебных корпусов, где находилась в том числе лаборатория по разработке инновационных источников энергии.
В этой лаборатории работает кандидат физико-математических наук, доцент Ксения Минакова. «Важным историям» ученая рассказала, почему осталась заниматься наукой в Харькове, как с коллегами спасала лабораторию из-под завалов и почему так важно продолжать заниматься наукой в Украине.
«Мы пытаемся создать это будущее»
Я по образованию физик-теоретик, после университета начала преподавать физику в харьковском Политехе (Национальный технический университет «Харьковский политехнический институт». — Прим. ред.) и занималась популяризацией науки. Мне это всегда нравилось — показывать детям и взрослым «фокусы», которые на самом деле чистая наука, эксперименты. В какой-то момент мне стало тесно со всей этой активностью на моей кафедре, и я стала работать с коллегами с кафедры микро- и наноэлектроники. В итоге я к ним и перешла как ученый, а на кафедре физики осталась как преподаватель.
Мы разрабатываем и получаем образцы гибких и тонких пленочных солнечных элементов на основе различных соединений. Грубо говоря, мы проводим эксперименты, чтобы создать новые источники солнечной энергии. Сейчас основные солнечные панели, которые мы все знаем, сделаны из кремния, который получают из песка. Его производство не очень полезно для окружающей среды. Сами панели занимают очень много места, а производят мало энергии: панель метра на два выдает 500 ватт — это реально мало и хватит, только чтобы работал телевизор и заряжались ноутбук и телефон.
Мы же пытаемся сделать так, чтобы человек раскатал рулон наших гибких панелей на крыше — и получил энергию на весь дом. Или сделал карман куртки из таких «пленок» и, подключив к ней провод, мог бы заряжать телефон.
Пока у наших гибких пленочных тонких элементов КПД где-то 30%. Они уже дают большую выработку энергии на гораздо меньшей площади, [чем солнечные панели] но работы еще очень много. Мы пробуем, экспериментируем и верим, что в какой-то момент должен случиться серьезный прорыв. Как говорит мой коллега, любое исследование — это случайность, полученная за счет многократных попыток, трудолюбия и усердия.
Я в детстве читала Хайнлайна (Роберт Энсон Хайнлайн, американский писатель-фантаст. — Прим. ред.), у него там было про мобильные телефоны и элементы, которые заряжаются от солнышка. Тогда у нас всего этого не было, а сейчас уже есть. То, чем мы занимаемся — пока тоже фантастика, но лет через 10–15 это может стать реальностью. Более точные сроки сложно прогнозировать, может и гораздо позже, уже не при моей жизни, ведь кроме нашей работы нужно будет потом начать масштабное производство, строить заводы. Мы работаем на перспективу.
«Кругом были обстрелы, а мы ушли с головой в науку»
Буквально перед [полномасштабной] войной наша лаборатория переехала в другой корпус, мы только-только закончили ремонт. И я на тот момент тоже недавно переехала в новую квартиру: она у меня видовая, окна большие. Я еще не успела купить шторы, и 24 февраля проснулась от «красивого рассвета» — так я думала, пока не поняла причины этого «рассвета».
Жизнь остановилась моментально, университет сразу же прекратил свою работу. Я решила переехать к родителям, они тоже в Харькове жили: мама переживательная, нужно быть рядышком. Помню, уже транспорт никакой не ходил, я шла по трамвайным путям почти три часа под звуки обстрелов. Во время одного из ударов я решила спрятаться за стеклянной остановкой — и только позже начала понимать, что могло бы со мной произойти.
В первый месяц войны пар не было даже онлайн. Это было для меня самое ужасное время: первые две или три недели у меня не было никакой загруженности, я только сидела в подвале и читала новости. Мои родители переехали в село в Полтавской области, собака моя с ними. У меня бабушка и тетя остались в Харькове, 90 и 80 лет, обе Вторую мировую войну застали. Они отказались уезжать. Я все время моталась по ним всем, то там ночевала, то тут. Так до сих пор и езжу между ними, но уже реже.
