Эта история похожа на сюжет из фильма о супергероях. На них ставили крест, но сверхчеловеческая сила воли возобладала. Десять дней – без воды и продовольствия, раненые и уставшие, в холоде и под прицелом врага. Они преодолели расстояние в 174 километра – это как от Киева до Чернигова или от Одессы до Херсона – и вышли к своим. Без единой потери. Из оккупированного Мариуполя 15 человек вывел он – Герой Украины, подполковник Олег Грудзевич.
– Как вы встретили полномасштабное вторжение?
– У нас в батальоне был зенитно-ракетный взвод ПВО. И ребята говорят, что никогда такого не видели – на мониторе около 30 самолетов. Связь не работала – почти все легло. Единственное, что работало – это мессенджеры. Я вышел на командира, а он говорит: “Началось”. Готовимся к действиям. И с десяти часов мы вступили в бой. Единственное, что было новое – это применение авиации. И это ужасно. И впервые мы вступили в бой всем танковым батальоном.
Враг шел колоннами по 20-30 машин. Шло от двух до четырех колонн.
Наш батальон поделили. Две роты – к 53 бригаде, а я был в подчинении батальона “Айдар”. В течение дня мы уже были окружены в районе трех сел, где стоял “Айдар”. Мы танками прикрывали спину “Айдара”.
Ближайшая деревня была небольшая и я отправил туда заместителя командира батальона на танке, и с ним еще один танк. Через десять минут тот сообщил, что у врага около 7 БМП и 10 танков. Наш выстрелил дважды – и вражеские машины скрылись. После этого старший начальник сообщил, что в нашем районе до 70 машин.
До этого никто никогда даже не думал, что возможны такие масштабы. Три дня до 28 февраля были как один. Было много сожжено техники нашей. Поэтому людей сажали к нам на танки. Соответственно танк уже стрелять не может. Посадил людей на два танка, чтоб остальные могли вести огонь.
Через несколько часов мы вышли встречать врага в селе Андреевка. Вышли на два перекрестка – замкомбата был на одном перекрестке, я на другом. Увидели колонну около 30 машин и открыли по ней огонь. Первые две БПМ врага замкомбата одним снарядом пробил. Сказал потом, что такого не видел в жизни, чтобы одним снарядом пробил две БМП. И как первые две бехи остановились, они друг друга начали “догонять”.
Потом забрали мы свою технику и людей и отошли в село Анадоль, которое стояло в яме. Враг начал перегруппировку. И наши докладывают, что движется колонна, около 70 машин, из которых 30 танков и остальные то ли грады, то ли что-то на колесах. Вышли на старшего начальника, просим помочь артиллерией, потому что наши туда не могут достать. Старший начальник говорит, что имеет еще более жирную цель, то есть большую колонну. И если мы видели 70 машин, то я даже не знаю, какая там была колонна.
Две машины прорвались сквозь нас, но много там и осталось. Тогда айдаровцы взяли пленных – пять человек.
Начальник штаба ТГР “Мариуполь” был представителем командующего ОТУ “Восток”. Приехали комбаты “Айдара”, а я с ними. Говорят: “А кто вы такие?” Представляюсь комбатом танкового батальона 17 бригады.
Ночью мы уехали в Никольское, где нас встретил разведчик из 36 бригады. А на Мариупольском блокпосту нас уже встретили ребята из “Азова”. Думали, что мы переодетые русские и начали по одному танку пропускать на первой передаче. Я сначала пытался созвониться с комбригом, а потом наконец набрал заместителя командующего ООС. Объяснил ситуацию и через 15 минут нас пропустили
– А они все время держали вас на прицеле?
– Страшно тогда было. Со всех сторон могло прилететь. И кто его знает – кто мы, а кто они. После того, как мы уже уехали, нам дали энергетиков, сигарет.
Надо понимать, что тогда были такие неприятные инциденты как дружеский огонь. Ибо никто никому ничего не говорил, что будут заезжать танки. И как начало сыпать со всех сторон. А мы ехали по походному, не в броне. Последовали доклады, что командир танка ранен. Со мной была “стрела”, женщина сверху сидела, военнослужащий. Так она получила ранение в ногу.
Как это произошло. Мы должны были ехать через мост. А проводивший нас разведчик поехал другой дорогой в объезд, потому что на легковом авто ему было трудно через этот мост ехать. И он оставил нас. Сказал – через мост проедете и встретит нас с другой стороны. Потом уже заехали на базу, где стояла 36 бригада. Медики быстро забрали четырех раненых.
– Сколько всего было единиц техники и сколько людей было?
