Среди бурных событий прошедшей недели неожиданно ярким оказался день рождения Эдварда Саида, которому было посвящено немало панегириков в печати и социальных сетях. Это и неудивительно. Саид – едва ли не единственный известный миру палестинский мыслитель, автор, среди многих прочих, книги “Ориентализм”, ставшей своего рода прототекстом всех современных постколониальных штудий. Книга эта объясняет, как западный империализм создал образ Востока, который он веками эксплуатировал и привел к тому печальному состоянию, в котором он сейчас находится. Она создала тот самый концептуальный аппарат, который используется сегодня во всех университетах для того, чтобы объяснить студентам, почему Запад виновен во всех бедах современного мира.
Парадоксальным образом, этот почти сакральный для левых интеллектуалов текст функционально совершенно идентичен книге Шафаревича “Русофобия”, которая тоже создала концептуальный аппарат для объяснения современного мира – только справа: с “малым народом” и его стремлением разрушить “русский мир”, ставший жертвой “заговора западных элит”. Она тоже из маргинальной превратилась в мейнстрим, только в “отдельно взятой стране”. Ведь обвинения в русофобии для современного российского режима стали едва ли не главным объяснением происходящего вокруг.
Один – кумир левых, другой – кумир правых. Оба продвигают одинаковую ревизионистскую повестку, основанную на неприятии западных ценностей, антилиберализме, антисемитизме (антисионизме), конспирологии, фактически (при неминуемом переводе в политическое измерение) обосновывая войну, будь то в Израиле или в Украине. Трудно найти лучший пример того, как леворадикальная мысль работает абсолютно в той же модальности, что и праворадикальная.
Так вот, в эти дни Саида много цитировали. Уж больно все это актуально. Среди прочих запомнилась одна цитата, дающая, как мне представляется, ключ к пониманию Саида:
“…изгнание, как ни странно, увлекательно продумывать, но ужасно переживать. Это незаживающий разрыв, образовавшийся между человеком и родным местом, между самим собой и своим настоящим домом: его глубокая тоска никогда не может быть преодолена. И хотя правда, что литература и история содержат героические, романтические, славные и даже триумфальные эпизоды жизни изгнанника, это не более чем попытки преодолеть разрушительную печаль отчуждения”.
Саид был прекрасным писателем. Не в последнюю очередь потому, что (как можно видеть даже по этому высказыванию) был глубоко несчастным человеком. Он родился в Иерусалиме, бежал с семьей в Каир, а затем оказался на Западе и прожил всю жизнь в Нью-Йорке, будучи профессором Колумбийского университета. Я перечитывал эту цитату и не мог понять, о чем она. Что за странные эмоции обуревали интеллектуала-гуманитария, почти всю жизнь прожившего в одном из самых космополитических мегаполисов мира, сделавшего фантастическую карьеру на Западе, имевшего оглушительный успех, покинувшего свое общество, увязшее в ресентименте и обскурантизме, неспособности модернизироваться, и всю жизнь посвятившего самовиктимизации и рационализации этого ресентимента, созданию целой теории, вся цель которой состояла в переложении вины за все беды на тех, среди кого его успех стал возможным? Что должно было быть в его голове, где не могло не быть места пониманию того, что абсолютно всем он обязан тому самому Западу, который и обеспечил его интеллектуальный расцвет и которому он весьма успешно прививал комплекс неполноценности, посвятив этому свою жизнь? Мне кажется это чистой достоевщиной. Но не эта его личная интеллектуальная драма мне интересна.
