Лидер группы «Ногу свело» Максим Покровский дал эксклюзивное интервью программе «Вот Так». Музыкант рассказал, как развивалась его политическая позиция в последние годы, почему ему не важны итоги президентских выборов в России и почему он не хочет создавать антивоенный лейбл с другими оппозиционно настроенными музыкантами.
О жизни после вторжения
– Как изменилась ваша жизнь за те полтора года, что идет полномасштабное вторжение России в Украину?
– Наверное, могла бы измениться больше, если бы до этого часть моей семьи не обосновались в США. Когда мы подбирали жилье в Нью-Йорке лет восемь назад, российские выходцы там говорили нам: «Да-да, самое время эвакуироваться». А я на них смотрел и думал, а о какой эвакуации речь? Но теперь понятно.
Последний раз я был в Москве в феврале 2021 года – тогда мы готовили материал для клипа «Я боюсь». Известие о войне застало нас, когда мы с женой и дочкой улетели отдыхать на Ямайку. Отпуск был испорчен, мы проматерились весь его остаток. Затем вернулись в Нью-Йорк и с тех пор я был где угодно, но только не в Москве и не в России.
– Когда только началось вторжение, не было ли у вас периода, когда вы не могли ничего писать, петь, потому что не было подходящего языка?
– Нет. Я написал песню «Нам не нужна война» на второй или третий день после вторжения. И с тех пор я не прекращал писать. Сейчас я буду писать не так много, по крайней мере антивоенных песен. Чтобы это было не одно и то же. А чтобы это было не одно и то же, нужно оглядеться, присмотреться, что происходит внутри тебя, вокруг тебя. Пока присмотреться никак не получается. Но скоро будет еще одна песня – «Вальс улетающих птиц» – сейчас мы заканчиваем монтаж клипа. Она абсолютно об этом [о войне].
– Вы говорите, что не хотите одно и то же. А что у вас поменялось? Поменялось ли ощущение от происходящего?
– Мы ведь живем. Один кошмар накладывается на другой. Произошел кошмар в Израиле. До этого – трагедия в Нагорном Карабахе.
Но не жить нельзя. Надо жить, что-то делать. Но жить нормально тоже не получается, потому что нельзя не замечать того, что происходит.
Нужно, чтобы поменялось что-то внутри тебя, но со стопроцентным сохранением своей позиции. В творчестве надо куда-то идти, но я пока не знаю, куда.
Протестная лирика
– Насколько для вас стало неожиданным то, что произошло в 2022 году? Вы следили за протестами 2020 года в Беларуси, вы следили за тем, что происходит в России. Вы понимали, к чему все идет, или все-таки это ударило?
– Более-менее понимал. Разумеется, надеялся, что не произойдет. Более чем надеялся, что не произойдет такого кошмара.
Это как-то странно, но я все равно сравниваю: у нас в Нью-Йорке очень опасный океан – отбойное течение. Из-за разнообразного рельефа берега тебя просто уносит вода – и все. Это происходит очень плавно, но очень быстро. Видел девушку, которую пришлось спасать там – буквально 30 секунд и ее утянуло течением.
Так произошло и с нами, с обществом. Это произошло плавно, но быстро.
– У вас всегда была активная политическая позиция? То есть еще до 2022 года?
– Не всегда. Мне достаточно долго было не то, что по барабану, но это не было top of my head, не было моей первой задачей. Наверное, активная жизнь началась после того, как мы согласились, а потом тут же отказались участвовать в концерте «Шашлык Live», который был летом 2019 года и который был нужен для отвлечения внимания от демонстраций по поводу выборов в Московскую городскую думу.
Мы тогда приехали из Нью-Йорка, тут же работка подвалила. Вау! Деньга! Вперед! Чуть ли не в 5 или 6 утра поехали в этот парк культуры саундчек проводить. А чуть позже мне звонит [музыкальный критик] Артемий Троицкий и говорит: «Ты чего делаешь? Ты в чем принимаешь участие? Ты только не говори мне, что ты не знаешь». Я ему говорю: «Я не знаю. Мне деньги дают, я еду и зарабатываю деньги». И тут мы почесали репу и все поняли. И с этого момента уже началось все более активно.
Хотя может быть даже чуть раньше. «Самурай» – это такая первая ярко протестная наша песня. Я все время говорю, что не посвящал ее Навальному, но он стал прототипом для ее написания. Я просто смотрел на хорошего, сильного человека. Но поскольку в песне «Самурай» слова «Ты принял смерть, как самурай», то я говорю, что это все не про него. Алексей – живенький. Дай ему бог здоровья и терпения.
