После вторжения в Украину открыто высказываться в России становится все сложнее: в рейтинге состояния свободы слова страна в этом году оказалась в антилидерах – рядом с Венесуэлой. Считается, что толчком к ухудшению отношений Кремля с журналистами стала война против Украины. Но зародилась проблема 24 года назад во время другой войны – в Чечне.
В начале нулевых, с приходом к власти президента Владимира Путина Москва решила покончить с “вакханалией свободы слова” времен первой войны в республике, рассказывают работавшие на Северном Кавказе журналисты. Им пришлось выбирать: играть по навязанным сверху правилам или рисковать свободой и жизнью.
Как в Чечне зародилась современная российская пропаганда, кто пострадал от нее первым и могла ли, а главное, хотела ли пресса противостоять государству – в аналитическом репортаже сайта Кавказ.Реалии.
Этот текст «Кавказ.Реалии» подготовили в партнерстве с правозащитным центром “Мемориал” в рамках их проекта “30 лет до”. Точки зрения редакции и “Мемориала” могут не совпадать.
Создание оправдательной базы
В первом тексте этого цикла редакция Кавказ.Реалии рассказала об уникальных для журналистики условиях в первой российско-чеченской войне 1994–1996 годов. Тогда федеральная пресса свободно освещала неудобные для властей подробности конфликта и симпатизировала как страдающему населению республики, так и воюющим сторонникам ее независимости. Во вторую войну все изменилось, говорит член совета Центра защиты прав человека “Мемориал” Александр Черкасов. И началось это с изменения отношения прессы к чеченскому вопросу.
В межвоенный период на Северном Кавказе широко развернулся бизнес на заложниках. Особенно прибыльными тогда считались похищения журналистов. Конкретные имена причастных к этому назывались редко, однако “Новая газета” утверждала, что порой в похищениях принимали участие так называемые полевые командиры Чеченской республики Ичкерия (ЧРИ). По оценке издания “Коммерсантъ” в 2002 году, средняя “цена” пленного репортера составляла от 500 тысяч до миллиона долларов.
Например, за сотрудников ОРТ Романа Перевезенцева и Владислава Тибелиуса потребовали два миллиона долларов – их в середине января 1997 года похитили по пути из Грозного в ингушскую Назрань. В том же году три месяца в плену провели журналисты Радио России Юрий Архипов, Николай Мамулашвили, Лев Зельцер и корреспондент ИТАР-ТАСС Николай Загнойко. По словам директора агентства Виталия Игнатенко, корреспондентов “оценили” сначала в три миллиона долларов, потом “цену снизили” до двух.
Чуть дольше – 101 день – в заложниках провела съемочная группа НТВ: Елена Масюк, Илья Мордюков и Дмитрий Ольчев. Их похитили в мае 1997 года у чеченского села Самашки. Сообщалось, что телевизионщиков освободили после выкупа в два миллиона долларов. Вместе с ними отпустили и корреспондентов телепрограммы “Взгляд” Владислава Черняева и Ильяса Богатырева – они приехали в Чечню снимать фильм “Торговля людьми” и сами стали жертвами похитителей. Дольше всех в плену провели журналист самарского телеканала РИО Виктор Петров, местная активистка Светлана Кузьмина – их отпустили лишь через два года. С ними был и московский правозащитник Александр Терентьев – он скончался в плену.
О конечных суммах выкупа власти старались молчать. Привлеченный к вызволению пленных журналистов ОРТ Перевезенцева и Тибелиуса олигарх Борис Березовский вовсе заявил, что их отпустили “без каких-либо условий”. Позже это опроверг майор армии, журналист “Новой газеты” Вячеслав Измайлов. По мнению правозащитника Александра Черкасова, все эти сделки с выкупами только “разогревали рынок”.
“Похищение людей между войнами стало системой. Есть версия, что это организовывали российские спецслужбы и страшный Березовский, но это разговор в стиле “унтер-офицерская вдова сама себя высекла”, – вспоминает правозащитник. – Похищать корреспондентку НТВ Елену Масюк и членов ее группы было не самым разумным решением со стороны боевиков. Полагать, что после этого симпатии журналистов будут на чеченской стороне, было бы довольно странно”.
