фотор
Спустя две недели после крушения самолета Евгения Пригожина в Тверской области российские власти так и не представили никакой официальной версии о причинах случившегося. При этом, например, источники The New York Times считают, что приказ уничтожить самолет отдал лично Владимир Путин. О репрессиях «против своих» рассуждают и российские комментаторы. О том, как автократы и диктаторы избавляются от своих соратников (и чем это обычно заканчивается), «Медуза» поговорила с доцентом Восточно-Каролинского университета Остином Мэттьюсом, который исследует политические «чистки» в разных странах мира.
— Можно ли считать гибель Пригожина, отставку Суровикина или, скажем, арест Стрелкова «чистками элит»? Как именно исследователи в целом определяют «чистки», какие критерии используют?
— Думаю, то, что мы наблюдаем [в России], — это пример если не «чисток» в элитах, то уж точно «чисток» в более широком смысле слова. «Чистки» могут происходить на разных уровнях — среди бюрократии или, например, военных. Когда мы говорим о «чистках» в элитах, мы обычно имеем в виду людей, которые составляют ядро политического режима, — тех, у кого есть полномочия принимать государственные решения. А те люди, о которых вы говорите, скорее обладали личной политической силой, что, вероятно, стало одной из причин того, что их коснулись «чистки», — вдобавок к тому, что сами они проявили нелояльность.
Но в любом случае я считаю, что это именно «чистки». Вообще, они могут быть разными: как с применением насилия, так и без него. Например, если кого-то «вычистили» со службы, это еще не означает, что его посадят в тюрьму или что с этим человеком произойдет несчастный случай. Впрочем, в случае с Россией, судя по тем данным, которые доступны сейчас, «чистки» чаще все же предполагают насилие.
— У многих, наверное могут возникнуть ассоциации со сталинскими временами. «Чистки» всегда затрагивают большое число людей?
— Они могут быть массовыми и направлены, скажем, против рядовых членов коммунистической партии (как при Сталине). Такие «чистки» могут не затрагивать никого в политических элитах. И наоборот, бывают «чистки», которые касаются только немногих представителей элит, но не распространяются на более широкий круг людей.
Если «чистки» в элитах происходят одновременно с более массовыми, мы [исследователи] называем их «диагональными». «Чистки» такого рода более опасны для диктаторов, потому что затрагивают большее число различных групп и повышают риски того, что кто-то все же предпримет ответные действия. Но в целом «чистки» могут касаться и только отдельных представителей элит, которые, по мнению лидера, угрожают его власти или способны на это в будущем.
— Как часто автократы тем или иным способом избавляются от неугодных представителей элит — снимают с должности, арестовывают, казнят? Все ли диктаторы в какой-то момент приходят к этому?
— Знаете, «чистки» — это, как правило, очень громкие события, и мы нередко слышим о таких событиях в прошлом, порой они оказываются поворотными точками в истории политического режима. Но на самом деле они не очень распространены, мы скорее должны считать их редкими событиями. Если мы возьмем всех известных нам автократов прошлого на всем протяжении их пребывания у власти, то лет, когда «чисток» не было, будет гораздо больше, чем лет, когда они происходили. Есть диктаторы, которые за все время своего правления ни разу не прибегли к этому. Так что нет такого правила: раз есть диктатор, то обязательно будут «чистки».
Но зато когда они все же происходят, это настолько заметное событие, что пропустить его трудно. В процессе исследований мы обнаружили, что диктаторы используют определенные окна возможностей, чтобы проводить «чистки». Подходящее [в их представлении] время — самое начало правления, ведь режим только устанавливается. Диктаторы в такие периоды имеют возможность выделить своих соперников и устранить их, пока элиты не укрепили свою собственную власть и не сформировали свои группы, которые противостояли бы лидеру государства.
Затем с течением времени «чистки» становятся более редким событием и чаще всего происходят после неудачных попыток государственного переворота. В такие моменты тоже открывается своего рода окно возможностей. Благодаря несостоявшемуся перевороту диктатор получает четкий сигнал о том, что среди элит есть недовольство. Так что если он удерживается у власти, то уже точно знает, кто именно в числе его врагов [внутри страны], больше не нужно гадать и расследовать. В такой ситуации диктатор воспользуется возможностью продемонстрировать, что он все еще достаточно силен, — тем более что теперь ему точно известно, от кого ждать проблем для себя. И этих людей теперь можно поскорее устранить.