– Нас было 18 человек. После этой перестрелки у меня один танк вышел из строя и минус четыре человека. У нас осталось уже четыре танка, один из которых, говоря, как телега. Командиру бригады доложили, а он в шоке, что свои. Это ТРОшники не разобрались и обстреляли.
До конца суток мы должны были переехать на завод “Азовмаш”, где уже находились танкисты 36 бригады. Уже 28 февраля нам сказали, что Мариуполь находится в окружении. Еще до 5 марта бои шли где-то по окрестностям Мариуполя, за городом. А потом уже начали прилетать авиабомбы по заводу время от времени. И с каждым днем все больше и больше. Со 2 марта исчез свет, а 8 марта я уже не был на связи. Мама и девушка, конечно, были в шоке. Позже мы подключились к штабным генераторам, и можно было выйти на связь и поговорить с родными.
– Танк – это огромная машина. И насколько тогда враг мог за вами наблюдать с помощью дронов?
– У врага дроны были почти постоянно в воздухе. Но и мы ездили не на первой передаче. По городу, конечно, тяжело передвигаться на танке. Особенно после обстрела, когда провода наматываются на гусеницы. А до этого танки просто летали по Мариуполю. Когда уже в бой ввязываются, тогда скорость уменьшается.
– А что самое страшное для танка? Какое оружие?
– Это другой танк, наверное. И когда кумулятивный снаряд пробивает броню, то настолько высока температура, что он прожигает все – и танк просто выгорает. Взрывается боекомплект.
Есть бронебойные снаряды – это лом, грубо говоря, из очень крепкой стали, который пробивает броню танка и вторичными осколками сечет экипаж танка и остальное.
И противотанковые средства. Когда его не видишь и он откуда-то летит.
Плюс сейчас пошли FPV-дроны, которые могут доставить тоже много хлопот. Сверху танк не очень защищенный и если прилетает, то может вывести машину из строя.
– Нужно в определенное место попасть?
– Башня танка – это одно из наименее защищенных мест в танке. Все считают, что танк – это крутая машина, которую невозможно уничтожить. С одной стороны это так, но… Танк всегда должен быть под охраной, под прикрытием пехоты, и не может действовать сам.
Были случаи в Мариуполе, когда танк выехал, не было пехоты рядом и с 50 метров попали в башню из РПГ. Это хорошо, что все живы, но танк из строя вышел.
– А насколько быстро танк может по асфальту ехать?
– Около 50-60 км час. В 36-й бригаде 80-ки могли немного быстрее ехать, потому что там стояли другие двигатели. Могли разгоняться до 80-90 км/ч.
У врага постоянно были дроны. И единственное, что спасало танки от них – они находились в ангарах. Главное было – чтобы враг не увидел, куда заезжал танк. Если видел, то ангар засыпали всем, чем можно. Мы делали врагу приманки. Был танк-памятник на заводе Ильича, его ночью перетащили и какую-то позицию ему придумали. Так враг в течение недели обстреливал этот танк, но не мог попасть.
Также мы выставляли наши подбитые танки, чтобы дезорганизовать врага и он не понимал, где и какой танк. И примерно до апреля враг не мог рассчитать, где стоят наши танки. Но почти в каждый ангар прилетало – если не авиабомба, то мины и артиллерия.
У нас каждый день были потери по технике. Где-то попадали методом тыка, где-то видели, где-то поняли. Например, сбросили авиабомбу, завалило ангар, и мы до танка не могли добраться. И с каждым днем все труднее. Начали экономить боеприпасы. Если первые две недели можно было еще нормально отстреливать, то через неделю уже и горючее пришлось экономить. И к этому еще добавилась нехватка воды. Плюс продовольствие уже приходилось экономить.
– Расскажите о вашем прорыве из Мариуполя.
– У нас было две попытки и мы два раза пытались выйти. Первый раз – с 10 на 11 апреля. Тогда ничего не вышло и пропали командир бригады, начальник штаба и замомандира 36 бригады. Все думали, что они погибли, но через три месяца мы увидели в новостях, что они попали в плен.
На выходе погиб командир танкового батальона 36 бригады. Потерь было много. И вернулись все вспять и заняли круговую оборону.
А еще за неделю до этого выхода круг сузился настолько. что противник заезжал танком на территорию завода “Азовмаш”. По прямой в штаб бригады было метров 800. Но враг тогда еще об этом не знал.
– Там же был военный госпиталь, который уничтожили. И я так понимаю, что у вас там много раненых было.