За первые месяцы войны многие из университета выехали: кто за границу, кто в другие города, где обстреливали меньше. Я спасалась от тревоги тем, что мы с коллегами готовили женскую команду Украины из разных университетов к соревнованиям по физике в Колумбии — наша основная команда, которая выиграла Всеукраинский турнир, была из парней, они не могли поехать. Мы с девочками два месяца сидели в разных уголках страны, разбирали задачи, готовились. Кругом были обстрелы, а мы ушли с головой в науку. На соревнования в Колумбию мы летели через полмира, и привезли домой пятое место. Я так ими гордилась.
В июне я уже полноценно вернулась на работу, каждый день ходила в университет, для меня это было настоящим счастьем. Летом в город вернулось много людей, у нас началась вступительная кампания. В Украине школу оканчивают в семнадцать лет. По моим ощущениям, очень многие ребята такого возраста не уехали из Украины, хотя могли.
«Наша лаборатория попала под прямой прилет»
В 2022 году я жила в одной квартире с коллегами по университету, чтобы легче было до работы добираться и вообще жить. У нас тогда и комендантский час жесткий был, и транспорт не ходил, и светомаскировка была — нельзя было ночью свет включать. А мы работаем с коллегами из Нового Орлеана, у нас разница во времени огромная: встречи могли начаться в полночь и закончиться около 2–3 часов ночи. Мне приходилось созваниваться из ванной комнаты, где нет окон.
19 августа в пять утра мы услышали, что где-то был прилет. От коллеги, которая живет у нашего университета, мы узнали, что ракета прилетела в один из корпусов вуза, женщина, которая работала охранником, погибла.
В восемь утра мы уже были там. Наша лаборатория попала под прямой прилет. Здание было в аварийном состоянии, входить было нельзя, но нам нужно было спасти хоть какое-то оборудование: оно у нас уникальное, даже простые вакуумные установки были именно под наши задачи модифицированы.
Мы понимали, что поступаем неправильно с точки зрения безопасности, но полезли вытаскивать, что уцелело. Один кабинет взрывной волной просто сместило на комнату вперед, снесло установки, которые весили по несколько тонн каждая. Я передавала через окна приборы, стоя на груде бетона и того, что раньше было нашими столами и шкафами. Несколько дней мы занимались такими раскопками, коллеги из других кафедр и подразделений нам помогли вывезти все это.
Эта лаборатория была для нас больше, чем просто рабочее пространство, мы мечтали о ней, строили, сами отлаживали. Мы просто не могли поверить, что руины, по которым мы лазили в поисках целого оборудования, — это наша лаборатория. Кажется, я тогда кроме злости вообще ничего не ощущала. Но надо было продолжать жить и работать. Они отняли у нас одну лабораторию, значит, мы сделаем еще лучше.
«Мы смогли эксперименты возобновить только с осени»
Мы приняли решение оставаться работать в Харькове, просто в другом корпусе. Мы даже не думали куда-то уезжать — я как раз перед обстрелом договорилась, что нам передадут новые образцы, мы практически всей кафедрой и так были в городе, кроме двоих инженеров и заведующего. Куда и зачем нам ехать? Сейчас уже кафедра полностью в Харькове. Не осуждаю тех, кто уехал, но лично мое место здесь. Мои коллеги, я думаю, со мной на одной волне. Это сложно как-то описать словами, но мы совсем иначе друг друга понимаем. Коллеги, с которыми мы вместе пережили первые полгода войны, для меня очень большая опора и поддержка. Мы сроднились под обстрелами, я уверена, что такие отношения — это на всю жизнь уже.