Тем не менее это не означает, что ни один диктатор не проводит «чистки» просто так. Просто таких случаев очень немного. Хороший пример — Энвер Ходжа в Албании. Он начал «чистки», как только пришел к власти, — несколько людей из его ближайшего окружения были арестованы или казнены, но на этом не остановился. На протяжении всего своего правления он продолжал устраивать новые волны «чисток», в том числе и в преклонном возрасте. То же самое и со Сталиным. Но в целом «чистки» на поздних сроках правления случаются редко. Если они все же случаются, это еще один показатель того, что власть сосредоточена в руках диктатора — а еще, вероятно, того, какая паранойя у него развилась.
— Когда диктаторы репрессируют представителей элит в начале своего правления или после неудачных переворотов, как вы только что сказали, это происходит потому, что они ощущают, что их положение нестабильно?
— В теории это выглядит так: в начале правления все авторитарные лидеры находятся в довольно уязвимом положении, ведь они только формируют диктатуру, консолидируют власть, и им еще только предстоит устранить внешних врагов — оппозицию или сторонников предыдущего режима. Это очень нестабильный период, и одним из средств, которое задействуют диктаторы, чтобы пережить это время, становятся «чистки». Они помогают устранить соперников по крайней мере внутри самого режима, заодно избавившись от угроз на будущее.
— Есть ли еще какие-то факторы, которые, судя по имеющимся данным, могут увеличивать вероятность репрессий в отношении элит?
— Исходя из нашего анализа, я не вижу никаких определяющих структурных факторов — вроде экономики, демографической ситуации или типа политического режима, которые бы соответствовали большей вероятности «чисток». Кажется, в этом смысле намного более важны характеристики самих лидеров и тех, кого они пытаются устранить.
Думаю, имеет значение, как именно лидер пришел к власти. Если он возглавил страну в результате переворота или революции, то таким образом он уже продемонстрировал готовность использовать насилие по отношению к предыдущему режиму. А раз есть такой опыт, то он с большей вероятностью будет способен на аналогичные действия и в будущем.
Кроме того, такой лидер знает, что и его сторонники, которые пришли к власти вместе с ним, тоже способны на насилие, поэтому он будет настроен более подозрительно в их отношении. То есть [с точки зрения того, насколько вероятны «чистки»] важны и особенности диктатора, его прихода к власти, и то, кто его сторонники. Разумеется, те, от кого может исходить более высокая угроза переворота, с большей вероятностью подвергнутся «чисткам» — прежде всего командующие спецслужбами и военные элиты.
Многое зависит от того, как лидер воспринимает ситуацию. «Чистки» вряд ли могут коснуться всей военной элиты целиком, ведь, если лидер пойдет на такое, он может получить ответный удар, так что здесь надо быть осторожным.
— Кажется, когда речь идет о «чистках» среди силовиков, у диктаторов должна быть дилемма: с одной стороны, это важная опора их режима, с другой — силовики, обладая оружием и организованными людьми, могут быть главной угрозой. Как автократы обычно решают эту дилемму?
— Большинство диктаторов используют тот или иной тип насильственного принуждения, чтобы оставаться у власти. Они могут запугивать оппозицию, население и даже своих сподвижников, чтобы удержаться на посту. Но это означает, что люди, которым диктатор дает полномочия на запугивание, в свою очередь могут стать угрозой для него самого. Диктатор не способен делать все сам, ему приходится делегировать какую-то часть власти — например, военным, спецслужбам и другим похожим акторам.
Так что да, во многих отношениях они становятся угрозой. Кто-то из них может быть более амбициозен, так что диктатору приходится постоянно приглядывать за этими деятелями, ведь они контролируют вооруженных людей. Если силовики решат пойти против диктатора, то, очевидно, это может стать большой проблемой. Так что стратегией диктатора на такой случай может быть балансирование разных групп силовиков. Именно поэтому лидеры поддерживают противостояния между военными и спецслужбами так, чтобы они присматривали друг за другом — на пользу диктатору. Так что, если кто-то решится на переворот, остальные [силовики] сочтут это возможностью устранить соперника и набрать дополнительные очки в глазах диктатора.