Сам я прожил большую половину жизни “на чужбине”. Но никогда не ощущал место, где жил, чужбиной. Мне всегда было интересно – в Америке, в Англии, на континенте. Мне интересно до сих пор. Жизнь – это путешествие. Наверное, со мной что-то не так: мне совершенно непонятны ощущения Саида. Место, где я родился, – мой “настоящий дом”? С какой стати? Как может мыслитель мирового класса переживать почвенническую драму, достойную разве что какого-нибудь Василия Белова? Я “родился на этой земле”… Ну и что? Ты же личность, а не овощ. Отсюда прямой путь к “My country, right or wrong…” Я никогда не знал этого чувства привязанности к месту, всегда вспоминая ответ Голды своему мужу Тевье в Fiddler on the Roof, когда они собирались покинуть Анатевку, отправляясь в Америку: It’s just a place…
Да, это только место. Но то, что переживал и так искренне описывал Саид, – вот эта разрушительная печаль отчуждения – это и есть то, что питает в буквальном смысле слова разрушительный ресентимент – его и его “места”, разрушающий жизни других, и прежде всего – свои собственные. Зачем растравлять эту незаживающую рану, зачем жить в такой непреодолимой тоске, в таком отвращении к жизни и миру, зачем культивировать это отчуждение? Разве не долг политического мыслителя (а Саид был прежде всего политическим мыслителем) искать пути его преодоления и помочь это сделать людям в том самом месте, которое ты считаешь своим истинным домом? Но вместо работы над исцелением Саид посвятил свою жизнь созданию категориального аппарата антиимпериалистического дискурса, который сегодня явил свое лицо на улицах и площадях европейских столиц в прямом оправдании погромного насилия и средневекового варварства.
Созданное Саидом и его многочисленными соратниками пало на благодатную почву. В нормальных условиях оно столкнулось бы с реальностью и показало бы свою истинную цену, но мы давно живем в опасном мире шаблонных ответов на упрощенные вопросы. Десятилетиями современное российское общество, например, почитало за экзистенциальные откровения кинобанальности о том, что “сила в правде”. А слушать надо было не Данилу Багрова, а Петра Верховенского, раньше других понявшего основу дивного нового мира: “Самая главная сила – цемент, всё связующий, – это стыд собственного мнения. Вот это так сила!” В этом рассуждении лишь один изъян: то, что Верховенский называл стыдом, на самом деле было страхом. Страхом свободы.
Достоевский сегодня не в моде. А между тем он незаменим в том неуютном мире, в котором мы все оказались и который все больше погружается в хаос. Сначала пандемия, затем Украина, потом Армения, теперь Израиль… Кажется, что горит бикфордов шнур и взрывается все на его пути. Расходятся швы, которые десятилетиями худо-бедно держали заплаты на расползающемся мировом порядке. Одна заплата летит за другой и есть опасность, что скоро мы станем свидетелями полного распада материи современного мира. Вину за это возложат, как водится, на диктаторов, “плохих парней” и право-левых популистов. Но источник происходящего – в самой природе современного мира, переживающего слишком резкий скачок демократизации.
Трагедия не в том, что человечество живет одновременно в разных цивилизационных эпохах – одни уже перенеслись в ХХII век, другие застряли в ХХ, третьи не вышли из ХIХ, четвертые увязли в ХVIII, а пятые в раннем средневековье – с элементами трайбализма и родоплеменных отношений. В этом нет ничего нового. Так люди жили всегда. Трагедия в том, что в результате происходящей на нашей глазах коммуникационной революции все увидели и услышали всех.
“Квартирный вопрос” имеет тенденцию портить людей. Неудивительно поэтому, что в странах так называемого “глобального Юга” эта кричащая неравномерность вызвала острейший ресентимент. А в странах так называемого “глобального Севера”, напротив, у многих спровоцировала острый приступ стокгольмского синдрома, который в условиях резкой секуляризации наложился на перебродившее христианство, идентификацию с “ненавидящими и проклинающими вас”, что заставило говорить об очередном “закате Европы” в результате потери базовых инстинктов – самосохранения, воспроизводства, власти…
После краха коммунизма казалось, что эта реальность меняется – мир все больше осознает правду либеральной модели развития, секулярного, толерантного, открытого общества, сулящего не только больше свобод, но и экономические выгоды, выход из массового голода, болезней и нищеты, в условиях которых большинство человечества жило на протяжении веков.