– Все мои раненые вернулись ко мне. “Ходить можешь? Могу”. Рука висит, подвязанная, нога висит. Тогда ко мне вернулись четверо раненых. И тогда у меня еще был пятый раненый мужчина. Он получил ранение в ребро. Но мы его уже никуда не отправляли, потому что не было смысла.
– Не было никакого лечения?
– Перевязки были. Уже к тому моменту раны начали затягиваться, потому что были несвежие.
– А что вы ели?
– Макароны ели, пили чай. Больше проблем было с водой, которую мы доставали из пожарных водоемов – зелененькую, желтенькую. Воду отстаивали, на ней же готовили, ею же мылись. Но последние две недели такой возможности уже не было.
А так были макароны, еще пару сухпаев, но их я запретил есть вообще. Потому что сухпай всегда пригодится на случай прорыва и т.д. Так и перебивались, ели раз в день.
– И это же холод, постоянно обстрелы?
– Наверное, за все время, что мы были в Мариуполе, отбой воздушной тревоги был максимум трижды. А так постоянно – воздушная тревога, то есть на Мариуполь летит авиация. Мины или авиабомбы падали каждые 15-20 минут.
“Азовстали” конечно немного больше доставалось, но и у нас было не весело. С семи утра до семи вечера россияне проводили штурмовые действия. Работали артиллерия, минометы, стрелковое оружие, танки. Целыми днями нас штурмовали.
Батареи морской пехоты поначалу стояли по периметру города. И с каждым днем кольцо стало сужаться. И когда враг был вокруг завода, то держали оборону по периметру завода. У меня уже раненые ходили на посты и женщины, потому что просто не было людей.
– А какие были настроения у этих морпехов? Без еды, воды, боеприпасов и неизвестно, что будет завтра. Плюс исчезает комбриг.
– Настроения соответствующие. Когда командир исчез – это большой удар. Но по ведению боевых действий вообще вопросов не было, там крутые пацаны воевали – что “Азов”, что 36 бригада. Потом уже, когда закончились продукты, была надежда, что будет какой-то прорыв к нам извне, но не получалось.
– Эти морпехи, сдавшиеся в плен, могли сами сдаться в плен или было все же настроение боевое? Потому что когда начали обменивать пленных, они якобы рассказывали, что их обманом вывели.
– Это не моя бригада и поэтому здесь я просто не могу комментировать. Факт в том, что 6 апреля их не было на позициях. Обманом ли? Слухи ходят, что их обманули.
Комбат первого батальона принял командование бригадой на себя – нужно было собрать людей, раненых и оказать помощь. Нужно было прорываться, потому что все заканчивалось – припасы, горючее, еда, вода. И тогда командир позвал меня. На тот момент у меня было два танка и “стрела”. И говорит: “Танкисты, нужна ваша помощь, чтобы вы отвлекли на себя огонь, то есть пойдете первыми”.
И в ночь с 11 на 12 апреля мы пошли первыми. В то время как ночь была холодная, капал дождь и не работали беспилотники.
– Сколько у вас людей было?
– 16 человек вместе со мной. Минут через 20 мы вышли на окраины города, в направлении Волновахи вдоль железнодорожной линии. Либо они нас не видели, либо нам просто повезло. Нам порекомендовали, что после пересечения дороги Мариуполь – Волноваха лучше технику оставить и дальше идти пешком. Но мы до этой дороги не доехали где-то 4 км. Мы спрятали в посадку танки, переехали радиостанции и приборы ночного видения, разобрали и разбросали по дороге все, что могли. Стрелять я тоже запретил.
Дальше нам нужно было сразу совершить марш-бросок. С собой мы забрали автоматы, гранаты, сухпаи. И каждый имел по бутылке воды. И отправились в наш поход.
– Что это за ощущение, когда ты уничтожаешь свой танк?
– Очень плохое ощущение. Этот танк только за первые четыре дня спасал не только меня, но и каждого по несколько раз. Главное люди, в любом случае. И нужно стараться беречь технику, но у нас не было выбора.
Итак, мы выдвинулись с 11 на 12 апреля, а вышли 21, это был чистый четверг перед Пасхой.
На третий день нас встретила группа врага, но ребята говорят, что мы их покосили. И примерно день мы просидели в посадке. Как потемнело, начали выдвигаться дальше. Затем еще один день. Искали что поесть по старым позициям, которых было очень много. А ночь очень холодная. И один из наших возвращается, и говорит: “Командир, там палатка стоит”. Мы обошли эту палатку, метров 500 отошли и замаскировались.
Очень было холодно и каждый кутался как мог. По очереди дежурили. И где-то в семь утра, когда начало светать, смотрим, а в палатке какие-то связисты. Дальше смотрим, а справа какой-то карьер. Приезжают их уралы, машин 30 – грузят песок. Слева – генератор запустился в посадке.