– Вы расцениваете свои песни как протестную антивоенную деятельность? Они помогают остановить войну или как-то по-другому начать к ней относиться?
– Разумеется, я расцениваю наши песни как протестную антивоенную деятельность. Более того, я никак по-другому это и не расцениваю. «Нам не нужна война» – это даже не песня, это пост в социальных сетях. Эта деятельность не помогает предотвратить войну, но за эти месяцы войны мы очень четко поняли нашу задачу. Наша музыка оказалась нужна тем россиянам, которых оглушила вся нынешняя ситуация. Их оглушило, они ушли под воду – и вот они всплывают и делают первый глоток воздуха.
У нас есть песня про Украину. А теперь мы ее исполнили на украинском языке. Я бы с радостью отдал ощущение от этой песни в обмен – даже не на жизнь – на радость, здоровье и благоденствие хотя бы одного человека. Но, к сожалению, война идет. Но я испытал это потрясающее ощущение – это ощущение единения с целым народом.
Песни в поддержку Украины
– Мой следующий вопрос был как раз про песню «Украина». Вы ее исполнили в марте этого года полностью на украинском языке. До этого она существовала в русскоязычной версии, в двуязычной версии. Как вы ее переводили? Вы ради этого выучили полностью украинский язык? Или вам кто-то помогал с переводом?
– Нам помогали. Во-первых, просто один добрый человек, который в соцсетях увидел, прислал перевод. Потом над этим работал наш украинский промоутер Максим Лиховецкий, с которым мы так ни разу и не съездили в Украину. Он готовил текст, потом еще я чего-то дописал. Нет, я не учил украинский язык, но он чуть-чуть со мной всю жизнь. Чуть-чуть – потому что я в Украине был мало и в детстве. Но немножко совсем я его чувствую.
– А получали какой-то фидбэк на ваше произношения? Я слушала песню, и кажется, что у вас очень чистая мова.
– Да! Все сказали, все сказали, что безупречно. Все сказали! Я сейчас хвастаюсь, но имею право.
– А планируете вообще приехать в Украину? Думали о том, чтобы приехать сейчас, во время войны, или это кажется неуместным?
– Проблема: очень хочу, с позапрошлого лета, и прорываюсь. Но неуместно. Неуместно, потому что я не знаю, что я там буду делать. Я даже нашел для себя формулировку: я бы хотел быть в Украине, чтобы свидетельствовать. Но это одна чаша весов. На другой чаше весов та деликатность, которую нужно проявить и которую мы стараемся проявлять. В итоге решили, что правильней и тактичней пока не ехать. Не знаю, правильное ли это решение, но я очень хочу.
– В своем роде вы начали начали изучать украинский язык. А что-то еще вы выучили для себя, может быть, вынесли из этих последних двух лет? Как они поменяли вашу жизнь?
– Есть такое телевизионное шоу – «Последний герой». Говорили про него много, спрашивали: «А правда, что вы там тараканов ели?». Но люди, которые задают вопросы, не понимают, что там про другое. Это маленькая модель жизни. И меня все время спрашивали: «Максим, а вот как это вас поменяло?» Кто-то из участников говорил, что это шоу его абсолютно изменило. Ну и дура – или дурак – что тебя это изменило. Мне верится в то, что эти два года меня не изменили.
– Может быть, что-то раскрыли в вас, дали какой-то толчок что-то узнавать, с чем-то работать в себе самом?
– Все, что раскрыли, – перед вами. Все через песни. Ничего не утаил. Все, что говорил, – от чистого сердца. Все очень сложно между нашими славянскими народами.
Терпеть. Учиться терпеть. Любить людей вокруг. Во мне ничего не изменилось. Просто мы совершенно неожиданно вошли в кошмар. Лукавый сейчас танцует на Земле. На всей планете. Я смотрю на людей и думаю, что нормальных людей это никак не изменило. Разумеется, стали раздраженными, злыми. Но надо просто стараться держать себя в руках, вот и все.
Про политические предпочтения
– Кто из российских антивоенных политиков вам ближе всего? Если бы завтра состоялись абсолютно свободные выборы, на которые были бы допущены все желающие, в том числе те люди, которые сейчас находятся в тюрьмах, вы бы пошли на эти выборы? Вы бы за кого-то голосовали?