Но проблема в том, что эта неравномерность развития столкнулась с неспособностью людей и целых обществ поспевать за модернизацией и демократизацией. Продукт Нового времени – ненавистный многим капитализм – принес столько демократии и свободы, что люди и целые общества оказались не в состоянии их освоить. Мы редко задумываемся над тем, что еще столетие назад невозможно было себе даже представить, что огромные массы людей во всем мире будут иметь свободный доступ к сытой жизни, доступному жилью, бесплатной медицине, высшему образованию и благам культуры. Пусть пока не везде и не для всех, но условия жизни изменились радикально. А человек – нет. Его природа осталась неизменной. Мы – мир нуворишей, неспособных обратить неожиданное свалившееся на нас богатство на пользу себе и миру.
Нельзя сказать, чтобы никто не стремился эту неравномерность нивелировать. Собственно, вся прогрессистская повестка была именно об этом. Но после краха коммунизма новой религией стала утопия “открытого общества”. Если крах коммунизма был обусловлен закрытостью “социализмов в одной стране”, то идея “открытого общества”, захватившая мир в течение последнего тридцатилетия, напротив, основана на том, что взаимопроникновение находящихся на разных стадиях развития культур благотворно скажется на всех.
Но любые идеи, основанные на прекраснодушии и отказе от реальности, обречены на провал. А разрыв между заявленными целями либерального порядка и реальностью стал сегодня кричащим. Возникла парадоксальная ситуация: усилиями прежде всего левых политических сил в современное западное общество вливаются огромные массы людей, воспитанных в куда менее либеральных и толерантных культурах, где трайбализм, расизм, гомофобия, антисемитизм, насилие не только не считаются зазорными, но являются нормой. Люди с иной моральной аксиоматикой несут ценности, прямо противоположные либеральной повестке, разрушают самую ткань и без того довольно хрупкого либерального общества. А мультикультуралистская установка, согласно которой эти люди не должны ассимилироваться, приспособляясь к западной модели мира, не только мешает их интеграции, но меняет моральный компас самого западного мира. Это происходит на наших глазах.
Благими намерениями, как известно, выложена дорога в ад. Если бы мы искали иллюстрацию к этой печальной максиме, нам бы не удалось найти лучше примера, чем тот, что дает новейшая история. Едва ли не единственным маркером изменившегося в результате Второй мировой войны западного мира стало табу на антисемитизм. На наших глазах оно рушится. Сегодня на площадях европейских столиц и университетских кампусах студенческая молодежь, бородатые мужчины в арафатках и женщины в хиджабах скандируют старый лозунг: “From the River to the Sea Palestine Will be Free”. Палестина, свободная от кого? От израильтян? Очевидно, нет. Если от реки до моря, значит, речь идет о Палестине вместо Израиля. А раз так, то этот “антисионистский” лозунг выражает старую мечту арабских националистов: скинуть евреев в море. Итак, Палестина, свободная от евреев, – реализованная мечта Гитлера: земля Judenfrei. Сегодня стало предельно ясно, что леворадикальный антисионистский дискурс утверждает отказ Израилю в праве на существование и, соответственно, на самозащиту. И, по сути, является оправданием терроризма. В этой проекции сионизм – это не право евреев на свой национальный дом, но фашизм, апартеид и геноцид. Такая дискриминация, когда правом на самоопределение обладают все народы, кроме евреев, является чистым расизмом.
Мир переживает небывалый всплеск ресентимента. Антисемитская ненависть клокочет на улицах. Погромные настроения ширятся от глухих углов Северного Кавказа до западных столиц. Откровенно антисемитские демонстрации прокатываются от Сиднея до Лондона, от Парижа до Нью-Йорка. В этих массовых демонстрациях участвуют преимущественно мигрантские массы “глобального Юга”, которые составляют сегодня значительную часть населения европейских городов, и радикально левая молодежь Запада. Экономические, демографические, социальные и культурные факторы однозначно указывают на то, что этот тренд будет только усиливаться. Нет никаких оснований думать, что какие-то там и сям приходящие к власти правые правительства, обещающие “остановить поток”, “взять под контроль”, “изменить систему” и т. п., способны привести к его повороту. Общество необратимо меняется. Этим охвачены университетские кампусы, площади городов, трибуны парламентов…
Но в ответ на радикализм левой повестки произошла невиданная со времен Второй мировой войны активизация и радикализация правых сил. Крайне правые – это давно уже не скинхеды-маргиналы, не “фашиствующие молодчики”, но партии, способные приходить к власти и даже брать штурмом парламенты. Пугающий уровень поляризации в западных обществах, когда каждые очередные выборы из рутины превращаются чуть ли не в судьбоносный шаг (вдумайтесь только, что лежит на весах на американских выборах в 2024 году!), достиг степени холодной гражданской войны.