Нам выделили помещения на кафедре физики, которыми никто не пользовался несколько лет, администрация Политеха нас очень поддержала. На восстановление, отлаживание и переустройство лаборатории в новом месте ушло чуть больше года — из трех вакуумных установок, которые мы вытащили, удалось собрать одну, нам нужна была подача воды — ее тоже провели, сделали охлаждение. Параллельно с этим мы вели по две-три пары в день.
Нам помогали коллеги со всего мира. Удивительно, но вся эта ситуация дала нам возможности, которых нет практически ни у кого, нам подарили абсолютно уникальное оборудование. Например, у нас был, грубо говоря, симулятор солнца, мы использовали эту установку для экспериментов, но она пострадала из-за обстрела. Тогда один иностранный стартап предложил помощь и создал новый симулятор.
Процесс разработки, изготовления и доставки занял девять месяцев. Мы смогли эксперименты возобновить только с осени 2023 года. Это все заморозило наше исследование на полтора года, но в самой работе ничего не изменилось, мы потихоньку восстанавливаем процесс исследования.
Очень помогало продолжать двигаться дальше и возвращение в жизнь чего-то привычного, довоенного. У нас в университете всегда была шикарная столовая. Они так готовили всегда! А какая у них котлета по-киевски и печенка с луком! Но столовая закрылась в начале войны. Я так без них грустила. А в том же августе 2022 года они снова открылись. Когда увидела объявление «Мы открылись», мне так тепло от этого стало. Я сразу взяла невероятный гороховый суп, салатик из овощей, компот и котлету по-киевски — они ее сделали по-новому, не только с маслицем, но еще и с сырком. С каким удовольствием я ела в тот день! Было ощущение, как что-то родное вернулось, привычное.
«Кто-то должен быть на передовой, а кто-то — развивать то, что будет у нас после победы»
Харьков последнее время опять стали больше обстреливать, мы же недалеко от границы находимся. У нас сначала прилет, а потом сирена — ты не всегда физически успеваешь куда-то переместиться. Я была в январе на конференции в Сингапуре, в этот момент прилет был рядом с нашей лабораторией, выбило окна. Были, конечно, мысли: «Блин, да почему опять у нас?!» — но мы просто фанеркой закрыли рамы оконные и продолжаем работать. Мы уже привыкли жить в таких условиях.
Мне с самого начала войны предлагали выехать из Украины, я же единственная девчонка в коллективе и могу выехать за границу. Но я даже не думала об этом. Я никуда из Украины не поеду. Я правда очень люблю свою страну, у нас очень круто. Где бы я ни была, меня всегда тянуло домой, особенно в мой город, он самый лучший на свете.
В командировки — да, я езжу, наука не может существовать в вакууме одной страны, как было в Советском Союзе. Только интернациональностью мы можем добиться какого-то прорыва в нашей области, мы постоянно обмениваемся результатами и новостями. Я и за войну много куда ездила: в Америку, Колумбию, Польшу, Испанию, Сингапур — но постоянно работать я буду только здесь.
Я верю в свою страну и в ее развитие. Если сейчас остановиться и перестать что-то делать, у нас не будет будущего после войны. Кто-то, может, говорит, что сейчас не то время, что мы тратим деньги на попытки, которые не приносят результат сразу. Но я считаю, что без науки у нас никакого развития не будет. У нас такие студенты потрясающие, очень активные — я буквально смотрю, как растет будущее науки моей страны и в меру своих сил им помогаю.
Кто-то должен быть на передовой, а кто-то — быть в лабораториях и развивать то, что будет у нас после победы. Нам ведь потом страну восстанавливать. Русские уничтожили многое, в том числе сильно пострадала энергосистема страны. После победы нужно будет строить что-то новое: будут нужны новые материалы, новые идеи, новые конструкции и специалисты, которые с этим новым умеют работать. Возвращаться к старому никак нельзя, нужно развиваться и строить будущее. Этим мы сейчас и занимаемся: готовим свою страну к новой жизни.
Источник: Катя Александер, «Важные истории».