– Разумеется, я бы пошел голосовать. Разумеется, потому что у меня есть это право. А за кого бы я голосовал, я не знаю. Есть очень большая вероятность, что я пошел бы голосовать за Навального. Не исключено, что я бы голосовал за Яшина, потому что он лично мне пообещал, что если он будет президентом, то не станет сидеть больше, чем по Конституции положено. Сидеть – в смысле находиться на посту президента.
Я, наверное, не оригинален, потому сейчас любой назовет Яшина, Навального, но в конце концов эти люди достойны того, чтобы их назвали.
– Что вы думаете по поводу выборов президента 2024 года? Или не думаете о них совсем, не планируете голосовать, хотите бойкотировать?
– Я думаю о выборах 2024 года в Соединенных Штатах Америки. Меня волнует, кто будет моим президентом. Я благодарен Байдену за то, что он поддерживает Украину. Я благодарен, как его кабинет относится к Израилю. Меня волнует вот это. Выборы в России – это будет, наверное, очередной фарс.
В плане выборов в России меня волнует другое: какое количество мемов и веселья будет вокруг этого. Какое количество будет совершенно каких-то глупостей, нереальных каких-то вещей, которые сопровождают весь паноптикум, происходящий в этой стране. Кто как на эту тему пошутит, какой стишок хороший напишет. Это я с удовольствием сделаю.
– Да, уверена, это будет целая бездна. Хочу спросить еще, что вы думаете про нынешнюю оппозицию? В одном из своих интервью вы сожалели, что оппозиционные силы сейчас – те политики, которые находятся за рубежом и свободны, – не могут объединиться. Они не могут создать какую-то коалицию, умерить гордыню ради общих интересов и образовать некое правительство в изгнании. Вы бы хотели, чтобы ваши интересы кто-то представлял?
– Я уверен, что демократия в этих оппозиционных российских кругах могла бы существовать уже сейчас. Те люди, которые донатят деньги политическим движениям и организациям, ждут результатов какой-то работы. Я хотел бы, чтобы меня кто-то представлял, и я глубоко убежден в том, что оппозиционные политические силы в логическом и даже юридическом смысле могли создать некое виртуальное государство. Но сейчас у этого государства нет территории, нет валюты. Но если оно хочет представлять из себя политическую силу, оно должно работать так, как работает государство.
Соответственно, политические и оппозиционные силы обязаны объединиться. А если они не могут объединиться, то в такой модели государства их должны отключать от питания – в данном случае от голосов и донатов избирателей. Я не очень последователен сейчас, но если бы я мог такую систему расписать и предложить, то был бы успешным ученым или политиком. Я всего-навсего музыкант Максим, но я убежден, что любое демократическое государство, даже виртуальное, должно быть подчинено каким-то законам. Они не должны каждый день между собой сраться. Они ничего не делают. Они проедают деньги своих доноров. Вот и все.
Про оппозицию в музыке
– Я хотела вас спросить про музыкальное объединение. Вы как-то предлагали идею создания такого антивоенного лейбла, чтобы собрались все антивоенные российские музыканты и сделали что-то мощное, что двигало бы протестную антивоенную российскую культуру. Не думали ли вы о том, чтобы инициировать такой проект самостоятельно?
– Я прекратил об этом думать в первый месяц войны, когда у меня не получилось собрать музыкантов, чтобы мы исполнили все вместе одну песню. Я предложил песню «Нам не нужна война». Я ее видел как некий модуль, чтобы каждый мог сам написать для себя слова. И моя идея абсолютно прогорела. Мне ответило очень мало людей. Почти никто. И последнее, чем я буду заниматься, это объединяться с какими-то российскими музыкантами. Я попробовал, напоролся на полное непонимание. Мне больше этого не надо.
– А вы не слушаете каких-нибудь молодых российских исполнителей вроде Монеточки, Noize MC?
– Я не фанат русской музыки, но кого-то я знаю, кого-то слушаю. Ваню Нойза я очень уважаю. Несколько месяцев назад были прекрасные интеллигентские посиделки у него. Я тоже был там-где-он-живет. К нам на концерт недавно заходил Лигалайз. Мы спели вместе со сцены. Конечно, есть достойные люди, к ним, разумеется, есть уважение.
О будущем России
– В 2019 году вы рассказывали про свою дочку, что она очень хочет остаться русской и будет оставаться всегда. Что такое для вас в 2023 году быть русским? Как-то меняется ваше национальное самоощущение?