После освобождения Масюк руководство НТВ обвинило правительство ЧРИ в попустительстве похищениям, а российские власти – в неспособности защитить журналистов.
Отношения между Кремлем и руководством Чечни только ухудшались, в то же время нарастали страх и неприязнь журналистов к радикальным сторонникам независимости республики.
Окончательного пика напряжение между федералами и Ичкерией достигло после нападения на Дагестан вооруженных группировок под руководством Шамиля Басаева и Хаттаба в августе 1999 года и серии терактов в начале сентября. Тогда после взрывов жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске погибли 313 человек, более 1700 получили ранения. По официальной версии, эти акции “были организованы и профинансированы группами северокавказских боевиков”, по другой – популярной среди общественности, некоторых журналистов, политологов и бывших силовиков, взрывы устроили сотрудники ФСБ.
В ответ на случившееся президент России Борис Ельцин, который к тому времени уже готовился покинуть свой пост, подписал указ о “повышении эффективности контртеррористических операций” на Северном Кавказе. В тот же день Грозный и его окрестности начали бомбить, а 30 сентября 1999 года российские военные зашли на территорию республики. Так началась вторая чеченская война. Активные боевые действия длились менее полугода, но официально режим “контртеррористической операции” был отменен лишь в апреле 2009 года.
По мнению правозащитника Александра Черкасова, Кремль грамотно использовал нападение на Дагестан и взрывы жилых домов, чтобы оправдать в глазах населения начало очередной войны в Чечне. И произошло это не без помощи прессы, которая “раскручивала мощную истерию”, убежден журналист и правозащитник Станислав Дмитриевский. По его мнению, именно тогда в обществе возникло убеждение: чеченцы виноваты сами.
Обслуга Кремля
Сразу же после ввода войск в Чечню власти взяли под жесткий контроль доступ журналистов в республику – по сути, организовав информационную блокаду, вспоминает бывший корреспондент Радио Свобода, который работал тогда в республике (он пожелал сохранить анонимность).
Все журналисты обязаны были получить аккредитацию Росинформцентра. Выезды на съемки сопровождала пресс-служба Минобороны, длились они всего несколько часов. При этом запрещалось самостоятельно передвигаться по территории республики и говорить с военными. За любое нарушение сразу же лишали аккредитации – это случилось, например, с корреспондентом ОРТ Вадимом Челиковым, который без разрешения снял работу военной базы россиян в Ханкале.
Несмотря на информационную блокаду, некоторым журналистам все же удавалось прорваться в нужные точки даже без аккредитации, вспоминает Дмитриевский. Это, по его словам, напоминало партизанские вылазки: “Был необходим целый маскарад. Меня переодевали, сажали в машину с другими чеченцами со словами: “Запомни, ты – чеченец, едешь на похороны”. И вот с кирпичной рожей я проезжал блокпост “Кавказ-1″ на чечено-ингушской границе, используя весь свой лексикон из 15 чеченских слов, которые тогда знал. А потом на внутренних постах всем уже было безразлично, какой у меня паспорт”.
Через несколько месяцев правила изменились: в Чечне стал действовать только один пропуск от помощника президента Сергея Ястржембского. Пропуск давал право получать сообщения из военных пресс-центров в Моздоке, Гудермесе и Ханкале и участвовать в контролируемых групповых поездках в Чечню.
Получить этот скорее ограничительный документ могли только российские журналисты – у иностранных почти не было шансов. Как говорит чешский журналист Яромир Штетина, освещавший вторую войну, федералы намеренно делали из Чечни “черную информационную дыру”.
Наши собеседники вспоминают, что сотрудники иностранных СМИ тогда не то что не приняли, они совершенно не поняли новые правила. Поэтому Кремль перешел к активным действиям.
В декабре 1999 года за нарушение аккредитационного режима в Чечне задержали семь работников СМИ из Америки, Великобритании и Испании. Вертолетом их доставили на российскую военную базу и продержали там девять часов.
Через несколько недель за отсутствие аккредитации корреспондента лондонской газеты “Таймс” Джайлса Уиттэлла лично арестовал командующий группировкой войск на Северном Кавказе Виктор Казанцев. До этого из республики выслали его коллегу Энтони Лойда – по подозрению в шпионаже сотрудники ФСБ допрашивали его в Моздоке четыре дня и отпустили под давлением британского посольства в Москве.