Но в то же время, [затевая «чистки» среди силовиков], диктаторы могут столкнуться с новыми проблемами. Например, есть опасность спровоцировать действия, на которые никто бы в спокойной ситуации не пошел. Еще одна проблема «чисток» — что делать [с неугодными] после: если просто сместить их с их постов и не позаботиться о том, что будет дальше, это может подтолкнуть их к новому заговору. Например, в Анголе вскоре после провозглашения независимости министр внутренних дел был снят с поста и исключен из партии. Власти ждали, пока центральный комитет решит, что с ним делать дальше, а в это время бывший министр затеял переворот, убил нескольких министров и членов ЦК — и мог убить даже самого диктатора, если бы до него добрался. Но мятеж провалился, последовали новые «чистки». А ведь изначально проблема была в том, что власти были недостаточно осторожны с человеком, который контролировал вооруженных людей.
— В недавней статье вы писали, что среди различных представителей элит преследованию чаще подвергаются «элиты первого поколения». Расскажите, кто имеется в виду под этим термином и почему они становятся частой целью.
— Как я уже сказал, чистки более вероятны в первые годы жизни политического режима, когда власть еще не консолидирована в одних руках, а распределена между различными акторами так, что у каждого есть шанс усилиться. Мы назвали «элитами первого поколения» тех, кто приходит к власти вместе с диктатором, помогает ему на первых порах, а взамен получает те или иные награды — например, министерские посты с большими полномочиями или контроль над политически важными военными подразделениями или спецслужбами.
Тем самым эти «элиты первого поколения» обретают собственный политический вес. И далеко не всегда они чувствуют себя обязанными лидеру в той же мере, в какой он обязан им за поддержку во время своего прихода к власти. В какой-то момент их положение может перестать зависеть от того, сохранит ли власть лидер. Такие акторы могут заключать союзы с другими представителями элит, формировать группы интересов, и это делает их опасными [для диктатора]. Это уже не куча марионеток, которым раздали должности и на которых можно было положиться.
Примерно так выглядит теория, из которой мы исходили: у «элит первого поколения» есть обширные связи, причем как горизонтальные (то есть с другими представителями элит), так и вертикальные (у них есть люди под управлением), и поэтому они опаснее для лидера, чем элиты, которые приходят к власти на более поздних этапах. Так что, если диктатор стремится удерживать власть как можно дольше и хочет устранить самых могущественных и опасных соперников, целью скорее станут те, кто пришел к власти вместе с ним.
— Думаю, многие сказали бы, что главная опасность «элит первого поколения» в том, что у них больше всего компромата на лидера. Это важный фактор?
— Да, ведь при консолидации власти встает и вопрос о контроле над информацией, особенно если речь о таких представителях элит, как командующие специальными службами или высокопоставленные сотрудники министерства внутренних дел. У этих людей есть информация, которой не обладают другие элитные группы. В некоторых случаях у них есть сведения о главе государства, которых не знает большинство людей в стране, — да и сам диктатор может быть не в курсе того, что им известно.
В таких случаях особенно остро стоит вопрос, как обращаться с теми, кто подвергается «чистке», после того как они лишаются своих постов. Я сейчас работаю над новым исследованием, где анализируются не просто «чистки», а формы наказания для тех, кто им подвергается. И я вижу, что представители спецслужб после снятия с должности оказываются казнены чаще, чем другие представители элит. Ведь у диктатора могут еще долго сохраняться опасения на их счет — их нельзя просто на время посадить в тюрьму или вообще оставить в покое в политическом забвении. Такие люди всегда будут представлять личную угрозу лидеру из-за информации, которой они обладают. Поэтому лучший [для диктатора] способ снять эту угрозу — устранить их тем или иным насильственным методом. Так что обладание компроматом на лидера точно играет роль — но не столько при принятии решении о самой «чистке», сколько при определении дальнейшей судьбы тех, кого она коснулась.
— Увольнения, аресты и даже казни представителей власти могут проводиться для того, чтобы послать сигнал остальным элитам в духе «будьте осторожнее»?
