Я просыпаюсь от кошмара, в котором террористы запрыгивают в мой сад, мне некуда бежать и негде спрятаться. Вот уже несколько недель мое сердце и разум в Израиле, хотя тело и мозг – в Северной Америке.
С того субботнего утра 7 октября я прилипла к телефону. Я получаю новости с израильских сайтов и слышу сирены воздушной тревоги, постоянно обновляю ленту X, читаю тексты комментаторов, смотрю видеоролики. Первые дни я вообще не спала. Я в Нью-Джерси представляла, как они приезжают на белых пикапах.
Теперь я закрываю на двойной замок дверь, которая никогда не запиралась. Я блокирую двери машины, включая зажигание, но все равно думаю о террористах, расстреливающих автомобили. Я перестала выгуливать собаку в темноте. Недавно в Центральном парке я увидела туалеты, расставленные вдоль одной из улиц в преддверии Нью-Йоркского марафона. В голове пронеслось, как террористы открывают огонь по длинному ряду кабинок.
Это симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) , которое я изучала в бакалавриате по психологии: легко пугаюсь, постоянно в напряжении, трудности с концентрацией внимания, проблемы со сном, постоянные гнев или агрессия. Удар, нанесенный людям в Израиле, докатился до Америки.
Видимо, когда террор транслируется мгновенно, широко и без фильтрации через социальные сети и группы в WhatsApp, шок не ослабевает. Мы еще никогда не получали такого прямого и наглядного представления о зверствах подобного рода. Но даже воздействие менее сенсационного контента повышает вероятность получения травмы или так называемого вторичного посттравматического стрессового расстройства и необходимость многолетней борьбы с психологическим уроном.
Ученые из Калифорнийского университета в Ирвайне изучили влияние на американцев новостных выпусков после терактов 11 сентября. Исследование 2013 года показало, что люди, не находившиеся рядом с местом терактов, но смотревшие новости интенсивно, подвергались повышенному риску: примерно у 12% из более чем 1000 участников исследования был зафиксирован чрезвычайно высокий уровень стресса, психического и физиологического. У участников с вторичным посттравматическим стрессовым расстройством это проявлялось и через три года.
Исследование после террористического акта во время Бостонского марафона, когда погибли три человека, показало, что у людей, следивших за освещением события в СМИ, симптомы ПТСР проявлялись даже два года спустя. В другом исследовании Бостонского университета после инцидента в 2018 году, когда 19-летний подросток убил 17 человек в школе во Флориде, ученые обнаружили, что риск развития вторичного посттравматического стрессового расстройства повышается, если зрители подвергаются воздействию нескольких типов СМИ. То есть после просмотра сообщений о случившемся в социальных сетях и прессе, а также чтения сообщений на мобильных телефонах вероятность развития этого состояния выше, чем когда люди видели только телевизионные репортажи.
Это актуально и в Израиле. «С начала войны мы в ERAN – на горячей линии первой эмоциональной помощи – уже ответили на более чем 50 тысяч звонков, – рассказывает Шири Дэниэлс, директор этой организации. – И большинство звонков поступило от людей, не пострадавших от ХАМАСа.
В первые несколько дней мы принимали по 3500 звонков ежедневно, и до сих пор получаем по 1500. Люди сообщают о симптомах травмы после просмотра видеороликов. Одна мать рассказала о дочери, которая перестала есть».
Люди не едят, не спят, испытывают стыд и чувство вины, не могут говорить. Это коллективное явление, и нет сомнений, что оно напрямую связано с массовым просмотром этих видеоматериалов.
«У нас естественная тяга к боли, – объясняет терапевт Галит Фельдман. – Если на теле рана, мы инстинктивно прикладываем к ней руку, поскольку хочется исцелить ее. Вместо этого мы расчесываем рану… и снова переживаем ужас прошлого». По мнению Дэниелс, «в военное время мы якобы ищем информацию, но на самом деле становимся зависимыми от порнографии ужасов. Люди поглощают эти видео, и ничего не могут сделать».
Есть и другая реакция: чувство вины. «Просмотр видеозаписей воспринимается как некая цена, которую мы должны заплатить, компенсация за несправедливость: почему меня пощадили, а других нет?» – говорит Фельдман.
