Почему судьба китайского проект One Belt One Road и китайских инвестиций в страны ЕврАзЭС зависла в неопределенности, и как это связано с позицией КНР в российско-украинском конфликте.
IMEC как ответ
Президент США Джо Байден объявил 9 сентября, в ходе саммита G20 (или уже G19 ?) о планах запустить вместе с Индией, Саудовской Аравией, ОАЭ, Иорданией, Израилем и ЕС железнодорожный и судоходный транспортно-экономический коридор Индия — Ближний Восток — Европа (IMEC, India — Middle East — Europe Economic Corridor). В маршрут не войдут Китай, Россия, Иран… и Турция. Последняя – по чисто географическим причинам. Будь ситуация в Сирии иной, турецкая ветка могла бы стать предметом обсуждения, но, в существующем раскладе, увы, не станет. Разве что… впрочем, не будем торопиться.
В России и Китае, комментируя IMEC,в основном, ограничились пространными рассуждениями о том, что хотя, на первый взгляд он, и уже работающий китайский One Belt One Road,конкурируют друг с другом, но, на второй взгляд это не так; и что IMEC логически развивается из целей, объявленных в совместной декларации стран два года назад, а, значит, к охлаждению отношений, возникшему после нападения России на Украину 24.02.22 отношения не имеет.
И, вообще, это разные проекты, с разными задачами. К тому же китайская инициатива шире, она объединяет участников со всего мира, охватывает два проекта, «Сухопутный Шелковый путь», который пролегает через территории Китая, Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Таджикистана, Ирана, Турции, России и стран ЕС, и «Морской Шелковый путь», который соединяет порты КНР, Вьетнама, Малайзии, Индонезии, Индии, Шри-Ланки, Кении, стран Суэцкого канала и ЕС, в частности Греции и Италии. А, ещё, формулировки меморандума о создании IMEC, как проекта, направлены на интеграцию только стран Европы, Персидского залива и Азии, тогда как «Один пояс — один путь» не ограничивается региональными игроками и объединяет участников со всего мира, целых 155 стран, в то время как IMEC – символ разделения стран на экономические блоки, ведь система этого торгового пути недвусмысленно исключает участие геополитических противников США— Китая, Ирана и России…
Словом, в очередной раз прозвучала бессмертная классика, в духе иртеньевского «Нет, мы империя добра, а не империя мы зла…». С итоговым выводом о том, что, если инициатива «Нового Шелкового пути» была направлена, прежде всего, на облегчение доступа зарубежных потребителей к китайским товарам, то, в случае с IMEC, крупнейшим бенефициаром выступает Индия, а, значит, это совсем другое.
В свою очередь, турецкие СМИ указали на очевидные трудности проекта. Их немало, начиная с того, что коридор получается прерывистым: Мумбаи-Дубай по морю, Дубай-Хайфа по суше, Хайфа-Пирей снова по морю – и далее снова по суше. Это предполагает сложную систему перевалки грузов, к тому же в проект входят также трубопроводы для «зеленого» водорода и каналы передачи данных, то есть, его сооружение будет запредельно сложным и дорогим. И, вообще, пока подписан только Меморандум о взаимопонимании (МОВ) между Индией, США, Саудовской Аравией, ОАЭ, Францией, Германией, Италией и ЕС, причем, без финансовых обязательств, которые должны быть подготовлены за два месяца. Один Бог знает, сколько времени их после этого будут согласовывать.
Впрочем, турецкие комментаторы, по крайней мере, не пытались увести в тень очевидную связь между»обострением конкуренции и борьбы за влияние между Вашингтоном и Пекином во многих областях» и появлением IMEC.
Все эти рассуждения скрывают несколько довольно простых, вполне очевидных положений. Первое и и главное из них сводится к тому, что волшебник-Запад, некогда превративший при помощи финансовых и технологических инвестиций уродливую и вечно голодную маоистскую жабу во вторую экономику мира, способен, при сильном желании, порожденном неблагодарностью бывшей жабы, вернуть её в прежнее состояние. Именно о такой неблагодарности и идет речь, поскольку «обострение конкуренции и борьбы за влияние между Вашингтоном и Пекином во многих областях» – в чистом виде экзистенциальный конфликт, в ходе которого Пекин, сколотив впереди себя блок изгоев, атакует западный либерально-демократический мир. Сам Китай при этом хитрит, прячется за спинами своих миньонов, и, в случае проигрыша, готов пожертвовать ими, пойдя на компромиссное замирение с Западом.
Согласие на такой win-win, без идеологической и экономической, а, следовательно и военной капитуляции КНР перед Западом, с необратимым разворотом в сторону либерально-демократических реформ, и постепенным отказом от тоталитарно-неофеодального устройства, основанного на абсолютной власти КПК, может стать серьезной ошибкой западных политиков. Впрочем, до этой развилки ещё далеко, а на Западе все яснее осознают экзистенциальную суть конфликта.