— Конечно. Как я сказал, «чистки» могут проводиться с применением насилия и без него. Можно просто снять с должностей тех, у кого есть какое-то политическое влияние, но не идти дальше. Есть множество таких примеров — скажем, чистки в политбюро в ГДР, когда его влиятельные члены в наказание были понижены до архивариусов и переводчиков. Им не грозила тюрьма или казнь, их просто выдавили с постов. В целом при выборе наказания лидеру надо показать остальным, что угроза реальна, и добиться, чтобы они отнеслись к ней серьезно. Иначе они сами станут угрозой.
При этом «чистки» могут коснуться не только тех, кто опасен с точки зрения лидера. Причиной может быть некомпетентность или высказывание в прессе, которое как-нибудь не так поймут, — в основе «чисток» может быть очень много разных причин. Но если говорить о политическом аспекте, о противостоянии акторов, обладающих властью, то самое главное — в какой форме проводится «чистка», насколько жесткие санкции применяются к ее жертвам и задействуется ли насилие: идет ли речь об исключении из партии, лишении полномочий, аресте или казни.
— Анализируете ли вы в своих исследованиях случаи, когда насилие применяется неявно? То есть когда речь идет не об официальных казнях, как в КНДР, а о разного рода происшествиях: отравлениях, внезапных смертях представителей элит.
— Знаете, когда исследуешь диктаторов и элиты, есть проблема с их секретами. Они стремятся не раскрывать их, чтобы никто не заподозрил, что режим не так уж монолитен. Так что, если что-то такое всплывает, нужно сложить множество фрагментов мозаики, чтобы установить, что то или иное событие было именно частью «чистки». Такое, конечно, происходит: не все диктаторы в открытую казнят неугодных после съезда партии, как делал, например, Саддам Хусейн.
Где-то происходят подозрительные вещи. Кто-то «удобно» умирает в тюрьме от проблем с сердцем, о которых раньше не было известно. В большинстве случаев благодаря контексту можно предположить, кто стоит за такой смертью на самом деле, но далеко не всегда это можно установить наверняка. Бывают «несчастные случаи». Но если посмотреть на контекст, в котором они происходят, можно предположить, что в таких происшествиях все-таки имел место саботаж или другие умышленные действия — например, если им предшествовал политический конфликт или «чистка».
— Что ваши данные говорят об «эффективности» преследования элит — помогает ли оно удерживать власть дольше?
— Данные противоречивы. Я бы сказал, что «чистки» — один из инструментов дальнейшего сосредоточения власти в руках единоличного лидера, превращения режима в еще более персоналистский. В сочетании с контролем над правящей партией, ключевыми командными постами в армии, спецслужбой или отрядом полиции, который охраняет лично диктатора, «чистки» скорее помогают продлить пребывание у власти, ведь все это заведомо ослабляет всех потенциальных соперников диктатора.
— В исследовании вы пишете, что у диктаторов, которые так или иначе избавляются от людей в элитах, встает вопрос, что делать с полномочиями, которые были у того, кто оказался «зачищен», — забрать их себе или передать кому-то еще. Как чаще всего решается этот вопрос?
— Диктаторы реже забирают эти полномочия себе: например, если «чистке» подвергся министр внутренних дел, вряд ли диктатор сам возглавит министерство. Если он так поступит, это будет слишком явным шагом в сторону консолидации власти — и если элиты в этот момент способны что-то предпринять, то такие действия могут их спровоцировать. Так что для успокоения элит после «чистки» лучше назначить на освободившуюся позицию кого-то нового. Выбирать кандидатуру приходится с большой осторожностью, ведь есть и «элиты первого поколения», обладающие властью, связями и амбициями, и карьеристы, которые давно ждут своего часа за кулисами.
После «чистки» диктаторы выбирают на замену кого-то, кто, по их сведениям, более лоялен, но, вероятно, менее компетентен и, таким образом, менее опасен для них самих. Необязательно, чтобы он хорошо выполнял свою работу, — главное оставаться лояльным.
— Кажется, что, в том числе и из-за таких назначений, репрессии в отношении элит негативно сказываются на эффективности государственного управления. Это так?