Вечером отправил ребят вперед метров на 500. Вернулись из разведки и говорят, что все чисто. По дороге нашли лужу и можно было набрать воды. Вообще, когда у нас вода закончилась, брали с рек, озер, которые попадались на пути. Еда на третий день кончилась. Рвали молодой щавель. Даже умудрялись делать чай, потому что чашки у нас были.
– А как вы подогревали чай?
– Огонь разводили. Был очень большой туман, и, пока он не рассеялся, мы разводили костер. Как только туман рассеивался, мы тушили огонь и тихонько сидели.
– Вы только ночью шли?
– Да, потому что была очень велика вероятность, что нас увидят.
– Какая была температура? Это ведь очень холодно было?
– Очень. Первые пять дней шел дождь со снегом. Правда, если бы было тепло, то больше бы ходило россиян. А так они спрятались по своим норам и палаткам – и не рыпались. Это был у них уже глубокий тыл.
– Сколько за ночь километров вы проходили?
– Максимум 20. А были ночи, когда и 5 шли. Потому что очень плохая местность там. Много оврагов.
Главное было идти и не останавливаться. Если остановишься, то потом трудно подниматься.
– А как вы попали на ДРГ?
– Это было на третий день. Было очень холодно и шел дождь. За каждым тянулось по 5 кг болота на берцах, кроссовках – кто в чем шел. Закончилась вода. И ребята попросили пойти в деревню за водой. Ребята постучались в один из домов, открыла женщина: “Ой ребята, мы не можем помочь, здесь русские. Идите к бабушке через два двора, она всем помогает”. Пошли ребята, а бабка не открыла.
И ребята увидели заброшенный дом, и мы туда зашли, чтобы переночевать. В шесть утра меня разбудил наблюдатель, и говорит: “Командир, здесь какая-то бабушка идет”. Принесла молока, сала, домашнего хлеба и говорит: “Ой, я думала вас здесь меньше, так я иду и еще что-нибудь принесу”. И потом говорит: “Мальчики, уходите отсюда, потому что мой внучок в днр, то как узнает, меня и вас расстреляют”.
Позже снова отправил двух ребят к бабке, чтобы молока купить, а не просить просто так, потому что у нас с собой были какие-то наличные деньги. Ребята вернулись ни с чем и сказали, что там все закрыто. И только мы вышли за село, как услышали звук перезаряжания автомата. И пошла очередь. Мы залегли и начали отстреливаться. Один готов, а с другим непонятно – но стрелять перестали.
Мы перебежали под мостом, пошли не в овраг, а в труднопроходимую посадку и залегли там. А враг наверняка думал, что мы пошли по оврагу и постоянно простреливал его. С восьми утра до восьми вечера мы просидели в этой посадке. Дальше через асфальтовую дорогу мы прошли по нашему маршруту, шли по офлайн-карте, потому что связи не было.
– Были бойцы, у которых начиналась паника?
– Было и такое. Один говорит: “Все, не буду идти”. Так говорю: “Садись под кустик, завтра россияне придут, заберут вас”. Отвечает: “Нет, я пойду”.
Усталость была огромная. Но нужно было идти и все это понимали. Друг друга поддерживали, молодцы. У меня автомат и рюкзак забрали, потому что моя задача – вести. По очереди несли мой автомат.
И в самом конце уже, когда переходили линию боевого столкновения – это было самое страшное. Чтобы и свои не “встретили”, и те не догнали. Там началось: “Нас всех убьют, мы все умрем”. Говорю: “Давай вперед иди”. И пошел.
– А что было по связи?
– За два дня до выхода появилась связь и я набрал командира бригады и говорю, что нужно кого-то для связи на таком-то направлении, чтобы мы могли выйти и не перестреляли свои. Вышел от старшего начальника представитель, свел меня с командиром напротив. И уже с ним была связь каждые три часа.
Уже на линии мы шли по дорожке между минными полями. И нам запустили ракету. Но пока мы шли, забыли, где эта ракета была запущена. Набираю и прошу запустить еще одну – но больше нет. Тогда тот командир говорит, что сейчас наблюдательный пост посветит телефоном. Он слышал, что мы идем.
А еще – говорит он, что нужно будет два км очень быстро пробежать. Говорю как – мы еле ползем. В конце концов нас увидел наблюдательный пост: “Свои? Свои. Проходите!”
– Какие ощущения, когда вы десять дней почти не ели и здесь пришли к своим?