Японского журналиста Масааки Хаяси, который работал в республике с 1994 года, российские военные отпустили только после обещания немедленно покинуть Чечню. Его задержали в августе 2000 года по той же причине – отсутствие аккредитации.
Однако под аресты и задержания попадали и российские журналисты – по самым разным поводам.
В сентябре 2000 года военные в прямом эфире НТВ пытались сорвать работу сотрудников канала у базы в Ханкале, они заставили оператора лечь на землю. Присутствовавший там полковник, имя которого установить не удалось, пообещал убить корреспондента Вадима Фефилова в случае неподчинения. Первый замначальника Генштаба Валерий Манилов обвинил в инциденте самих журналистов – оказалось, что нарушением закона военные теперь считают и прямые включения корреспондентов в эфир новостей.
Еще одним громким событием стало задержание обозревателя “Новой газеты” Анны Политковской в селении Хатуни. Формально военные 45-го полка ВДВ остановили журналистку якобы из-за отсутствия документов, однако в “Мемориале” сообщили, что от Политковской потребовали уничтожить все записи после посещения чеченского села Махкеты.
Самое страшное в задержании Политковской были даже не угрозы расстрела, а изъятие ее блокнота, рассказывает правозащитник Александр Черкасов. По его словам, многие источники журналистки впоследствии были убиты: “Методично объезжали всех по этому блокноту и убивали. Делали это люди из группировки воздушно-десантных войск вместе с прикомандированными в село Хатуни сотрудниками ФСБ. Там же работал, точнее координировал исчезновения людей, известный ныне Игорь Стрелков (Гиркин), экс-лидер сепаратистов в Донецке”.
Иногда российские военные даже не пытались найти повод для задержания, как это случилось с бывшим сотрудником Радио Свобода, который поговорил с нами на условиях анонимности. Во второй российско-чеченской войне он работал на стороне, которую контролировали “федералы”, а его коллеге Андрею Бабицкому удалось попасть на сторону воевавших за независимость чеченцев.
В ноябре 1999 года нашего собеседника остановили на границе Чечни и Ингушетии. Военный комендант без объяснений забрал у него все документы, в том числе и аккредитацию, и отправил под арест. Более суток он провел в зиндане – земляной яме.
“Когда мой коллега по Радио Свобода Андрей Бабицкий позвонил коменданту блокпоста, тот пьяным голосом потребовал взамен моего освобождения проститутку: “Оплати ночь и забирай своего “этого”. Вот так они себя тогда вели, с самого начала дали нам понять: все, что было в первую войну, закончилось. Теперь другие правила игры: журналисты будут обслугой Кремля и военных – писать, что им скажут, и доставлять проституток”, – рассказал журналист в разговоре с сайтом Кавказ.Реалии. Освободить его удалось лишь при участии Руслана Аушева – главы Ингушетии на тот период.
Через два месяца в Чечне задержали и самого Бабицкого – это, по словам нескольких наших собеседников, стало новым этапом в отношениях прессы и Кремля.
Дело Бабицкого как атака на свободу слова
Бабицкий перестал выходить на связь с редакцией Радио Свобода в конце января 2000 года, во время отъезда из охваченного боями Грозного. СМИ сообщили тогда, что его задержали федералы по обвинению в участии в незаконных вооруженных формированиях. В Администрации президента РФ эту информацию отрицали несколько дней. Однако в начале февраля все же признали задержание, пообещали привезти Бабицкого в Москву и выпустить его под подписку о невыезде. Но уже через несколько дней стало известно, что корреспондента “обменяли” на российских военнопленных и передали чеченским командирам.
Такое заявление сделал помощник и.о. президента Сергей Ястржембский на брифинге в Росинформцентре: “На одном из перекрестков дороги Аргун-Шали произошел обмен, в ходе которого господин Бабицкий был обменян на военнослужащих, которые находились в плену у бандитских формирований. Андрей Бабицкий согласился с таким обменом, и он состоялся. За Бабицкого вооруженные боевики вернули трех российских военнослужащих: это господа Заварзин, Дмитриев и Васильев”.