— Я не уверен, что есть установленные эффекты с точки зрения каких-то конкретных государственных функций. Например, вредят ли «чистки» экономическому росту? Такие аспекты, насколько мне известно, никто еще не изучал. Но если посмотреть на примеры, известные нам из истории, то мы, конечно же, видим, как «чистки» сказываются на общей эффективности, особенно в военной сфере.
Взять хотя бы сталинские «чистки» и Красную армию. Одним из их непосредственных эффектов стало то, что, когда началась Советско-финская война, Советский Союз сразу же потерпел множество военных провалов и был в очень тяжелом положении, хотя ему противостояла страна намного меньшего размера. И при этом она смогла нанести ему существенный военный урон, ведь командование Красной армии было крайне ослаблено из-за «чисток»: не было людей с опытом ведения войны, большинство командующих были внезапно повышены в звании, потому что три из пяти маршалов подверглись «чистке».
Есть исследование о последствиях «чисток» в Ираке с точки зрения ирано-иракской войны, которое показывает, что военная кампания [Саддама] Хусейна была провальной, потому что из-за чисток среди генералов армия была менее эффективна. Полагаю, это наиболее обоснованные выводы, которые есть у исследователей.
Но нетрудно представить, что если вы то и дело проводите чистки в министерстве финансов, то кто бы ни возглавил Минфин, он вряд ли будет хорошо справляться со своей работой. Такой министр сосредоточится на том, чтобы быть лояльным, а не компетентным, и не будет лишний раз брать на себя риски, чтобы не привлекать к себе дополнительное внимание.
— В России сейчас сильны опасения, что «чистка» среди элит, то есть репрессии в отношении «своих», — признак того, что надвигается и новая волна репрессий против населения, что репрессии станут более жесткими. Что говорят об этом исследования? «Чистки» как-то связаны с общим уровнем репрессий? И если «чистки» начались, то они обязательно продолжатся и станут более интенсивными?
— В своей диссертации я в том числе анализировал более узкий вопрос: в какие периоды происходят «чистки» с применением насилия, а в какие — без. Выяснилось, что «чистки» с насилием происходят примерно тогда же, когда более вероятны любые «чистки», то есть в первые годы политического режима. Есть, конечно, диктаторы, которые более склонны к насилию, но и они скорее прибегнут к нему на раннем этапе своего правления. Говорить о нынешних событиях трудно, потому что любая «чистка» происходит в уникальных условиях, и поэтому сложно сказать, какой будет следующая.
— Вы только что упомянули лидеров, «склонных к насилию», — что вы имели в виду? Психологические особенности или предыдущий личный опыт?
— Я не психолог, так что не могу судить о каких-то психологических особенностях. Какими бы ни были особенности личности, которая становится диктатором, когда этот человек уже у власти, ему приходится постоянно за нее бороться всеми способами. Потому что вероятные потери при уходе с поста слишком велики. Исследования показывают, что, лишившись власти, диктаторы чаще всего оказываются в тюрьме или лишаются еще и жизни. Вероятно, они и сами это понимают и поэтому держатся за власть до последнего. Или пытаются выторговать себе как можно более плавный уход, что, впрочем, тоже не гарантирует им свободу в будущем.
Людям, которые таким образом держатся за власть, скорее всего, нужно постоянно предъявлять [элитам, оппозиции, обществу] какую-то угрозу — то есть они должны показывать, что остаются у власти, потому что с каждым, кто посмеет бросить им вызов, сразу же случится что-то плохое. Кроме того, нужно постоянно доказывать, что эта угроза реальна и что они способны ее реализовать. Для этого нужно иметь под контролем какую-нибудь спецслужбу или боевое подразделение, которое поможет в осуществлении этой угрозы.
Ведь если у диктатора нет такой силы, то и угроза будет казаться ненастоящей. В таких ситуациях мы наблюдаем что-то вроде дворцовых переворотов, когда лидера быстро смещают и ставят вместо него кого-то нового. Потому что лидеру нечего противопоставить недовольным им элитам. Совсем другое дело, если в руках лидера сосредоточены огромные полномочия, которые он может задействовать, чтобы продемонстрировать свою силу в случае попытки переворота.