«Мы справляемся с чувством вины выжившего, в наши дни очень распространенным, – соглашается клинический психолог Нирит Гордон. – Просматривая видео, я в определенном смысле цепляюсь за идею, что со мной этого не случится».
* * *
Воздействие жестоких образов военного времени имеет последствия не только для психики. Оно влияет на воспитание детей. Когда дети видят, как их родители преодолевают трудности, не теряют надежды и справляются с проблемами, они учатся подражать такому поведению. Если же родители плачут или опустошены, например, после просмотра репортажей в СМИ, детям приходится самим преодолевать подобные ситуации.
Доктор Атерет Гевиртц-Мейдан из Школы социальной работы Хайфского университета совместно с профессором Арье Лазаром с факультета поведенческих наук и психологии Ариэльского университета изучали связь между сексуальной активностью и травматическими симптомами (повышенная бдительность, ощущение постоянной «готовности», воспоминания, чувство отрыва от реальности, тревога и т. д.) среди 800 испытуемых, мужчин и женщин.
«Наблюдение за событиями войны через различные средства массовой информации – новости, социальные сети, WhatsApp и Telegram – сильнее всего снизило частоту сексуальной активности, – утверждает Гевиртц-Мейдан. – Эффект был сильнее, чем даже в ситуации, когда люди непосредственно сталкивались с этими событиями».
«Причина негативного воздействия СМИ, – добавляет она, – в том, что мозг часто не различает, что мы видим на экране, а что – в реальности. Поэтому воздействие травмирующих событий на экране может переживаться даже интенсивнее». Галит Фельдман опасается, что «после войны пойдет волна насилия – от воинственности и агрессивности до насилия в семье. Воздействие насильственного контента со временем приводит к снижению чувствительности. Целое общество, по сути, приучает свой мозг к садизму и насилию на новом, экстремальном уровне. Это может привести к социальной патологии: мы станем менее чувствительны, менее эмпатичны. Что такое пощечина, которую дал вам муж, по сравнению с тем, что они пережили там 7 октября?»
По мнению Гордон, «мир переживает процесс радикализации. Это связано с тем массивом визуальных образов, который сейчас создают социальные сети в условиях нарастающего насилия. Куда приведет людей это распространение без цензуры?»
Израильские власти, осознавая тяжелые психологические последствия, воздерживаются от распространения 45-минутного фильма о массовом убийстве 7 октября, подготовленного пресс-службой ЦАХАЛа. Официальные лица демонстрируют фильм под наблюдением и в ограниченном количестве журналистам и лицам, принимающим решения, в разных странах, чтобы мобилизовать международную поддержку Израиля. Практикующие психиатры призывают правительство не делать фильм доступным для широкой израильской общественности.
Дэниелс объясняет: «За границей важно показывать фильм, особенно когда люди отрицают случившееся. Но здесь, в Израиле, нет необходимости убеждать убежденных, каждый день испытывающих на себе последствия злодеяний. Я не знаю ни одного человека, которого бы не затронули эти события и который не воспринимал их эмоционально. Показывать фильм – значит усугублять страдания, что может существенно повлиять на нашу работоспособность и способность помогать другим».
«Если бы только эти видео не были доступны в интернете!» – говорит Гордон.
«В течение многих лет ответственность лежала на человеке, – считает профессор Яфит Лев-Арец, эксперт по технологической этике Школы бизнеса Городского университета Нью-Йорка. – Согласно действующему американскому законодательству, социальные сети не обязаны активно искать информацию, которую необходимо удалить». Президент США Байден в статье в The Wall Street Journal написал, что иммунитет, предоставленный социальным сетям, – преступление». Тем не менее, отмечает Лев-Арец, «в таких заявлениях много лицемерия. Где начинается личная ответственность и где заканчивается ответственность корпоративная? Действительно ли мы хотим решение, что показывать публично, а что – нет, отдать организациями, цель которых – получение максимальной прибыли? И как сохранить свободу слова?»
* * *
Утром 7 октября никто не пришел на помощь, не спас жителей поселков вблизи Газы и людей на фестивале. После никто не хочет избавить нас от потока зверств, транслируемых через группы обмена сообщениями и социальные сети. Свидетельствовать от имени переживших эти злодеяния, тех, кого уже нет, и заложников, нужно, преодолевая тонкую грань между признанием событий и психическим коллапсом от чрезмерного воздействия. И ступать на эту грань сейчас следует осторожно.