Войны вообще начинаются в головах людей. Затем они перетекают в гражданские войны. А затем – в мировые. Гражданская война может протекать и без Герники или Алеппо – либо в форме социальной турбулентности, приведшей к маршу на Рим и установлению фашисткой диктатуры, либо даже в виде электоральной процедуры, приведшей к власти нацистов. Гражданская война – это такое состояние общества, когда обострение политического противостояния более не решается через парламентские процедуры, но вырывается на улицу и сопровождается насилием. Далее насилие только нарастает. Этому всегда предшествует резкая радикализация политического поля.
В течение последних нескольких десятилетий политическая система Запада звонит тревожными звонками, не переставая. Поляризация достигла, кажется, эпических масштабов. А разница между Трампом и Орбаном ничуть не больше, чем между Сандерсом и Корбиным. Но и между ними она состоит только в том, что первый не позволял себе публичных появлений с “нашими друзьями из ХАМАС и Хезболлы”. Эта политическая поляризация лишена каких-либо идейных оснований. И в самом деле, “прогрессистской” сегодня называется повестка, фактически сводящаяся к защите средневековых социальных устоев, обскурантистских клерикальных режимов, крайне правых политических сил, мракобесных конспирологических теорий, выступающих единым антимодернизационным фронтом.
Не нужно обманывать себя: здесь нет проблемы курицы и яйца. Источник проблем, увы, ясен: не готовые к радикальной либеральной повестке общества делают ставку на силы реакции. Они потому и называется реакционными, что являются противодействием в отношении сил прогресса. Поэтому, если не остановить сегодня левый радикализм, завтра мир вновь, как столетие назад, начнет задыхаться в правом экстремизме. Один прокладывает дорогу другому. И не метафорически даже, но буквально: главными противниками модернизации традиционалистских обществ и главными защитниками крайне правых политических сил в этих обществах выступают сегодня… левые радикалы, пораженные теми же ресентиментом, конспирологией, антилиберализмом и антисемитизмом, что и их противники справа. В саморазрушительном раже бывшие главные жертвы правого экстремизма идут в первых рядах разрушителей либерального миропорядка, последствия чего расхлебывать приходится всему обществу, на глазах теряющему моральные ориентиры.
В результате мы слышим немыслимые ранее высказывания Генсека ООН, выражающего понимание причин террористической атаки 7 октября. И вишенку на торте – резолюцию Генассамблеи ООН по Газе, в которой отсутствует осуждение нападения ХАМАС на Израиль. Последнее вызвало массовое возмущение. Но гневаться незачем. Давно пора понять, в каком мире мы живем (яркой демонстрацией чего эта резолюция и является). Конечно, она не призвана была положить конец кровопролитию. И не только потому, что никакое прекращение огня не изменит природы ХАМАС, но станет для него пиар-победой и поводом к новым требованиям, прологом к новым войнам и лишь продлит агонию Газы. Призыв к прекращению огня сегодня не только не остановит Израиль, но лишь подстегнет его тем, что показывает: на сочувствие и понимание надеяться незачем, во враждебном окружении не надо даже делать усилий, чтобы казаться хорошим, – все равно никто не оценит, так что Fac quod debes et quod futurum est. Так ООН превратилась в инструмент войны. Но винить ее не в чем. Она только зеркало этого мира. Менять надо не ООН, к чему многие призывают, но мир, в котором мы живем. С чего начинать? С возвращения к реальности, с отказа от левого доктринерства, с возвращения ответственного собственного мнения, с избавления от страха свободы.
Источник: Евгений Добренко, «Радио Свобода».