– Очень крутые ощущения – все просто попадали. Едва не плакали, землю целовали. Самое главное, что мы вышли живыми. Нас отвезли в школу в соседнем селе – накормили, помыли, подстригли. Я сразу сообщил командиру бригады. Позвонил по телефону девушке.
На следующий день я уже был у командира бригады. Получил погоны подполковника, потому что я еще майором тогда был. Дальше две недели реабилитации, а затем все в строй. Командир бригады предложил мне должность при штабе, а я согласился.
– Как вы вообще пошли в военный лицей?
– Еще после седьмого класса говорит мама: “Может пойдешь?”. Все равно нужно куда-то идти через год-два. Поехали мы смотреть, потому что там была экскурсия, день открытых дверей.
Возвращаемся домой и мама говорит, что не пойдешь. Но я уже настроился, и решил идти. Преподаватели были в основном военные люди, и один из них был танкистом. И он так расхвалил это дело, мол только танкисты. Мол, зачем бегать, ведь можно ездить.
И в итоге сначала лицей, затем Львовский институт Сухопутных войск, который позже стал академией. И в 2011 году я перешел служить в 17-ю танковую бригаду.
– За какие бои у вас самая большая гордость? Вот вы либо участвовали, либо планировали, и вы гордитесь этой планировкой или боем.
– Наверное за каждый бой, начиная с 2014 года. Это и бои за Савур-Могилу, и Дебальцево, и в районе Нижней Крынки, где мы с десантниками были, и в Мариуполе, и под Волновахой. Каждый бой по-разному проходит, потому и запоминается.
– Есть ли такое сражение, которое можно ставить в пример? Возможно, сделали что-то новое и неожиданно для врага на него напали?
– Наверняка можно сказать о бое за Савур-Могилу, он был показателен. Это была неприступная крепость, одна из самых высоких точек на востоке, из которой без бинокля можно было корректировать огонь. Там просматривалось примерно 80 км.
И тогда же было запрещено провоцировать. То есть мы ответ не могли давать, а по нам стреляли. Это очень запомнилось, потому что враг сыпал все, что можно, и мы четыре часа просто не вылезали из танка, потому что не было возможности поднять головы.
Враг думал, что их оттуда никто не выбьет, потому что до нас там были 30 и 51 бригады, но они не могли взять эту высоту. И туда перебросили нас, танкистов. Нас передали первому воздушно-десантному батальону 25 бригады и за три дня мы захватили эту высоту.
– За счет чего? Сколько у вас было техники, людей?
– За счет огневого поражения. Мой танк прикрывал спины остальных танков. Всего было четыре танка. Десантники поднимались вверх без техники.
И в то время постоянно работала вражеская артиллерия – грады, тяжелая артиллерия, минометы. Постоянно сыпалось что-то на голову. И по команде старшего начальника мы по одной стеле отработали – прекратился огонь и туда зашли десантники. Отработали по другой – снова зашли. Это классика, которая сработала – и враг ушел оттуда.
– А как ваша мама узнала о том, что у нее сын – Герой Украины?
– Когда сын ей сказал (смеется), он сам сначала не знал.
– А как вы об этом узнали?
– Сидел у командира бригады на совещании. И тут крик: “Грудзевич, иди сюда. 10 минут, собираешь вещи и едешь в Кривой Рог – героя тебе дают”.
На следующий день, когда получил уже, сразу позвонил родителям: “Говорю, можете поздравлять”. У папы и мамы слезы.
Те люди, которые были со мной – герои, в любом случае. Те люди, которые сейчас воюют, помогают – все они герои. Пусть и не всех нашли государственные награды. Независимо от того, это военнослужащие или волонтеры. Они заслуживают, прежде всего, уважение за то, что они делают. Потому что они не пошли куда-то, не уехали, не остались в стороне, а выполняют свою работу. И в принципе делают ее хорошо, потому что Россия стоит на месте.
Россия всегда, всю свою историю, пытается проглотить Украину. Но у нее этого не получится, потому что это очень большой кусок для нее. Но эта война наверняка надолго. И надо понимать – если мы сложим оружие, не будет Украины, если россияне сложат оружие – не будет войны.
– И наконец о вашей танковой бригаде.
– 17-я отдельная танковая бригада имени Константина Пестушка. Дислоцируется в городе Кривой Рог. С 2014 года она участвует в боевых действиях по всем направлениям. Это мощная огневая сила, которая может оказать помощь любому и где бы то ни было. Но очень часто 17 танковая придана другим подразделениям, поэтому не часто ее слышно и она не на слуху. И наши танки повсюду.
Источник: Адриан Радченко, «Апостроф».