Мерой вовлеченности КНР в этот конфликт стала позиция Пекина относительно войны в Украине. Фактически, Китай поддерживает Россию, хотя избегает демонстрировать это слишком явно. Он даже соблюдает, по крайней мере, формально, санкционные ограничения под угрозой вторичных санкций Запада.
Но его пропагандистская машина, в том числе нацеленная на Запад, активно работает против Украины.
Уязвимая глобальность
Но вернемся к One Belt One Road, он же BRI, который Китай пытался растянуть на весь мир, став хозяином глобальной логистики, и к его способности конкурировать с более скромным IMEC. При ближайшем рассмотрении ситуация выглядит не в пользу BRI, глобальность и универсальность которого делает его уязвимым в нынешней ситуации китайского экономического кризиса.
Кризис же налицо, и порожден потолком экономического роста, достигнутого в условиях симуляции Пекином компромисса между тоталитаризмом и либерализмом, стартовавшей ещё при Дэн Сяопине, спомощью которой Китай пытался осуществить индустриализацию без либеральных реформ. Этот номер стар, как мир, был опробован ещё в раннем СССР, и всегда оканчивается одинаково. Сначала, и на догоняющем потенциале развития, происходит взлет резкий экономики. Но, за несколько лет, в лучшем случае – десятилетий, догоняющий потенциал исчерпывается. Наступает развилка возможностей, между началом демократизации, через просвещенный авторитаризм к полноразмерному либерализму, и откатом назад, с неизбежной, хотя и постепенной потерей завоеванных экономических позиций.
Конечно, такой откат может быть очень долгим, к тому же, КНР, в силу огромных размеров, огромной плотности населения и стечения ряда благоприятных для Пекина обстоятельств запрыгнула очень высоко. Но, в случае отказа от демократизации, конец всё равно будет один – возвращение на точку старта.
Большая продолжительность этого возвращения порождает у адептов и бенефициаров тоталитарной власти иллюзии о возможности развития по «третьему пути», где технологический прогресс и экономические успехи сочетаются с отсутствием демократии в её либеральном понимании, взамен которой предлагаются «народные» и иные делиберативные эрзацы. Здесь уже возникают проблемы для окружающих: пытаясь удержаться на этом пути, антилиберальные режимы становятся опасны для соседей из-за растущей, от экономической безысходности, склонности к военным авантюрам.
Запад, накопив некоторый опыт на этот счет, стремится играть на опережение, постепенно исключая такие страны из своих технологических и логистических цепочек. Такой ползучей изоляции и подвергается сейчас Китай, находящийся к тому же в экономическом кризисе, вызванном выбором антилиберальной модели. Его предполагается заменить Индией.
Индия обладает огромным населением: в нынешнем году оно превысило по численности китайское, и продолжает расти, а китайское – уменьшаться. Её потенциал догоняющего развития далеко не исчерпан. До западного уровня либерализма ей, правда, далеко, но, в силу большого внутреннего разнообразия, и, как это ни странно прозвучит, кастовой системы, официально считающейся упраздненной, но де-факто существующей, Индия совершенно не склонна к неофеодальному тоталитаризму. Индийское общество слишком традиционно и жестко структурировано для этого.
Между тем, Пекин очень крупно вложился в логистические и инфраструктурные проекты в рамках BRI, причем, вложился в расчете на тесное сотрудничество с Западом. Точнее, китайскийрасчет включал в себя как соперничество,так и сотрудничество, но не включал системного кризиса, в котором пребывает Китай, а также готовности Запада приступить к созданию конкурирующего экономического и логистического проекта. Проекта, не столь глобального, как BRI, но зато наносящего удар по самому болезненному месту Китая: его незаменимости в качестве «мировой фабрики». Внезапно выяснилось, что за 20-25 лет Китай, вместе со своими сателлитами, может быть вытеснен на обочину, в сильно изолированный от Запада субмир, где у него будет возможность показать, на что он способен сам по себе. Причём, речь пойдет не только о высоких технологиях, но, к примеру, и о способности КНР обеспечить себя продовольствием. Удар о твердь реальности обещает быть крайне болезненным, хотя, в КПК, кажется, еще не осознали, насколько. Во всяком случае, желание поиграть в экзистенциальные игры с Западом в Пекине, определенно, не пропало, а, значит, IMEC будет развиваться. А, что же тогда будет с китайскими инвестициями, уже вбитыми в BRI?
С ними всё обстоит сложно. Они большие, и, вне BRI, фактически неликвидные. Собственно говоря, Китай уже столкнулся с этим, но, сейчас входит в схожую ситуацию повторно.
BRI — это огромный, амбициозный и фрагментарный, во многом даже противоречивый план по развитию торговых маршрутов, соединяющих Китай с остальным миром, лишенный единого руководства. По сути, набор попыток просочиться в каждую щель, предпринимаемых на разных уровнях китайской власти. Он был принят правительством КНР в 2013 году как общая стратегия, и в дальнейшем много раз пересматривался в сторону расширения и усложнения. BRI считается центральным элементом внешней политики Си Цзиньпина, то есть, имеет и политическое измерение. Фактически, в своём нынешнем виде, он является проектом создания второго глобального рынка под управлением Пекина, конкурирующего с уже существующим первым, и, мало-помалу, вытесняющего его. BRI также рассматривается как способ стимулирования экономики центральных провинций КНР, для чего бизнес в этих регионах поощряют конкурировать за его контракты.