И в то же время, чтобы поддерживать такую авторитарную систему на плаву, нужно постоянно угрожать насилием — и своему кругу, и людям, которые не являются частью режима, и массам. Чтобы такой диктатор оставался у власти, оппозиция должна бояться того, что с ней [в теории] может случиться.
— Многие российские комментаторы, говоря о гибели Пригожина, характеризовали российский политический режим как «государство-мафию», имея в виду как раз управление при помощи страха и то, что лидеру надо постоянно доказывать всем, что этот страх реален. Что вы думаете о такой трактовке?
— Это логика, характерная для террористических организаций, криминальных синдикатов или, скажем, отрядов повстанцев во время гражданской войны. Во всех этих случаях издержки от потери власти огромны — вас убьют или арестуют. Так что жестокость и брутальность — это то, что определяет, останетесь ли вы у власти. Если вы ее примените, то люди будут знать, на что вы способны и насколько вы эффективны, — и с меньшей вероятностью попытаются вас сместить.
Я думаю, что диктаторы во многом следуют той же логике: таков и режим Владимира Путина, да и множество других диктатур, которые показывают, что способны на жестокость и по отношению к врагам, и по отношению к друзьям. Есть много параллелей с криминальными организациями: например, держать своих врагов поблизости и оттолкнуть их, как только потребуется. Или запугивать своих друзей, чтобы они опасались, что когда-нибудь могут стать вашими врагами. Жестоко наказывать нелояльность.
— Мы говорили о лидерах и элитах, но почти не упоминали общество, массы. Важно ли с точки зрения политического режима то, как оно может отреагировать на «чистки»? Что говорят об этом исследования?
— Важно уточнить, о ком здесь идет речь. Если мы говорим об обществе в целом, то я не уверен, что оно как-то выраженно реагирует на «чистки». Особенно в сравнении с массовыми сторонниками тех или иных элитных групп — например, если проводится чистка среди военной элиты, то военные могут испугаться, что сейчас лишатся своих льгот и в целом своего положения, — и из-за этого решатся на мятеж. А у общества в целом нет такой связи с элитами, чтоб они были готовы защищать их и выходить на улицы, как это происходит, когда преследуют представителей оппозиции. В качестве политических последствий «чисток» мы, скорее, видим различные реакции элит вплоть до потенциального ответного удара.
— Наверное, реакцией общества на «чистки» может скорее стать не протест, а усиливающийся страх — в том смысле, что раз власть готова расправиться с сильными мира сего таким образом, то для «обычного человека» все еще страшнее, а власть может показаться все более могущественной.
— Понимаю. «Чистки» в этом смысле способны вызывать очень сильные реакции. Так, есть риски, что элиты, видя, что после отстранения от власти можно еще и понести жестокое наказание и даже лишиться жизни, в какой-то момент могут подумать: «И мы продолжим это терпеть? А если я следующий?» — и что-то предпримут. Или наоборот: если «чистки» снова и снова сходят диктатору с рук, то элиты смирятся с тем, что тут ничего не поделаешь. Думаю, примерно та же логика применима и к обществу в целом по мере того, как идут репрессии. Если люди, оглядываясь назад, видят, что все попытки борьбы с властью заканчивались арестами или убийствами, то им страшнее предпринимать какие-либо действия, даже если они не согласны с происходящим.
Мы только что говорили о криминальной ментальности: надо постоянно подтверждать свою брутальность, иначе тебя могут заподозрить в слабости. То есть необязательно бесконечно применять насилие — важно, чтобы все боялись, что всегда есть такая возможность. Если действовать таким образом, то можно расколоть оппозицию, элиты, вообще все общество — ведь люди не смогут никому доверять.
И все будут знать: если попытка противостоять власти провалится, наказание будет суровым, ведь доказательства силы уже предъявлены. Все это ужасно разобщает — причем как людей во власти, так и за ее пределами. Это не означает, что ничего не изменится, люди могут в какой-то момент объединиться и сместить диктатора. Но сделать это в таких условиях очень и очень сложно. Чтобы наконец нанести свой удар, приходится ждать свои собственные окна возможностей, когда диктатор окажется слабым.
Источник: Маргарита Лютова, «Медуза».