– Да нет. Я недавно получил свежий российский загранпаспорт. Вместо того, чтобы вытереть одно место старым, я получил новый. Я сказал публично: это ради тех людей, у которых осталась совесть, у которых осталась ненависть к тому злу, которое происходит. Я не отрекаюсь от того, что я россиянин. Я, правда, не очень сильно использую этот паспорт – в нем нет ни одной визы, ни одной печати, но он у меня есть. Я останусь гражданином России, я не отказываюсь от этого.
– При этом в 2019 году в одном из интервью вы сказали, что российское общество деградирует. Что вы имели в виду тогда и как вы видите ситуацию с российским обществом сейчас?
– Это очевидно как то, что я Максим и у меня десять пальцев. Дима Спирин из группы «Тараканы» запостил видео, где какие-то красавчики в военной форме поют: «Не жди повестки, брат». Мы подъезжали к Варшаве, когда я это включил с телефона. У нас водитель – украинец, промоутер – беларус, и у всех просто взрыв мозга. Дима Спирин – абсолютно мудрый, порядочный, антивоенный человек. Он это постит с комментариями о том, чтобы все понимали, куда дальше мы катимся. Я не знаю, как это еще можно комментировать. Я уже такого «шедевра» не напишу. Если я буду глумиться, стараться, если это будет какая-то сверх-сатира, то все равно такого уже не напишу.
Я хочу написать сверхсатиру. У нас сейчас в семье идут споры, выпускать или не выпускать сатирическую песню. Мы были последние эти два года очень-очень серьезными. Но у меня есть очень сатирическая песня. И мы не знаем, стоит ли ее выпускать, потому что то, что происходит вокруг, реальность – это даже не сатира.
– Российская антизападная пропаганда постоянно утверждает, что главная цель существования США – это уничтожение России. Что они ненавидят русских. Вы сталкивались с каким-то таким отношением?
– Нет, я не сталкивался. И более того, к нам относятся с уважением. Они же видят, какой русский. Я живу на «черном блоке». Меня окружают african american. Но они нас любят, потому что мы мирные, потому что мы им дарим улыбку. Когда узнают, что происходит в России, они к нам с состраданием относятся. То есть, наоборот, там никакого отрицания нет.
– Еще до 2022 года вы говорили, что любите Россию. Вы любите ее и сегодня?
– Я испытываю к ней сложные чувства. Я просто не знаю, что я сейчас могу сказать. Ответ: не знаю. Я ей желаю добра, я желаю ей выздороветь. Я делаю все, что могу, чтобы она выздоровела. Но выкидывать сейчас руку вверх и говорить: «Я люблю Россию» – я бы, наверное, не стал. Я ее жалею, как жалеют больных.
– В одном из своих интервью вы, отвечая на вопрос, кем являются жители нынешней России, сказали, что они могут быть как жертвами, так и соучастниками преступлений одновременно. По-вашему, это такой стокгольмский синдром?
– Это такой вопрос-игрушка. Мне нравится эта история про стокгольмский синдром, но есть другой синдром – я не знаю, как его называть. Стокгольмский синдром – это когда жертва начинает любит палача. А тут обратная ситуация – когда тот, кто получает добро, начинает ненавидеть своего благодетеля. Антистокгольмский синдром.
Мы пытаемся делать россиянам лучше. Они нас за это любят? Большинство нас ненавидят. Мы просто не можем молчать. Мы многим пожертвовали за право находиться в свободном мире, говорить свое слово. Этим мы, наверное, что-то делаем для России. Но за это Россия нас ненавидит. Как мы назовем этот синдром? Назовем сегодня варшавским.
– Как вы считаете, насколько большую часть своей российской аудитории вы потеряли после того, как начали писать острополитические антивоенные песни?
– Одну потерял, приобрел другую. Но для нас это не бухгалтерия. Для нас это просто необходимость так себя вести – жить и говорить. Да, потерял, но ничего страшного.
– Есть ли ощущение, что россиянам близко то, что вы делаете, или, наоборот, их отторгает ваша позиция?
– Как я уже сказал, мы оказались нужны и важный той аудитории, которая всплыла после удара. Это та задача, которая нашла нас – не то, что бы мы ее сами искали. Но разумеется, тех, кто нас ненавидит, тоже хватает. И они были еще до войны.
– Вас волнует, что будет дальше с Россией?
– Любого человека волнует, что будет дальше с Россией. Разумеется, волнует, потому что хочется, чтобы она встала на путь выздоровления. Но волнует в том смысле, что я могу без нее прожить. Всю жизнь строить на этом волнении, проводить какие-то действия, которые помогут мне вернуться, наводить мосты, не буду. У меня куча дел.
Источник: «ВотТак».