Но, как и другие проекты Пекина с замахом на глобализм, такие, как ШОС и БРИКС, BRI внутренне противоречив. Вместо единой стратегии реализуется набор двусторонних договоренностей, в рамках пятнадцати министерств КНР и местных властей ряда провинций. Эти проекты иной раз конкурируют друг с другом, зарубежные правительства, получающие китайские кредиты, не всегда точно знают, с кем, и на каком этапе они имеют дело, а китайские дипломаты лоббируют проекты BRI исходя из интересов тех игроков, с кем они оказались связаны, а не их экономической целесообразности для КНР.
Это привело к распылению средств и провальному инвестированию»в никуда» примерно на $130-150 млрд. В итоге, на фоне ковидного кризиса, начиная с 2019 года новые вложения в BRI были практически заморожены, и начата работа с должниками, а также сокращение BRI до реалистичных размеров. Упор был сделан на бывшие советские республики Центральной Азии, Иран, а, в дальнейшем, также на Пакистан и Афганистан. Из проекта была вынужденно исключена Россия, угодившая под западные санкции уже по полной программе после провала плана «Киев за три дня».
Окончательный перезапуск обновленного BRI, в основу которого легло предоставление странам ЦА выхода к морю, состоялся 16-17.02.23 в Циндао, на 1-м Форуме по индустриально-инвестиционному сотрудничеству «Центральная Азия – Китай». К нему КНР подошла с товарооборотом с пятью странами ЦА в 2022 году в $70,2 млрд., что было примерно в 100 раз больше чем 30 лет назад.
За этим последовал майский саммит «Китай –ЦентральнаяАзия» в Сиане, на котором Си Цзиньпин озвучил грандиозный план развития ЦА, от строительства инфраструктуры до расширения торговли. Китай в рамках этого плана окончательно утверждался в роли регионального лидера ЦА, вытесняя Россию на вторые-третьи роли. Через пять стран ЦА предполагалось проложить логистические маршруты, окончательно отказавшись от развития Верхнего транспортного коридора (Китай – Россия– Азербайджан – Грузия – Турция / Черное море –Европа), и сделав ставку на два других: Срединный коридор (Китай – Казахстан –Каспийское море – Азербайджан – Грузия – Турция/ Черное море – Европа) и Нижний коридор (Китай – Киргизия — Узбекистан — Туркменистан – Каспийское море – Азербайджан – Грузия – Турция/ Черное море – Европа). Последовала новая серия договоров об инвестировании в инфраструктурные объекты.
США, а, следом, и ЕС отреагировали на перезапуск BRI ещё в 2022 году, когда G7 объявила в июне о создании Партнерства для глобальной инфраструктуры и инвестиций (PGII), которое должно было мобилизовать $600 млрд для противодействия BRI. PGII стал доработанной, урезанной в угоду суровым реалиям версией проекта Build Back Better World, который был анонсирован в 2021 году, и должен был дополнить, а, отчасти, включить в себя Глобальный шлюз ЕС.
Сразу после февральского саммита в ЦА зачастили визитеры из США и ЕС. Первым, уже в конце февраля, прибыл Энтони Блинкен, встретившийся с лидерами и главами МИД пяти стран: Казахстана, Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана и Кыргызстана. Это был его первый визит в регион в должности госсекретаря, предпринятый с целью не допустить формирования из группы стран ЦА однозначно антизападного блока, и на границе с Россией неконтролируемой дыры, через которую в неё пошли бы находящиеся под санкциями товары. Последующие действия Запада в ЦА развивались в рамках этого же плана, и носили характер осторожного наращивания влияния.
И, вот, наконец, заявлено о плане IMEC, к которому, через Каспий, Азербайджан и Турцию смогут присоединиться также страны ЦА. Есть правда и проблемы, тут смотрим на карту, но, в связи с очень своевременным завершением конфликта в Карабахе, эти проблемы выглядят решаемыми. В том числе, и при помощи подключения к транзиту Армении, что, несомненно, облегчит и закрепит её разворот от России. Возможно также движение в обратном направлении: выход через ЦА на индийские порты.
Иными словами, IMEC и урезанный BRI – это вовсе не о разном, а об одном и том же.
Правда, IMEC только стартует, но, будучи запущен, имеет все шансы победить BRI в конкурентной борьбе. Это ставит вопрос о том, насколько оправданы вложения в спланированную для BRI инфраструктуру, и стоит ли странам ЦА влезать в связи с ними в кредитные обязательства перед Пекином? Не лучше ли выждать несколько лет, и рассмотреть альтернативные предложения? Ведь в том, что они последуют, нет уже никаких сомнений.
Источник: Сергей Ильченко, Newssky.
