23 октября 2002 года в Москве, на Дубровке, произошел захват 916 заложников из числа работников, зрителей и актерского состава мюзикла “Норд-Ост”. Группа из 40 вооруженных чеченских боевиков во главе с Мовсаром Бараевым удерживала их в течение трех дней. В результате операции по освобождению, организованной и проведенной российскими силовиками, были убиты все находившиеся в здании террористы и освобождены захваченные люди. В общей сложности, по официальным данным, погибли 130 человек из числа заложников. По утверждению общественной организации “Норд-Ост”, погибли 174 человека.
Хочу напомнить согражданам о возникших тогда вопросах и подозрениях, на которые уже 21 год никто не сподобился дать внятные ответы.
Первое. В зале среди заложников сидели террористки со взрывными устройствами в руках, готовые в любую секунду нажать на кнопки и взорвать весь зал вместе с собой и заложниками. Но нажать на кнопку – дело менее чем одной секунды. Я своими ушами слышал в эфире “Эха Москвы” звонок одной из заложниц. Женщина со слезами говорила о том, что в помещение пошел газ, что-то страшное затевается, умоляла спасти их. На фоне ее плача звучали выстрелы. То есть на нажатие роковых кнопок адских машин у террористов были не секунды, а несколько минут. Однако же взрыва не произошло.
По официальной версии, устройства в руках террористок должны были привести в действие какое-то огромное количество взрывчатки, развешанной по всему залу. Мне трудно поверить, что те, кто отдавал приказ на штурм, допускали хоть какую-то вероятность гибели всех, включая спецназовцев. Если мое предположение верно, то взрыва не должно было быть изначально.
Второе. Уснувших под действием газа террористок в упор расстреливали бойцы группы “Альфа”. Но ведь в “Альфе” служили не призывники, не вчерашние подростки-школьники, призванные на срочную службу. Там служили и служат профессионалы, супермены. Кто бы объяснил мне, зачем профессионалы убивали спящих террористок, не представлявших в этом состоянии никакой опасности, когда могли бы аккуратненько убрать пальцы этих женщин с кнопок и спокойно “упаковать” их? Разве их показания были не важны для следствия? Разве ему было не интересно узнать, откуда они следовали, где останавливались на отдых, кто вербовал, как получили оружие, и так далее?
Зачем же было уничтожать источник ценнейших сведений? Разве это не похоже на избавление от свидетелей? Кстати, на удаление свидетеля был очень похож расстрел сотрудницей ФСБ задержанного на крыльце концертного зала, о котором писала “Новая газета”. Но чуть погодя появилась версия, что этот человек мародерствовал – рыскал по сумкам усыпленных заложников, поэтому этот вопрос я не задаю. Можно предположить, что в сложившейся обстановке бойцы решили “шлепнуть” мародера.
Третье. Покойный Юрий Щекочихин впоследствии писал, что знакомый ему чеченец опознал в одной из террористок свою племянницу, отбывавшую на тот момент наказание в Кемеровской тюрьме.
Если предположить, что мои сомнения не беспочвенны, то возникает вопрос – ЗАЧЕМ? У меня есть версия. Тогда Путин был у власти чуть более трех лет (считаю с августа 1999 года). Какое-никакое общественное мнение и даже “гражданское общество”, не побоюсь этого слова, тогда еще не были задушены. Идея переговоров с чеченцами витала в воздухе и многими поддерживалась (надо ли говорить, что и мной тоже?). Она была настолько популярной, что за день-два до теракта в теленовостях прошло сообщение: генерал Казанцев прибыл для переговоров (не помню уже куда). Я очень хорошо запомнил это сообщение, так как был глубоко погружен в эту тему.
И здесь возможный ответ на вопрос “ЗАЧЕМ?”. Этот теракт, если мои подозрения верны, должен был зачеркнуть всякие переговоры. “Какие переговоры? С кем там разговаривать? Они же звери!..” И после этого идея переговоров была прочно и окончательно забыта. Такие сомнения терзают меня все путинские годы…
Источник: Михаил Кригер, «Радио Свобода».