С точки зрения международного права обмен журналиста на военнопленных абсолютно недопустим, заявил директор Московского офиса правозащитной организации Human Rights Watch Дидерик Лохман: “Российские власти его будто бы использовали как заложника. Они часто обвиняют в этом чеченцев, а сами в итоге применили к Андрею Бабицкому такой же ход”.
Не менее сотни журналистов тогда подписали заявление, в котором обвинили Кремль во лжи и потребовали вернуть Бабицкого.
Комментируя эту историю, бывший директор Русской службы Радио Свобода Ефим Фиштейн подчеркивает, что спасение сотрудника тогда было основной задачей редакции: “Главным для нас было добиться его освобождения. Мы не могли вступать ни в какую игру, потому что для нас это вообще не игра была”.
25 февраля 2000 года неизвестные люди доставили журналиста в Махачкалу, где его снова задержали якобы за прописку в гостинице по фальшивому паспорту. В отношении него завели уголовное дело по статье о подложных документах.
Через восемь месяцев Советский районный суд Махачкалы признал корреспондента Радио Свобода виновным и приговорил его к штрафу в размере 100 минимальных размеров оплаты труда. Бабицкий был освобожден от этого наказания по амнистии, объявленной в связи с 55-й годовщиной победы в Великой Отечественной войне.
Чешский журналист Яромир Штетина признал, что историю с Бабицким западные корреспонденты оценили как атаку не только на него самого, но и на свободу слова в России в целом. Коллега Бабицкого по работе в Русской службе Радио Свобода уверен, что российские власти тогда постарались запугать западных журналистов, которые совсем не понимали новую политику по отношению к ним.
“Когда государство показало, что может делать с журналистами все что угодно – задерживать, избивать, передавать чеченским боевикам, – всем корреспондентам, в том числе и западным, стало понятно, что теперь придется работать по кремлевским правилам или же не работать вообще”, – говорит он.
Фиштейн убежден, что именно с этого момента Кремль начал действовать, по его выражению, “бандитскими мерами”, которые отточены к настоящему времени: “Сегодня мы это видим на примере американских журналистов, которых арестовывают для обмена на какого-нибудь российского разведчика. Например, это случилось с Эваном Гершковичем из The Wall Street Journal. Государство бандитское, оно рассуждает по-бандитски и использует бандитские методы взятия заложников для последующего обмена на реальных террористов. Это испытанный прием. Так действует сегодня ХАМАС, так действует и Россия”.
“Грязные игры пропаганды”
По общему мнению наших собеседников, во время первого ввода войск в Чечню в 1994 году Россия проиграла информационную войну. Однако во второй кампании Москва решила отыграться.
Российские власти начали активно устраивать “грязные игры”, говорит правозащитник Александр Черкасов. Он вспоминает один из первых эпизодов этой войны с кадрами, на которых российские военные тащили тела убитых чеченских бойцов на тросах за бронетехникой. В начале февраля 2000 года эту съемку показали за рубежом под авторством немецкого журналиста Франка Хефлинга. Однако выяснилось, что видео, которое он приписал себе, на самом деле сделал российский корреспондент “Известий” Олег Блоцкий.
“Российская пропаганда прекрасно использовала этот эпизод, сместив акценты с подлинности записи на подлинность авторства, заявив, что все это фальшивка. После этого западные компании перестали принимать любые съемки, не сделанные представителями западных медиа. Мы с этим столкнулись в марте 2000 года, когда после массового убийства жителей села Новые Алды российскими военными международные суды в Париже и Страсбурге отказывались принимать видео, снятые местными жителями, а не иностранными журналистами”, – рассказывает Черкасов.
Блокада и жесткая цензура ограничивали получение полной картины из Чечни и подробностей трагедии гражданского населения. Отказы зарубежных СМИ на съемки из республики только усугубили ситуацию, продолжает Черасов, поэтому зимой 1999 года “Мемориал” открыл постоянные офисы на Кавказе. Первый появился в Назрани – в его задачи входило не только документирование фактов нарушений прав человека в Чечне, но и помощь журналистам в сборе информации. В 2001 году “Мемориал” учредил сайт “Кавказский узел”, который работает до сих пор, несмотря на то что в 2021 году издание было признано иностранным агентом.
Но это не остановило экспансию на свободу слова в России. К 2002 году все СМИ в стране оказались под жестким контролем властей, сообщается в докладе Московской Хельсинкской группы “Цена правды о Чечне”. Новый президент России Владимир Путин поучаствовал в этом лично.
В мае 2000 года замминистра печати Андрей Романченко назвал работу и позицию Радио Свобода “враждебной”. Через год, когда на радиостанции появилось вещание на чеченском, аварском и черкесском языках, российские депутаты охарактеризовали это уже как “грубое вмешательство во внутренние дела России”.
В августе 2002 года помощник президента Ястржембский обвинил недавних соратников властей Владимира Гусинского и Бориса Березовского в “вакханалии свободы слова”, которую они якобы использовали для достижения политических целей и шантажа чиновников. Тогда Ястржембский объявил о новой системе отношений с прессой, на которую у государства, по его утверждению, наконец появилась “политическая воля”. Она вылилась в запрет вещания Радио Свобода на территории России – это постановление 4 октября 2002 года подписал Путин.
Фиштейн подчеркивает, что Радио Свобода продолжило свою работу, несмотря на запрет: “Мы никогда ничего не согласовывали с российской властью, и путинского разрешения на вещание не спрашивали. Поэтому мы работали и после 2002 года, вплоть до последнего времени, пока нас фактически не изгнали с территории РФ”.
Московское бюро закрылось только через 20 лет после путинского постановления, когда в феврале 2022 года президент РФ ввел войска в Украину.
“Я считаю, что именно вторая чеченская война стала переломным моментом в зарождении российской пропаганды в нынешнем виде, – говорит на условиях анонимности экс-журналист “Свободы”, работавший в одно время с Бабицким. – Это началось с отдельных обозревателей типа Михаила Леонтьева, который изо всех сил нахваливал российскую власть и всякие официальные пресс-службы. Генерал-полковник Валерий Манилов от Генштаба каждый вечер собирал журналистов на Зубовском бульваре и нудным голосом вешал на уши лапшу об успехах борьбы с “террористами”. Смешная даже пропаганда была. Сейчас у нас глава департамента информации Минобороны Евгений Конашенков ежевечерне вещает о великих победах над Украиной, и это уже совсем не смешно”.
***
Сравнивая поведение Кремля в информационной войне в Украине сейчас и в Чечне 20 лет назад, действительно можно заметить не только сходство приемов, но и их ужесточение.
За последние два года Минобороны уже несколько раз ловили на фейках: военные пытались выдать кадры времен Второй мировой войны за уничтожение баржи украинских войск; генерал Конашенков в своих сводках четыре раза сообщал о взятии одного и того же поселка, а если сложить всю украинскую технику, о ликвидации которой официально отчитывались в России, то ее количество превысит всю технику в соседней стране даже с учетом западных поставок.
Иностранных журналистов в России по-прежнему задерживают (как Алсу Курмашеву из Татаро-башкирской службы РС) и депортируют (как гражданина Казахстана Владислава Иваненко).
Российских же корреспондентов после начала войны сажают за слово “война” по новым статьям о “дискредитации” или “фейках” про армию (редактор хакасского издания “Новый фокус” Михаил Афанасьев, автор телеграм-канала “Протестный МГУ” Дмитрий Иванов, журналистка из Барнаула Мария Пономаренко); объявляют иноагентами, а их редакции – нежелательными организациями (телеканал “Дождь”, “Новая газета. Европа”, “Медуза”, The Insider и т. д.).
Правозащитный центр “Мемориал”, который не только фиксировал преступления военных по отношению к мирным жителям Чечни во время обеих войн, но и отслеживал политические репрессии в России на протяжении 30 лет, еще до войны против Украины признали иноагентом, а затем ликвидировали по требованию прокуратуры.
Тех журналистов, которые в 2022 году были вынуждены уехать из России и работать из Европы, российские власти преследуют и там. Некоторые из них, как, например, журналистки “Новой газеты” Елена Костюченко и “Эха Москвы” Ирина Баблоян, заявили об отравлении неизвестными веществами. Это тоже не новшество: в сентябре 2004 года, на пути в Беслан, где была захвачена школа, похожим образом отравили Анну Политковскую. Тогда ей удалось выжить. В октябре 2006 года Политковскую застрелили в подъезде собственной многоэтажки.
Источник: Наталия Кильдиярова, Александра Соколова, «Кавказ.Реалии».
